Страшные истории — знамение времени. Кто нас пугает и почему мы не можем без жути, попыталась выяснить корреспондент «Огонька»
Вот что рассказывают в Брянске о том, что приключилось на трассе Брянск — Суземка буквально на днях. Ехал в Суземку автобус. Где-то в середине пути женщина с малышом попросила водителя остановиться, сводить дитя в кустики. Через минуту влетела обратно с ужасными глазами, закричала на весь автобус: «Там ребенок повешенный!!!» Несколько мужчин выскочили. За ближайшей лесополосой увидели мальчонку лет четырех — болтался в петле и хрипел. Ребенка сняли, внесли в салон, растерли, сделали искусственное дыхание — ожил. Женщины плакали, спрашивали мальчика, кто это сделал. Он плакал и шептал неразборчиво — голос еще не вернулся. Через километр водитель подобрал голосующих на дороге мужчину и женщину. Люди были явно спившиеся, неопрятные. Они вошли в салон, и ребенок, вынутый из петли, вдруг рванулся с места. Побежал к ним, закричал: «Мама, мамочка, ты же обещала, что не будет больно!»
Пассажиры перехватили ребенка на середине салона: «Зверь же она! Нелюдь!» А те, кто ехал впереди, растерзали бы эту пару, если бы не водитель. Посадил их, изрядно уже побитых, рядом, приказал сидеть тихо под угрозой «сдать салону». А когда приехал на автостанцию «Суземка», сдал в милицию. Мальчик до последнего рвался к маме, объясняя всем и каждому, что было ей тяжело, нечем было кормить и она хотела, чтобы он не мучился, а попал сразу в рай. Только она же не знала, что будет так больно. Он ее прощает.
«Папа» вид имел тупой и унылый. Мама хрипло кричала сквозь слезы недавним попутчикам не по виду умно: «Вы не знаете наших обстоятельств!» На что толпа ревела и пыталась дорваться к парочке через милиционеров. Ребенка сдали в сиротский дом, на тех, кто вешал его, завели уголовное дело. Конец.
«БРИГАДНЫЙ» ПОДРЯД
Историю эту рассказала мне издатель одной брянской газеты. Это ее мама ехала домой в автобусе Брянск — Суземка. Задать бы сразу вопрос по делу: «Писать будешь?» Да расплакалась. Вслед за издателем. Деловой вопрос задала лишь спустя неделю терзаний: а надо ли об этом писать вообще — и как? Моя знакомая печатать это у себя отказалась наотрез. Невыносимо. А я-то и рассказать знакомым боялась. Чтобы не травмировать. В воскресенье не выдержала, поделилась с кумой, школьным психологом. Та, вытирая слезу, обличила: «Так что ж ты не пишешь?!»
В понедельник принялась обличать УВД: что ж это такое — ни на брифингах, ни в сводках? Александр Иванович Тимко из пресс-службы поклялся: не было этого. Как такое утаить? Да и телевидение бы уже показало.
Стал припоминать. В январе по этому делу звонили из информагентства «Город-24». Только не мальчика упоминали, а девочку. И не автобус, а маршрутку. А еще раньше сотрудница пресс-службы на работу прибежала чуть не рыдая: «Да что ж это? Люди такое рассказывают, а мы ни ухом ни рылом!» Только маршрут упоминала другой.
Проехали тогда всю трассу, заворачивали во все поселки. Не слышали ни жители, ни районные милиционеры, ни работники автостанций, ни водители брянского автовокзала. Разве иногда вспоминали: рассказывал кто-то, но было это где-то не у нас, в другой местности. А мама издателя, что ехала в автобусе Брянск — Суземка, оказалось, слышала эту историю от попутчицы. Свидетелем не была.
Короче, это, извините, фольклор. И хорошо, сказали в УВД, что вы нам позвонили. А то напечатали бы — как одна корреспондентка во времена не то путча, не то дефолта. Аж в центральной газете «Известия»: мол, в районах Брянской области зверствуют черносотенцы. Крадут на сельских улицах и зарывают во рвы живьем еврейских детей. Тогда «факт» проверили, корреспондентку отловили, выяснили, что все ее источники — это ОБС (одна бабка сказала), и заставили написать опровержение в то же почтенное издание.
А лет пять назад в Стародубе, аккурат после просмотра сериала «Бригада», пошла гулять легенда о «бригаде» районного масштаба. Пять ничем не связанных друг с другом, как выяснило следствие, «молодежных» преступлений молва объединила по трем признакам: на прохожих нападали молодые, все как один просили закурить, потом били и грабили. Как-то забылось вдруг, что закурить хулиганы просили еще во времена царской России.
