Семь лет подряд вы, Владимир Теодорович, ездите по России с оркестрами — некогда с Российским национальным, четвертый год с НФОРом. Срок немалый, многие города посетили не по разу. Что-либо изменилось за это время в регионах?
Изменилось немногое — я имею в виду быт. Меня это никогда не смущало: человек, не имевший в детстве слишком много излишеств, никогда не будет ныть из-за лишений. Однако питание, гримерки, пардон за прозу, туалеты — то, что находится не в парадной части здания, — это все вызывает огорчение. Контраст после турне по Америке (до российского тура мы были там), где каждый город обладает не развлекательными комплексами, коих у нас теперь в изобилии, а культурными центрами, — разительный и удручающий.
Где в Штатах играть лучше всего, кроме Карнеги-холла?
Залы в США особенно хороши близ университетских кампусов: огромные центры на несколько концертных залов, как в Доме музыки, с замечательной акустикой, в основном электронной. Почти в каждом городе дело чести иметь свой оркестр. Господдержки нет, но есть колоссальная помощь от частного капитала, разумеется, с освобождением от налогов. В городе Мадисон — это в середине США — одна семья дала на строительство культурного центра 250 миллионов долларов, представляете себе? Потрясающий зал выстроили.
Что за бизнес-то у них?
Куклы детские. При этом они отказались назвать центр своим именем.
А у нас?
В основном дома культуры, кое-как приведенные в порядок — даже в крупных городах. Почти все, конечно, зависит от личности губернатора. У Росселя в Екатеринбурге — полный порядок: и зал хорош, и оркестру филармоническому помогает. Это меняет и облик города, и образ мыслей его жителей. Челябинск тоже хорош. Магнитогорск — очень неважный зал, зато шикарная хоровая капелла. «Реквием» Моцарта мы с ними сделали с двух репетиций. А вот в Казани в зале «Пирамида» я никогда больше не буду выступать: свежеотстроенный развлекательный комплекс, для исполнения классической музыки не приспособленнный.
Вы же любите повторять, что хороший оркестр может преодолеть самую тугую акустику.
Ну вот НФОР и преодолел. Но когда окна в гримерках невозможно открыть и вокалистам пыль на связки садится — нужны ли такие жертвы? А публика везде замечательная — была и есть. Полные залы, записки из серии «мы побывали в раю».
Разница между столичной и региональной публикой выросла, сократилась?
Выросла за счет того, что столичная публика стала более пресыщенной, ироничной и циничной. Если в зале есть человек, который посылает негативную энергию, я это ощущаю спиной. Так бывает: часто в Москве, иногда в Питере. Но никогда — в регионах.
Что делать?
Не обращать внимания, сконцентрироваться, делать свое дело, дальше — побыстрее забыть. Святой Амвросий некогда сказал: «Бог может все, кроме того, чтобы приблизить к себе человека, если он того не желает». С музыкой — тот же случай. А в регионы ездить больше надо, просто ездить. Там — везде — люди просто отторгают попсу.
Попсу в классике?
Нет, попсу-попсу. Популярный классический репертуар — это как раз то, чего в регионах не хватает, по чему они изголодались. Молодежи на концертах очень много — людей, только начинающих знакомство с классикой. Мы не знаем своих детей: какое это потерянное поколение, если они на концерты ходят? Где-то можно усложнить программу, знаю, например, что в Екатеринбурге могу дирижировать симфонией Малера — любой. Публика там на концерты ходит часто. В Челябинск собираюсь привезти Вторую симфонию Леры Ауэрбах на стихи Цветаевой — очень самобытное сочинение, и Ауэрбах их землячка. А вот, допустим, в Ульяновске надо играть то, что…
Попроще?
Если вам кто-то скажет, что Чайковского исполнять проще, чем Малера, — посоветую сказавшему не поверить, и это будет самой вежливой реакцией. Не «попроще», а то, что на слуху. То, что люди любят, но вживую — и, смею надеяться, в хорошем исполнении — они у себя не слышали ни разу за последнее десятилетие. Высшую математику не преподают в начальных классах. Да и с ценовой политикой надо разбираться: продюсеры иногда накручивают цены до невозможности. Думаю, что нужно как-то регулировать потолок прибыли в области классики, особенно когда речь идет о концертах в регионах.
