Прошло примерно 20 лет с момента вашего первого появления на телеэкранах с песнями про мажоров и Ивана Помидорова. Сегодняшняя общественная жизнь все больше становится похожа на ту, все возвращается в прежнее русло. И песни ваши новые — об этом. Особенно хороша — про генерала ФСБ, который говорит: «Слава богу, демократии конец». Вам не кажется, что все ваши усилия, всего русского рока были немного… напрасными? И что вы в конечном итоге проиграли?
Да это нормальная вещь, скажу я вам. Прилив, отлив. Да, главное потрясение последних 5 — 7 лет — общая, какая-то неискоренимая ностальгия по рабству. Причем, к ужасу, даже среди богатых, даже среди наворовавших за счет этой свободы, даже среди олигархов… У меня есть еще одна песня, она не вошла, правда, в новый альбом «Прекрасная любовь» — как олигархи на кухне поют тайком комсомольские песни. Это рабство душ — необъяснимая какая-то вещь. И оно чувствуется и у акул шоу-бизнеса, и среди телевизионщиков, которые так радостно приняли новую цензуру…
Простите за дикий вопрос. По-че-му? Ладно старики, но те, кто свободе обязан благосостоянием и славой — они-то почему? Это бред какой-то.
Парадокс этот я и пытался осветить. Нажрались, напились — и обратно в клетку. Дача на Кипре, но — «Сталина не хватает». Это все повторятся — так уже было в нашей истории. Я вот сейчас читаю «Историю государства Российского» Карамзина (Шевчук озвучивает цикл образовательных программ на ТВЦ), и там все было ровно то же. И мне повезло, когда я в какой-то степени этот вечевой колокол свободы раскачивал. Но когда его сняли и вырвали ему язык — я все равно продолжаю стоять рядом. Это тоже интересно. Такова история.
Вы — кумиры моей молодости — неизбежно стареете. А почему у вас нет смены, продолжателей, как вы думаете? Почему эта традиция гражданских песен на вас и прервалась?
Да почему же прервалась… Ко мне множество ребят молодых на студию приходит, я вот с ними общаюсь на равных. Есть такое расхожее мнение, что я их всех учу — это бред. Я с ними просто делюсь. Мыслями. И они — что самое интересное. Приходят пацаны, с круглыми такими глазами, рвут на себе рубахи и кричат: страну прет, Юрий Юлианович! Давайте устроим фестиваль русского рока!
Только фестиваль?
Ну… там все вместе. Все, что на «рычащие несогласные» буквы. Их прет — вот что самое главное. Давайте рубиться за правду, говорят. Я радуюсь этому чрезвычайно. Я им говорю: от вас можно прикуривать. Это замечательно. Таких людей молодых очень много, просто они сейчас не формат. Дух вообще сейчас — не формат. Тело — формат. Все, что связано с телом, — да, пожалуйста. Мат туда же. А социалка, размышление о сегодняшнем, гражданские песни — не формат. Из нового альбома вот нашего крутят на радио только лирику. А про генерала ФСБ небось не рискнут — но уже по другим причинам.
Известно ваше отношение к религии — я знаю, что оно искренне. Но как человеку сегодня разделить стремление к вере — и лицемерие российского церковного института, который служит не столько Богу, сколько государству?
Вот все, что говорилось на Соборе недавнем: о духовности, о бесовстве, которое существует в стране, о подмене свободы анархией — это все правильно, с этим я согласен. И Церковь должна говорить об этом и имеет право. Но вот вопрос: как? Не может быть, конечно, никакого православного рока, нельзя мешать светское и духовное… И Церковь это понимает — в лице молодых священников. А вы не забывайте, что нынешние священники молодые все тоже выросли на роллингах и цеппелинах. И понимают силу молодежной субкультуры. Но эту грань — между духовностью настоящей и показной, дутой — точно так же, как между свободой и разнузданностью, найти очень сложно. Для этого вкус должен быть. Очень тонкая грань.
Тут мы неизбежно приходим к вопросу о преподавании религии в школе. Надо ли детей учить вере или к ней можно прийти только самому?
Вот хоть убейте — надо учить. Я — за преподавание. Хотя я вот пришел к христианству через культуру. Размышления. И еще кое-что случилось в жизни, что добавило чувственного опыта. Но дети должны примерно знать, откуда что берется.
Стало быть, некоторые элементы насилия над сознанием ребенка должны быть?
А воспитание — это и есть насилие. Если мы не будем, так сказать, проявлять насилие в вопросах морали, основ культуры, детей будут насиловать в подъезде.
Люди при упоминании вашего имени помнят даже не песни, а поступки. Например, все запомнили, что вы своего старшего сына отдали в Суворовское училище…
В кадетское. Он окончил уже. И сейчас служит в морской пехоте, в гвардейском батальоне. В городе Балтийске.
Простите, он срочную служит?
