На прошлой неделе «Ленинград» в очередной раз прорвал московскую блокаду: несмотря на существующий запрет, группа вновь дала концерт в столице. Выступление совпало с днем рождения лидера группы. Накануне «Огонек» побывал дома у Сергея ШНУРОВА
В этом году еще и самой группе — 10 лет. В общем, поводов для встречи навалом. Надо ехать. Шнура в студии на улице Гороховой в назначенное время не оказалось, телефон молчал. В 11 ночи вдруг позвонил сам: «У меня биоритм из-за Америки сбился: весь день сплю. Прямо сейчас? А чего, приезжай, это в центре».
В журналистском жаргоне есть такие буквы — БЖУ. Большая журналистская удача. Вместо того чтобы наскоро задавать дурацкие вопросы опохмеленному злому Шнуру на студии, я получаю Шнура, спокойно выпивающего у себя дома, на кухне, с неограниченным запасом времени. Интервью его, как правило, испещрены цензурными многоточиями; поскольку из песни слов не выкинешь (а слов этих у Шнура по-прежнему много), а писать всюду три точки неудобно, да и лицемерие, мат на письме будет у нас обозначаться как мс (матерное слово). Какое именно — вам предстоит догадаться самим, по смыслу. Чай, не маленькие.
Ельцинский хаос подарил нам тем не менее трех богатырей: «Мумий Тролля», Земфиру, «Ленинград». А эпоха стабильности — только «Фабрики звезд». Нет ли тут закономерности? Может, всенародных групп вообще уже никогда не будет?
Думаю, да. Так и во всем мире. И потом: массовые мероприятия в России вообще кончились. Марши несогласных — они тоже никакие.
Между тем в Петербурге был самый мощный.
Тут и на концерты «Ленинграда» ходит народа побольше. Такой город. Давай я тебе наш новый альбом поставлю. Васька! (Кот Шнура, сиамскй, годовалый. — А А.) Опять шнур выдернул… (Кот с визгом убегает. В колонках раздается нечеловеческой силы звук. Время — 12 часов ночи.)
А-а-а! А соседи… ничего?
Нормально. Раньше приходили, а теперь привыкли. Любят меня. (Звучит песня: «В девушке главное — это глаза, если кто против — я лично за. Ноги должны быть и талия, ну и так далее».)
Песни у вас светлые, как у Верки Сердючки. И сколько времени это записывалось?
Дня три.
Нечеловеческий темп. Почему такое нетребовательное отношение к записи?
(С угрозой.) Ты слышал, там чего-то, мс, сыграно, что ли?
(С испугом.) Нет-нет, все прекрасно… Просто люди сейчас месяцы тратят на сведение, на запись в Лондон летают…
А просто мы мс музыканты. Никто просто сейчас не пишет такой мс музыки. Василий! Ты куда полез, мс. Отгони! (Кот запрыгивает на колени.)
Вот в предыдущем альбоме песни часто состоят вообще из одного-двух слов. Может, все движется к такому минимализму — в музыке, в слове?..
Но это было и раньше. «Ай лайкет муви-муви». Вся песня.
Но русский рок всегда держался на слове.
Русский рок мс. Если мне нужно поучиться жизни, я лучше найду себе новую девушку. Русский рок — это нытье. Прежде всего. Они — не ницшеанцы в отличие от меня. Мне нравится Ницше, а им, наверное, Достоевский.
Почему все-таки Лужков вас запретил, как ты думаешь?
В Москве мы все же выступаем, как ты знаешь. Запретил… Да по глупости это случилось, из-за ерунды. Что-то ему показали, передали — и все. Нас, кстати, запретили одновременно с корридой в Москве.
Я вот читал твои колонки в «Роллинг стоун». И не мог понять: либерал ты или поклонник империи. Экономические взгляды у тебя вполне либеральные. А политические — имперские. Как это может сочетаться в одном человеке?