Как регулировать — государственными механизмами?
В том числе. И не надо этого стесняться.
Не совсем рыночные меры, согласитесь.
Так мы о «не совсем рынке» и говорим, нет? Мне казалось, что речь у нас сейчас идет больше о просвещении и воспитании.
Однажды в Японии мы выступали в одной деревушке в буквальном смысле: одноэтажные дома. Но при этом — потрясающий зал на две тысячи мест. На мой недоуменный вопрос жители ответили: «Да, здесь деревня, но через 50 лет тут будет город!» Вот о чем думать надо — о перспективе, а не только о барышах сегодняшних.
С музыкантами региональными общались?
Да, как всегда. Ничего нового: все те же нищенские зарплаты.
А правительственные гранты оркестрам? В регионы ведь они тоже идут.
Мы сами за 2007 год не получили ничего: за полгода ни копейки по гранту нам не выплачено. Хотя мне кажется, что при распределении грантов должен учитываться коэффициент, так сказать, активного присутствия, работы оркестра на родной земле.
Ну вот вам и выписали.
Да, выписали, но не выдали... Что до регионов — насколько я помню, музыкантам прибавили зарплату в Нижнем, неплохая ситуация в Екатеринбурге. Пожалуй, из добрых новостей все. По большинству, не живут, а выживают; энтузиасты, на которых все и держится.
А публика жить стала лучше?
Тут сложно сказать. На концерты, когда приезжают артисты, слушатели надевают самое лучшее, что есть, — осталась такая традиция, не как в столицах. И люди разные вплоть до… Летел я как-то в город Ноябрьск, в том же самолете — принц Майкл Кентский. Как оказалось из разговора, летел он в том числе и на наш концерт.
В Москве ему было не проще сходить?
В том-то и дело, что билетов в Москве он не достал — то есть для себя и семьи достал, а для охраны не хватило. Помогли, поставили в Ноябрьске ему и его людям отдельный ряд стульев… Так вот, после концерта, как всегда: люди идут, благодарят, цветы несут. И тут заходит пожилая женщина, отодвинув принца локтем. В этот момент я почувствовал фантастический запах сдобы. А она говорит: «Денег на цветы уже не хватило, так я вашему оркестру пирожков напекла — с маком, с изюмом, с черникой…» Я потрясен, о принце и говорить нечего.
О чем региональная пресса спрашивает? Сильно ли отличаются ее вопросы от столичных?
В основном хотят узнать обо мне как о человеке. Мне больше в вузах нравится встречаться — очень просвещенные люди и вопросы разные: о литературе, политике, даже о социальной ответственности отечественного бизнеса.
Модная тема. И каков был ответ?
«Если у конкурса им. Чайковского генеральный спонсор — «Тойота», то о какой социальной ответственности может идти речь?»
Про засилье конкурсантов с Дальнего Востока не спрашивали? К вам на скрипичный конкурс их очень много приехало.
Нет, про это разговора не было. А вот вопрос: «Почему так мало наших, чуть ли не меньше, чем всегда?» — звучал.
И?..
Во-первых, потому что системы отбора нет: всероссийский конкурс, всесоюзный — все это исчезло. Во-вторых, потому что инструменты нашим конкурсантам выдали из госколлекции за 10 дней до конкурса — Страдивари, Гварнери; за такой срок овладеть ими нереально. Попробуйте пересесть за это время с «жигулей» на «Формулу-1» — возьметесь, нет? Я сам со своей ничего предугадать не могу, хотя сколько лет вместе: каждое утро футляр открываю и первым делом пытаюсь понять, в каком настроении моя девушка сегодня…
Но хоть дали, и бесплатно. А с чем из-за границы приезжают? Не со Страдивари же.