Срочную. Он ушел в армию этой осенью. Я вот из Уфы, с гастролей вернусь сюда, в Москву, и 9 Мая мой сын пройдет на параде по Красной площади. Он настолько хорошо служит (в голосе у Ш. чувствуется гордость неподдельная. — М С.), что его выбрали для такой почетной миссии.
Может, он у вас в образцово-показательной части служит?
Ни фига. Он связист, просится сейчас в отдельный штурмовой батальон, где никаких поблажек, смею вас уверить. Сознаюсь, командиры там — мои старые друзья, с которыми я подружился еще в Чечне. Конечно же я сына не отдал куда попало — чтобы он за водкой бегал для сержанта… И пусть служба у него жесткая, но зато я точно знаю, что он военным делом занимается. Много физических занятий и много духа, и я горд, что он служит хорошо. Это у него опыт будет на всю жизнь. Я доволен, что он не побоялся, не закосил. Не стал хныкать. Что у него болит что-то. Мозжечок.
Это было его собственное решение?
Скажу так: наше совместное. Я не буду кривить душой. Я ему советовал настоятельно. Понимаете, у нас в семье, если человек очень разболтается — так уж у нас случается, ничего не поделаешь, — у нас с сыновьями так и поступают всегда. Так было и со мной — когда я совершенно загулял, мне моя мама сказал: «Юрий, а не пора ли тебе поехать на Колыму?»
Прямо так и сказала?
Да. Работать. В суровые какие-нибудь условия. Чтобы пацан рос не овощем, не растением, а мужиком. Это важно.
Странно, что пример вашего сына не распиарила наша армия. Потому что этот пример сработал бы лучше, чем вся дурная телеагитация, вместе взятая.
А я и сам это не афиширую особо. Я не хочу, чтобы он рос плакатом. Хочу, чтобы его за дело уважали товарищи. Он смышленый вообще. Потом восстановится в институте и будет учиться нормально. Он вообще-то гуманитарий у меня. Учился в институте культуры - музыковедение, философия, история искусств. Может, это мое воспитание. Его бабушка — моя мама — художник. Все детство среди живописи и литературы.
Что вы понимаете под словом «воспитание» — если говорить о детях?
Мое воспитание очень простое: чтение вслух художественной литературы. Меня на большее, в принципе, и не хватало. Четыре раза в году у него были каникулы, мы с ним уезжали на дачу и читали. Учили стихи. Вот и все мое воспитание. У печки сядем и читаем с ним вслух литературу. Вдвоем. Друг другу. И ничего не надо больше.
Такой архаический несколько способ.
Архаический! И очень здорово! Воображение рождает. И когда твой сын говорит: «Папа, Наташа Ростова ведь такая дура!» — я говорю: «Подожди, сынок, почитаем дальше». Это и есть сопереживание, это и растит душу. А вот музыкой я его не насиловал — что хотел, то и слушал. ДДТ не очень слушал, вырос таким альтернативщиком заядлым. Ну и хорошо. Значит, внутри есть протЭст. Значит, он несогласный, значит, что-то ищет. Я и сам такой же.
Как либерализм и патриотизм в вас странно сочетается. А вот весь госпатриотизм, официальная версия его — очень плохо, неталантливо сделан. Оттого и нет патриотизма. Все эти плакаты — «Враг будет разбит» — на обменных пунктах…
Все и так, и не так. Я имел разговор об этом с одним лондонским либералом. Мы с ним, естественно, выпивали. И он говорит: почему вы, русские, до сих пор так громко всегда празднуете День Победы? Вот мы тоже ухаживаем за могилами, помним, но такого пафоса уже не устраиваем. Это говорит, пугает всю Европу и мир. Если бы вы праздновали День Победы более… политкорректно, Европа вас меньше боялась. Я ему ответил очень банально. У меня полродни погибло на войне. И в каждой семье российской — то же самое. Как мы можем политкорректно? Так что, говорю, извините, но вам, европейцам, придется это просто перетерпеть. С другой стороны, я понимаю, что вся эта неказистая, государством организованная праздничная показуха вызывает… Вообще я на месте президента сделал бы оставшимся фронтовикам просто бесплатную жизнь. Сколько их там осталось? Тысячи. И чтобы они пожили. Поездили, мир посмотрели. А у нас ветеранов в тех же политических целях используют — это вообще подлость. Так и убивается всякое искреннее чувство. А просто надо 9 Мая поинтеллигентнее как-то отмечать. С бо’льшим вкусом. Убрать всю эту попсу с Красной площади… Сделать все менее архаично и более философски.
Все-таки вам, вообще русскому року удалось хоть как-то изменить, сломать психологию советского человека?
Ну… На это, мой милый, еще сотни лет надо. Надо строить и строить.
А его надо строить — гражданское общество?
Надо. Надо биться насмерть. Насколько хватает сил и духа. И молодежь мне, кстати, именно такие же вопросы и задает на концертах. И я рад этому бесстрашию их, умственному и духовному, передовой части молодежи. Которая и любит, и патриотична не квасно, и неравнодушна к будущему страны, и идеалов желает и идей. Так что ничего не проиграно и не пропало.