Просто Россия в либеральном смысле страна безнадежная. Либерализм здесь не нужен.
«Нужен — не нужен» — другой разговор. Но в принципе — он здесь возможен?
Конечно нет! Ты на метро поездей! (Так и сказал. — А А.) Либерализм возможен только в просвещенной стране. А Россия безнадежно… в детстве.
А если ее просветить?
«А если» не бывает. В политике уж точно. Либерализм — это игрушка двадцати примерно интеллектуалов. Это как декабристское восстание. Которое ни к чему. Царя не убили, только людей положили. И в ссылку уехали. Мс. Это и есть наш либерализм.
В процентах так примерно и выходит. За либералов у нас голосует два-три процента от общего числа населения.
Вот. И с этим бороться глупо. С этим нужно смириться — и не голосовать.
И какая система нужна?
Думаю, монархия.
(С сомнением.) Какая? Царя сто лет как нет.
Перестань. Путин большинством как монарх и воспринимается. И последний Сорокин («День опричника». — А А.) о том же — что в головах ничего не поменялось. Царь. Точка.
Сорокина читаешь. А Пелевин как?
Пелевин — сатирик, а не писатель. Пелевину, мс, писать бы в «Космополитен» колонку.
Пелевин гламурный?
Я не понимаю этого слова. Но колоночка у него была бы хорошая. А книжки — нет. Хотя вот «Чапаев и Пустота» я прочел в 95-м году и подумал — это мс. А сейчас… И потом, я не понимаю, почему Пелевин не показывает физиономию нигде.
Такая тема. А в Питере есть дедовщина между группами старого рока и нового?
Да. Мы очень не любим приезжих. А вот Шевчук — приезжий. Из Уфы.
Он сто лет назад приехал.
Неважно. У него на кладбище здесь никого нету. А у нас есть. У всего «Ленинграда» родственники на Пискаревском.
Сериал про блокаду видел? Гламурный Ленинград борется с голодом под руководством чекистов.
Не знаю, как в сериале, но бабушка рассказывала, что все было гораздо проще. По жизни. Что канализация не работала, и говно выбрасывали прямо из окон. И под каждым пролетом были кучки. Они добавлялись кучками трупов. Вот это правда. Это не гламур. И еще есть отличная история про москвичей. Молодежь ваша недавно приехала на выходные в Питер и чего-то раскричалась в троллейбусе… И стоял один дед. И молодежь его начала донимать. Он посмотрел на одного и говорит: «Ты знаешь, я в блокаду таких, как ты, ел». Вот это да. Это не сериал.
Это же трагедия для всего города. Тяжело с этим жить.
Мой дед на Дороге жизни работал. Возил продукты сюда, людей — отсюда. Помню еще, как бабушка варила мне столярный клей, чтобы я пробовал, как это естся.
И сколько тебе лет было?
Первый класс, наверное.
А зачем она это делала?
Ну, я сам попросил. Чтобы понять, как это могло быть.
И что ты почувствовал?
Не знаю. Понравилось. До сих пор вот… (Шнур неожиданно хохочет.)
На полке у Шнура стоит модель мотоцикла БМВ масштабом 1:30.
Точные копии автомобилей — самые красивые советские игрушки. А иностранные еще лучше. У тебя был момент в детстве, когда ты почувствовал, что заграничное, как правило, всегда красивее? И ты это хочешь любой ценой?
Нет. Не было. Иначе я был бы фарцовщиком.
В Ленинграде богатые традиции фарцы, об этом Веллер хорошо написал.
Их называли «траедовщики». От слова трейд. Торговля.
Ты покупал у них вещи?
Покупал. Но чаще отнимал.
Ну да, у них же, типа, лишнее, а делиться надо по справедливости.
Ага. И еще потому, что у нас Кронштадт здесь. Все моряки в душе.
А ты по рождению из какого района?
Семенцы. Здесь стояли семеновские полки. Самый бандитский район, где брали Леньку Пантелеева. Там и вырос. На всех «малинах»… Их уже нет.