Вы, видимо, вчера на прослушиваниях не были: как раз человек играл на страдивариевском «Юпитере». И впереди еще несколько зарубежных «бойцов» с инструментами его работы. И у остальных — тоже высококлассные скрипки старых мастеров: Руджиери, Тестори, Каппа, Гваданини... По году, по два обыгранные, не по десять дней — из частных коллекций, предоставлены им специально к конкурсу. А наших, получается, не просто в «Формулу», а с лысыми шинами и прямо на лед. Да и еще третье «потому что» есть: потому что наши преподаватели не всегда любят наших потенциальных конкурсантов — учеников других наших преподавателей.
Серьезное обвинение. Аргументируете?
Более всего ревнуют к ученикам Захара Брона — того самого, который учил Вадима Репина, Максима Венгерова и многих других музыкантов мирового класса. Пять лет назад — на прошлом конкурсе — это вылилось в настолько предвзятое отношение к ним, что, например, с одним из членов того жюри в этот конкурс я уже не пошел. Хорошо быть патриотом Московской консерватории, но на конкурсе имени Чайковского надо быть прежде патриотом конкурса имени Чайковского. Надо сказать, по моему «департаменту» в этом году, к сожалению, ученики Московской консерватории оказались не на высоте.
Вы простились далеко не с одним членом жюри, если сравнить судейские корпуса. С Мстиславом Ростроповичем (он был президентом конкурса им. Чайковского, нынешний посвящен его памяти. — «О») успели об этом поговорить?
Да, конечно. Он просил вернуть некоторых членов жюри: ведь всех этих музыкантов он знал, и знал хорошо. Но, выслушав мои доводы, сказал: «Ты прав».
За что еще из жюри выгоняли?
За антигуманизм, например, на том же прошлом конкурсе. Как вы помните, он совпал с чемпионатом мира по футболу и погромом, в котором пострадал, в частности, китайский конкурсант. Отыграл первый тур, прошел во второй — а ему повредили руку. Я попросил жюри перенести его выступление в конец второго тура. Жюри согласилось, китаец отыграл так, что прошел в третий тур. И тут один из членов жюри сказал: «А вот теперь пусть играет под своим номером» — то есть сразу же на следующий день. Я это предложение отклонил: поддаться на него — значило пойти на поводу у тех, кто парня покалечил. Китаец получил вторую премию, а с человеком пришлось расстаться.
Сейчас легче?
По крайней мере, работать более комфортно. К тому же коллеги приняли мою систему оценки «да — нет»: никаких баллов, дающих возможность для злоупотреблений.
Играют-то как?
Хорошо играют. Появилась пара таких, что «ах» — к сожалению, не из наших. При том что конкурс — специфическая модель жизни: сегодня взял шесть двадцать с шестом, завтра на пяти девяносто планку сшиб.
Вам самому на каком конкурсе труднее всего было играть — Генуя, Монреаль, «Чайковский» в 70-м?
Да везде! Не конкурсный я боец. Просто меня после консерватории брали в армию в десантные войска, а я почему-то больше хотел играть на скрипке. А каждый конкурс давал отсрочку — на два года всего, одного конкурса для полного освобождения было недостаточно. Моя конкурсная карьера, мои победы — чистое выживание. Ничего хорошего в этом нет, но это — правда.
Насколько сегодня институт конкурсов связан с концертной карьерой — при том что средний уровень конкурсантов и так возрос, а музыкальных состязаний становится все больше?
И то, и другое верно. Однако хороший, уважаемый, с почтенной историей конкурс все равно помогает концертной карьере — по крайней мере, на первом этапе. Допустим, в Испании на конкурсе Сарасате есть специальный перечень концертов — десять, кажется, — которые дает лауреат. Там — есть, а у нас — нет: производим лауреата, выбрасываем в атмосферу, а люди — в тех же российских регионах — так и не понимают, кого это наша страна открыла миру. Та же плохая история с грамзаписями, а про спонсоров уже говорили. Должна быть отдельная дирекция конкурса имени Чайковского.
Частная, правительственная?
С одной стороны — государственная, чтобы получать бюджетное финансирование, а с другой — независимая настолько, чтобы самой заниматься делами, связанными с конкурсом. И только с конкурсом, ни с чем иным. Пока не получается, но будем стараться. Кажется, так Жванецкий говорил?
Фото СЕРГЕЯ ДУВАНОВА