После убийства пятилетней Полины Мальковой вся страна именует Красноярск «городом исчезающих детей». Похоже, в аномальную зону, происки маньяков и другие версии такого рода гораздо легче поверить, чем в слова профессионалов, впервые раскрывших подробности следствия по этому делу только для «Огонька»
Слухи и их печатные версии, появившиеся за последние недели, прошедшие с похорон Поли Мальковой, делятся на несколько групп. Роднит их одно — неприязнь к правоохранителям вообще и к следователям в частности. Потому что, если судить по слухам и их обнародуемым вариантам, именно следствие а) умышленно сужает круг версий убийства; б) не желает замечать более чем странные совпадения; в) не хочет признать очевидный факт — что третий год в Красноярске безнаказанно, вызывающе, не скрывая следов, упиваясь своей властью действует маньяк. Или даже группа маньяков. Страшные события последнего времени выстроены сейчас общественным сознанием в один ряд.
ГОД ЗА ГОДОМ, СМЕРТЬ ЗА СМЕРТЬЮ
Три трагедии, жертвами которых стали дети, произошли в Красноярске — по одной в каждый год. Гибель пятерых местных мальчиков, найденных сожженными в коллекторе весной 2005-го; гибель 9-летнего Сережи Малькова, обнаруженного в другом коллекторе весной 2006-го; совсем недавняя смерть однофамилицы Сергея — пятилетней Полины. Ее тело через десять дней после исчезновения во дворе многоквартирного дома было обнаружено подростками в 15 километрах, в другом конце города, на пустыре.
Ход расследования первой, самой громкой и самой загадочной трагедии — расследования, официально не завершенного до сих пор, — красноярские сыщики не комментируют: его вели и ведут их новосибирские коллеги. Однако все так или иначе признают: именно это дело сократило до критического предела и без того сегодня невеликое доверие граждан к органам правопорядка. Бесконечные экспертизы более года не позволяли тогда похоронить останки пятерых школьников — при этом их родителям никто ничего вразумительного не объяснял. Только после того как, отчаявшись от горя, они выставили на улице пикет — с виду беспомощный, — и объявили голодовку, в Красноярск экстренно прибыл замгенпрокурора по Сибирскому федеральному округу Евгений Овчинников. Встретился с родителями, сообщил им об отстранении руководителя оперативно-следственной группы и, как говорят, назвал им предварительную причину смерти их детей. Известно, что однозначного вывода об убийстве тогда не прозвучало: судя по всему, следствие склоняется к версии несчастного случая. Так ли это на самом деле? Дождемся 18 мая; именно до этого дня в очередной раз продлены, как говорят розыскники, «процессуальные сроки».
Скорбное эхо «дела пятерых» откликается сейчас в бесконечных «народных» версиях-домыслах — о серийном, ритуальном, а может, даже и политическом характере всех последующих детских смертей. Слава богу, хоть здешним партийцам в канун выборов в краевой парламент хватило ума не использовать детские смерти в своих играх. А так в подобной ситуации редкий человек не потянется к простым схемам — разумеется, не принимая, а то и отвергая с ходу все, что в них не вписывается. По второму делу, к примеру, милиция утверждает: экспертизами доказано, что Сережу Малькова не убили. Он провалился в колодец, наступив на неплотно закрытую крышку, и умер от переохлаждения. Но молва неумолима: «Мальчик не мог провалиться сам, ему помогли». Милиция утверждает: убийца, будь он серийным маньяком, действовал бы с более или менее определенной периодичностью, так или иначе проявил бы свой почерк. «А вдруг это какой-то особо хитрый маньяк? — парирует молва, в том числе и печатно-экранная. — Ведь в Красноярске 300 детей в последнее время исчезли бесследно! Есть ли в стране еще одно такое проклятое место?!»
РУТИННЫЕ ДРАМЫ
Улица Академика Павлова ведет к заводу «Сибтяжмаш». Благодаря ему, обретшему здесь в войну прописку, улица, сплошь тогда барачная, и появилась на свет. Когда тополя, посаженные вдоль обочин переселенцами из ближних деревень, вымахали настолько, что тяжелые ветки стали рушиться на редкие автобусы единственного 28-го маршрута, здешние бараки стали неспешно сносить и возводить на их месте хрущевки с печным отоплением. Печки со временем заменили газовыми, очередей за хлебом давно нет, высокие дома, почта, школа, детсадик, кафе и, конечно, игровые павильоны построены. В остальном — все та же рабочая окраина. Со своим, генетически перенесенным из барачного и деревенского прошлого, укладом.
Ольга и Валерий Мальковы — родители Полины — раньше тоже жили в пригородном селе Бархатове. Детвора там испокон века гуляет сама по себе: все ведь кругом свои.
Ольга — домохозяйка. Песочница, где Поля играла с красной своей пластмассовой лопаткой, видна из окна, да и соседки у подъезда всегда на вахте. Валерий днем на стройке стропалит, по вечерам подрабатывает. Не ангел, была судимость, но и Поля, и старшенькая Лера, и жена для него — все. Ради них жил, теперь — просто старается выжить и не свихнуться.
Улица как улица. Дом как дом. Семья как семья.
— В том-то вся печальная правда и состоит: не аномальны эти и многие другие драмы, а — как и повсюду — схожи, — в один голос и независимо друг от друга говорят Любовь Мартышина и Владимир Вараксин. Оба руководят отделами с длинными названиями, общий смысл которых — работа с несовершеннолетними. Она — в краевой прокуратуре, он — в ГУВД края.
