Некрологи на всех сколько-нибудь заметных личностей в газете New York Times пишут впрок. Первый раз ельцинский, скорее всего, был написан в самом начале 90-х, когда мир увидел его на танке, о который разбился путч. Тогда это была не более чем заметка об оппозиционере в стране, где оппозиция обычно заканчивалась на кухне. В последующие 16 лет некролог переписывался неоднократно, обрастая все новыми фактами, подробностями и формулировками, пока не обрел своей окончательной формы несколько дней назад, с трудом уместившись в целую полосу.
Так подробно не писали, пожалуй, даже о Никсоне, пережившем позор Уотергейта, но отправленном в историю со всеми подобающими бывшему президенту почестями спустя 20 лет после отставки. Только Никсон был свой, понятный и к тому же 37-й по счету. Ельцин же, сколько его ни объясняли, остался загадкой. Не загадочной «русской душой» (ибо еще неизвестно, есть ли вообще душа у тех, кто занимается политикой), а просто непостижимым «рашн». Взяв так много у американских политтехнологов и, безусловно, будучи самым «американским» из российских политиков, он ни в чем не утратил своей самобытности.
Человек, организовавший его первое турне по Штатам в 1989 году, рассказывал мне, как во время прогулки по Центральному парку, окруженный репортерами и кинокамерами, Ельцин приветствовал проходивших мимо людей совсем как американский предвыборный кандидат. Он даже подхватил на руки какого-то мальчугана, интуитивно почувствовав, что так он будет смотреться эффектнее. «После этого, — признался организатор, — я уже не сомневался в финансовом успехе турне. Он понял, как нам понравиться».
Переводчица Ельцина в той поездке вспоминала многочисленные ельцинские faux pas, каждое из которых, допусти их американец, поставили бы жирный крест на любой политической карьере. Похлопывания, подмигивания, недвусмысленные грубоватые шуточки, которые ей приходилось смягчать в переводе, — под соусом «простоватого русского» ему все сходило. Даже в некрологах сохранились отзвуки тех времен: «провинциал», muzhik, «крестьянин». И рядом: «реформатор», «прирожденный лидер», «последовательный защитник гражданских свобод».
В нем уживалось столько взаимоисключающих идей и понятий, что людям, не выросшим на марксистской теории о единстве и борьбе противоположностей, даже самый подробный некролог ничего не объяснит. Отсюда и коммунист, чуть было не наложивший запрет на деятельность коммунистической партии, и демократ с замашками самодержца, и мудрый политик, удержавший от гражданской войны Россию, но начавший войну в Чечне, и самодержец, уверовавший в собственную непогрешимость, но попросивший прощения за свои ошибки.
В каждой крупной газете, в каждой информационной программе — одни и те же вопросы, одни и те же «но».
Они читают, слушают и диву даются. Можно ли было голосовать за такого?
Мы читаем, слушаем и грустим.