То есть это как в Гарлеме? Типа, две судьбы у подростка: либо в баскетбол играть, либо наркотой торговать.
Да нет, выбор был. Я вот ходил со скрипкой, но при этом хорошо дрался и играл в футбол. Скрипку поставил — и все.
Самую опасную драку помнишь?
Самая опасная еще впереди, ха-ха. Нет, ну поножовщины не было. Был закон чести. Ногами не бить, если упал. Если с девушкой идешь — вообще не трогают. Можно было забить «стрелу» на попозже. Типа, завтра увидимся. Еще было занятие — на Синявинские болота ходить, копать пистолеты. Нашел — теперь за патронами, на Невский пятачок. Отыскал — зашибись. Пальнул разок, во дворе спрятал.
Это ведь, по сути, подростковый бандитизм, а? А какое самое крупное дело было?
Брали пельменную.
А что там можно было брать?
Мля, пельмени! Жрать хотелось! Самого мелкого бросали в витрину… Но я не кидал! Потом из холодильника забираешь пельмени, и все. Пельменной уже нет. Там бистро сейчас. А раньше пельмени вообще были — вышак. Мороженицу брали еще.
Это хоть понятно. Но пельмени? В 80-е годы?
Есть хотелось. Тем более если два дня дома не был.
Ты же из интеллигентной семьи. У вас чего, есть было нечего?
Не в том смысле, что нечего. Просто пельменей не было. А пельмени — это святое.
При этом ты как относился к советской власти?
Ненавидел. С малолетства. Меня из пионеров даже исключили.
Была какая-то причина?
Я не знаю, как это объяснить. Кода ты рисуешь татуировки в школьной тетрадке, перстни на пальцах — какая советская власть? Ты же в отрицалове с малолетства. Полжизни здесь, полжизни там.
Розенбаум писал песни в 90-е, что, мол, совсем все распаскудилось, не соблюдают воровской закон, а вот раньше… А были люди, которые тебе в юности объясняли…
… Понятия, что ли? Да нет. Это как-то хваталось. Из воздуха. Это воздух здесь такой. Понятия — это ведь то, что понятно. А законы — это то, что надо учить.
У нас всегда противопоставляют жизнь по законам и по понятиям.
Это потому что законы нелепы. И по-человечески многие буквы закона не воспринять. Если жить по закону, это стукачом нужно быть. В законе нет нравственности. А в понятиях она хоть какая-то есть. Крамольщину говорю, блин…
Читал, ты ЖЖ не любишь. А у тебя у самого есть ЖЖ?
Нет, конечно. Потому что я не люблю писать… И потом, это глупо. А у тебя есть ЖЖ?
Нет. Принципиально.
Братан! Дай руку пожму.
Но большинство моих друзей там практически живет, в ЖЖ. И считает эту жизнь лучшей, чем реальная.
Это потому, что бабы у них нет.
Не всегда.
Ну, значит, не та. Если баба есть, то она поглощает все твое время. Какое там, мс, сидеть, клацать, когда?!.
На работе. Но скажи: может быть, это и есть новый способ коммуникации?
Нет. Слова не могут передать настроения. Я могу сказать мс, а могу сказать — МС! И как эти интонации передать на письме? Никак. Только вот Маяковский умел, но он был гений. А клацают — многие.
В русском человеке высокое и низкое удивительно сочетается. Вот бомжи ваши. Я сегодня ходил и любовался: какие чудесные. В Москве бомжи все приезжие, а у вас — местные, сразу видно.
Да. Здесь были очень хорошие. Но поубивали многих. А были прям… Пр-релесть. Как-то Севыч, бэк-вокалист, приятельствовал с одним бомжом. Тот песни гениальные играл на гитаре. Прям по открытым струнам бил и пел: «Ты морячка — я мудак. Ты мс — а я мс». Сумасшедший. Очень красивый.