Заметку о стародубской «бригаде» увековечили в «Труде», после чего автора лично начальник пресс-службы Брянского УВД возила в Стародубское РОВД, чтобы сам убедился, что не прав.
Местная общественность расставалась с легендой трудно. Ведь такими кровавыми и художественными деталями каждый по очереди наделил эту историю, что хоть новый фильм снимай. Народное достояние…
А знаменитая всероссийская байка начала перестройки? Название ее применяли потом газетчики к целому жанру — «валеночки». Поехал вдовец, горький пьяница, из села в город за лекарством для приболевшей дочки. Да загулял. На несколько дней. Приехал домой с лекарствами да гостинцами, да с повинной головой. А нету дочки. В больницу, в район, соседи отвезли. Он в больницу: плачет, конфеты, валеночки ей сует. А дитя грустно так отвечает: «За конфеты, папа, спасибо, а валеночки мне не надо». Откидывает одеялко — а ножек нет. Отняли ножки. Отморозило их совсем в нетопленной хате.
Над валеночками рыдал весь СССР. Потому что некий сельский автор отписал про них в «Комсомольскую правду». Месяц спустя в газету стали приходить письма из всех почитай что республик, областей и деревень: это ж у нас случилось! Оказалось, автор народную байку присвоил и вернул ее народу уже в литературном виде. Причем не только в «Комсомолку» отослал, но и рассовал по всем областным и районным газетам. Страна отблагодарила — гонорары пришли со всех концов.
В КРИВОМ ЭФИРЕ
Такое дело, говорят люди в погонах: как кризис в стране какой, так сразу пошло мифотворчество. Причем жуть несусветная. Чем страшнее, чем жалостнее, тем дольше живет история. Обрастает новыми «очевидцами», деталями и подробностями, изменяется до неузнаваемости. Бывает, в каждой местности — свой вариант.
Профессор БГУ, преподаватель устного народного творчества Глебов Владимир Дмитриевич историю про повешенного мальчика слушал совсем не как ученый: «Да что вы! Да что за ужас такой!» Я ведь не сразу сказала, что это «валеночки».
А потом уж нашел главный признак худвымысла: не мог столько жить в петле человечек — убийцы-то ведь километр, по легенде, отшагали. Жанр определил научно: устный рассказ. Родился в Гражданскую войну, продолжился в Великую Отечественную. Правда, тогда, в откровенно кровавые времена, передавали из уст в уста жизнеутверждающее. Пошли, например, солдаты в разведку, схватили «языка». Вдруг взметнулась осветительная ракета и стало видно: да это же Гитлер. Значит, конец войне, победа! Да тут открыла огонь наша артиллерия, разведчики отползли от пленного. А Гитлер, гад, сумел развязаться и убежать! Ну да не долго ему бегать…
Сказал профессор: фиксировать это надо, собирать. Как-никак городской фольклор, часть культуры. Привел пример: Пушкин вот в Михайловском сказки, былины да исторические песни собирал. А ровно через 100 лет, в 1924 году, в Михайловское нагрянула фольклорная экспедиция братьев Соколовых. И ни одно то пушкинских времен фольклорное сокровище не сохранилось. Не было местными упомянуто даже. Кануло.
Пушкин сохранил то, что было в 20-х позапрошлого века, Соколовы — прошлого. О нынешних временах сами, как можем, заботимся. Сейчас городской фольклор развит не хуже сельского: поговорки, присловья, пословицы бытуют в среде интеллигентных людей. Вот и байки, легенды, устные рассказы пошли. А самая благодатная почва для расцвета устного народного творчества, сказал профессор, да, экстремальные времена. А в России когда они были спокойными?
Социальные психологи из того же университета временам нашим поставили диагноз: вымышленными страшилками спасаемся от черной реальности. Телевизор хоть совсем не включай: в фильмах кровища, секса — море, чипсы важнее любимой, счастье — в йогурте, а не в труде, младенцу рот пластырем заклеили, Малахов кричит: «Пусть говорят!», и в основном сплетни, «Час суда» и «Суд идет» перебрал уже всех актеров из массовок.
А душа требует жизни настоящей, эмоции живой.
И вот мы придумываем истории, рассказываем их друг другу на кухне вместо, как раньше, анекдотов про Брежнева. А потом вместе плачем над немыслимым, небывалым горем. И радуемся, что зло все-таки наказано. И все живы.
И мы пошли дальше жить.
Иллюстрация KOMISSAR