Да, в Красноярском регионе лишь за последние три месяца приняли сотни заявлений об исчезновении несовершеннолетних. Не 300 даже, а 495 — почти полтысячи. При этом 494 ребенка за эти же три месяца найдены — живыми и чаще всего в добром здравии. Правда, уточняют собеседники-правоохранители, среди них есть и те, кого потеряли еще в прошлом году. Процесс-то, увы, перманентный: по всей России ежегодно в розыске почти 30 тысяч малышей и подростков. За последние семь лет их стало в 1,5 раза больше.
Известная беда: 40 процентов из пропавших ребятишек подвержены так называемому синдрому бродяжничества, обостряющемуся каждую весну и осень. Но оставшиеся 60 процентов бегут от родителей, которые избивают, насилуют, морят голодом. В том же Красноярском крае сейчас почти 19 тысяч детей воспитываются в неблагополучных семьях. Половина из них официально считается «потенциально безнадзорными»; есть такой термин. А уже «непотенциальных», брошенных на произвол, вокзальных, придорожных и прочих вожаков — сколько?
Только в прошлом году в Красноярске было возбуждено 147 уголовных дел (по 40 из них вынесены обвинительные заключения) «по фактам преступлений против половой неприкосновенности несовершеннолетних», 6 дел — «по фактам избиения детей в семье», 100 уголовных дел возбудили в крае в связи с «ненадлежащим исполнением родительских обязанностей, сопряженным с жестоким обращением с детьми». Одного малыша в прошлом году местная милиция не успела довезти до больницы, он умер в дороге. Следствие выяснило, что смерть наступила от слишком точного пинка отчима.
Бабушка с дедом, как выяснится позже, замечали на ребенке следы побоев и раньше, да «все как-то молчали».
Что же касается ответственности родителей за детей, гуляющих без их присмотра, — есть и она, как не быть. В Красноярске есть даже специальный региональный закон, а в нем — статья 83. За безнадзорное появление несовершеннолетних в общественном месте без сопровождения взрослых в нем прописаны санкции — от предупреждения до штрафа в триста рублей.
«УБОЙНЫЙ ОТДЕЛ» СООБЩАЕТ…
Ольга Малькова бросилась на поиски дочки где-то в пять вечера. Кто и в какой момент увел Полю — из песочницы, из соседнего ли двора, куда девочка, говорят, заходила к подружке-сверстнице, — доподлинно не известно. В семь часов заявили в милицию. С этого момента все имеющиеся в наличии силы в штабах, созданных при Кировском РУВД, при мэрии (глава города за любую информацию о девочке сразу назначил награду в полмиллиона рублей) и, конечно, при ГУВД, под началом руководителя криминальной милиции края генерала Игоря Митрофанова, 10 суток искали ребенка.
Осмотрели каждый чердак, подвал, пустырь — в том числе и тот, злополучный, на задворках микрорайона Черемушки, куда тело, скорее всего, уже позже было подброшено.
Теперь, как заверили меня на всех властных уровнях, 10 следователей краевой прокуратуры, несколько десятков оперов краевого угрозыска и сотни лучших спецов из других отделов, привлекаемых ежедневно, ни на секунду не прекращают искать преступника. Впрочем, Андрей БУНЕВ, начальник отдела по расследованию убийств и бандитизма ГУВД края, предпочитает называть его «существом». По делу об убийстве Полины Мальковой он говорит с прессой впервые.
— Убежден: заводить народ дилетантскими домыслами о том, что в сыске работают одни бездари, непонятно для чего заинтересованные сузить круг версий, — безнравственно. Для информации: за последние 20 лет ни одного нераскрытого убийства детей на сексуальной почве или из корыстного умысла у нас нет. Все громкие «серии» последнего десятилетия — Ершов, Васильев, Мартс, Гордовенко, группа Головцовых (39 убийств) — раскрыты. Все посажены.
Теперь о том, что сделано по убийству Полины. Назначено и проведено около 30 экспертиз. До 100 звонков горожан, поступающих ежедневно, проверяется досконально. Есть среди них, замечу, весьма ценные. Реально следствием установлено: семья — ни при чем. Ничего ритуального. С делом пятерых мальчиков — однозначно — никакой связи.
Мы не провидцы, не знаем пока, больно ли это «существо», нормально ли, но обоснованно — подчеркиваю, обоснованно — предполагаем: действовал преступник в одиночку. Мы найдем его.
КАК ЛЮДИ
Очередной репортаж в солидном федеральном издании: «… Просить прощения у девочки пришла чуть ли не половина почти миллионного Красноярска».
Что сказать: преувеличения — пусть и не злонамеренные, а вполне благородные, нагнетающие страх или приукрашивающие, — одинаково искажают объективное восприятие, поскольку уводят от правды.
Будем точны: 200 — 300 бывших односельчан, соседей из окрестных городских дворов и репортеров, собравшихся вокруг маленького гроба, — не сотни тысяч.
Буквально вчера ваш корреспондент шел от дома Ольги и Валерия Мальковых через местный Злобинский рынок. Стайка малышей в замызганной одежонке, весело прыгая у прилавков и так же весело матерясь, клянчит у каждого встречного:
— Дайте, дайте на хлебушек!
Кто-то стыдливо опустил глаза. Кто-то брезгливо увернулся. Все прошли мимо.
Люди как люди.
МНЕНИЕ
Альбина КОМОВИЧ,
уполномоченная по правам ребенка в Красноярском крае:
— Мы недавно провели социологическое исследование среди ребят среднего и старшего возраста. Выяснилось, что подавляющее большинство из них не чувствуют себя на улице в безопасности. Что ж тут говорить о дошколятах? В этих условиях оставлять ребенка один на один с улицей — не просто халатность. Уголовный кодекс предусматривает наказание за жестокость к животным, а за равнодушие к детям — нет.
Фото: ILYA NAYMUSHIN/REUTERS; ВАЛЕРИЙ БОДРЯШКИН/ИТАР-ТАСС