Вот у кого честности надо учиться. Честных музыкантов не осталось. Даже БГ, кажется, начал привирать.
Земфира честная.
И где она? На ТВ ни Земфиры нет, ни Шнура.
А вот телевизор надо меньше смотреть. В телевизоре людей нет.
У тебя нет ощущения приближающегося Апокалипсиса — что все это скоро накроется медным тазом?
Не медным тазом, а огромной черной...
Дырой.
Назовем это так.
«Дом-2» — это и есть самая черная. Дыра.
Я не смотрю. Вот если бы Собчак сиськи показала — тогда бы да, я остановился, конечно, на этой программе. Но этого нет. Я все жду.
Собчак напряженно работает, говорят. Тоже ваша, кстати.
Знаешь, чем Питер хорош? Мы самых активных в Москву отправляем. Там поработайте.
Найдется когда-нибудь смелый человек, который скажет: Шнур, а давай концерт в Москве, в «Олимпийском» сделаем. Это будет революция.
Революции нам не нужны. Как гражданин заявляю, мс. Это кровь и смерть. Потому что я вырос в этом городе и знаю.
А про революцию-то ты откуда знаешь?!.
Опять же дедушки-прадедушки. Портрет моего прадедушки висел в Музее революции — третьим после Ленина. Подавитель Кронштадтского восстания был.
Как вы глубоко пустили корни здесь. Пятое поколение?
Шестое. Все здесь родное. У губернатора нашего вчера был день рождения. Ты не справлял? А мы справили!
Но ведь Матвиенко тоже не местная по вашим понятиям.
При ней дороги стали приличные на Васильевском острове. В Купчине. Раньше этого не было. Все равно, конечно, половину по дороге разворовали. Но это уж так повелось, исстари. И Матвиенко, и Путин — это наименьшее зло. А все остальные еще хуже.
А Горбачев — это была свобода.
Нет, вот когда мы в 91-м году во время путча ждали танки из Москвы и я на баррикадах стоял — вот это была свобода. Когда подняли триколор вместо красного флага, я думал — мс, вот теперь новая жизнь начнется. С бомбами самодельными против танков. Здесь же все бомбы умеют делать. Я вот тоже бомбу сделал из магния и марганцовки и пошел. А потом, когда ОМОН перешел на нашу сторону, — это было такое единение народа! И тогда казалось, что все люди — братья.
Почему это закончилось?
Потому так не может всегда. Это был пик. А ОМОН по-прежнему после концертов нам щитами хлопает — то есть аплодируют, своими нас считают. В Москве такого нет.
Ты какие группы сейчас слушаешь?
Группу Рахманинов. Второй концерт. И группу Стравинский. Самые русские группы.
Интересно все-таки, как Рахманинов и Стравинский переплавляются в музыку группы «Ленинград».
Я не знаю. Просто мы говорим об одном и том же. Что Рахманинов, что я. Знаешь, откуда в Питере столько талантов? Потому что у людей свободного времени больше. Поэтому в Питере денег меньше, а одеваются лучше. А про карьеру мы не думаем. В Москве все пробиваются куда-то, а у нас никто никуда не пробивается. Потому что в Петербурге все успели. Они уже здесь.
Митьки, уж конечно, тоже повлияли на тебя?
Я их ненавижу.
Почему?
Потому что они бросили пить. Если ты выбрал этот путь, если заявил себя алкашом — будь верен себе до конца, сгори. А митьки теперь завязали — извините, мс, мол, у нас печень слабая. А люди в них поверили. Так нельзя. Ну что, водочки? Граммчиков по пятьдесят?..
Патриотизм нужно навязывать или это само собой должно возникнуть?
Патриотизм — он в могилах, понимаешь? Если ты ходишь на могилы дедушек и прадедушек — это и есть патриотизм. Когда на кладбищах нет разрухи, когда в парадных не срут — это и есть патриотизм. Лампочку вкрути. И не серь. Вот и весь патриотизм.