Даже дети знают, что «12» Михалкова — это ремейк «12 разгневанных мужчин» — судебной драмы Сидни Люмета 1957 года. Михалков еще не снимал ремейков: у нас в редакции уже кто-то из девиц пошутил, что придется прийти на пресс-конференцию Михалкова в розовой кофточке.
Ремейк, однако, в случае Михалкова есть намеренный, сознательный выбор: этот фильм на сравнение мысленное — с оригиналом — и рассчитан. Неужто не нашел Михалков — если б захотел — десяток хороших сценаристов, которые написали бы оригинальный сценарий? Значит, не захотел. Значит, специально так поступил. Ведь фильм Люмета стал для США в своем роде революцией, отправной точкой: он утверждал общечеловеческие, наднациональные и надрасовые ценности; он в числе других, можно сказать, и породил моду в кино на толерантность, политкорректность, права меньшинств — от сексуальных до простого права одного быть несогласным со всеми.
Сравнение михалковского фильма «12» с Люметом неизбежно, но я не буду вас грузить материалом пятидесятилетней давности.
Поэтому только два момента, но очень важных.
12 присяжных мужчин должны вынести единогласное решение: виновен или нет подозреваемый в убийстве отца мальчик (в михалковской версии — чеченский подросток подозревается в убийстве приемного отца, русского офицера). В этом и интрига фильма: пока хотя бы один из присяжных против, решение не может быть принято. У Люмета все 12 присяжных — действительно разные люди. Поэтому их спор выглядит естественным.
Михалков, я думаю, более всего был ошарашен вот каким результатом — он это наверняка понял еще во время съемок, — что в русской версии всем 12 присяжным людям практически не о чем спорить.
Хотя все 12 героев картины, включая самого Михалкова (его роль — бывший офицер спецслужб; ну понятно, а кто же еще?), выпукло, фольклорно, нарочито разные — к разным социальным, культурным и имущественным стратам принадлежат… Все принятые в России деления: западник — патриот, физик — лирик, военный — штатский, жлоб — интеллигент — наличествуют… Только нет щелчка. Нет вот этой искры — как у Люмета, — когда конфликт загорается от одного слова, от одного взгляда, сам собой. У Люмета есть герои примитивные, вроде тупого американского клерка или любителя футбола, который на матч опаздывает из-за этого гребаного заседания, но ты понимаешь, что за свое право пить пиво вечером и смотреть футбол, за свою наивно понимаемую, но верно чувствуемую свободу эти люди будут стоять насмерть. В этом и проявляются их убеждения, принципы — не впрямую, не сразу, а по-человечески, через слова и поступки.
У Михалкова — типы, а не люди. Это какое-то чудовищное ощущение: актеры прекрасные, игра прекрасная — Гафт, Петренко, Маковецкий, сам Михалков, а не веришь им ни черта. Прямо какие-то опросы ВЦИОМ, а не люди. Как будто на экзамене во ВГИК они произносят монологи от лица рабочего класса (Алексей Петренко), или квасного патриота (Сергей Гармаш), или либерала (Сергей Арцибашев), или еврея-юриста (Гафт), или телепродюсера (Александр Стоянов)… А спора нет, нет столкновения разных жизненных позиций и убеждений. Да и откуда им взяться? Ну какие убеждения сегодня могут быть у русского телепродюсера? Я знал одного телепродюсера — не того, на которого намекают в фильме, а другого: он умудрялся в свое время руководить двумя каналами, прямо противоположными по своим политическим позициям. То есть на одном он играл в молодую демократию, а на другом — в крепкую руку — друга шахтеров. Какие убеждения могут быть у директора кладбища («У нас даже на похоронах воруют», — легко признается этот герой)? Какие убеждения сегодня у русского актера (Михаил Ефремов), который сам признается, что спешит в чёс по стране?
В России беда не в том, что одни западники, а другие почвенники, одни патриоты, а другие либералы; беда в том, что у большинства убеждений нет никаких. Вот как интересно икнулся в России люметовский сюжет: все якобы бескомпромиссные русские «убеждения» и «идейность» на поверку — пустышки. Это отмечают и детские психологи (российский ребенок в свои годы знает гораздо больше сверстника из США, но затрудняется с собственным отношением к чему-либо: он не может ответить на вопрос, нравится ему или нет). Им вторят русские социологи, которые говорят, что все эти так называемые опросы общественного мнения в России отражают не мнения, а полную кашу в голове, чтобы не сказать шизофрению: так, наш человек одобряет свободный рынок, открытые границы, возможность заработать, но в качестве любимого типа руководителя называет Сталина и тоскует по тому времени, когда нас «все боялись».
Нет у нас никаких либералов и патриотов — а есть какие-то сумбурные нагромождения цитат из Пушкина, языка партийной печати и образов западной жизни, почерпнутых из рекламы западных товаров.
Все это и в михалковском фильме случайно вылезло: фильм ведь тоже способен проговариваться, как человек.
Когда я это понял — уже после просмотра — странное «недоощущение» от фильма стало вполне объяснимо: 20 лет перемен не сделало наших людей разными, они по-прежнему пока пустые сосуды. И дырявые, потому что все, что заливается внутрь — и хорошего, и плохого, — не задерживаясь, выливается обратно.
Хотел ли такого ощущения Михалков от фильма или нет — но оно именно таково.
Теперь поговорим об идее.
Что случилось в фильме с чеченским мальчиком?
Его судят. И оправдывают.
Конечно, это пропагандистское, идеологическое кино; но как раз за это фильм стоит не ругать, а хвалить. Потому что Михалков показал действительно высший пилотаж кинопропаганды, до которого создателям всей развесистой клюквы типа «Жары» еще ползти и ползти.
Ну что вам еще рассказать? Что с «чеченским вопросом» нужно работать очень тонко — рана только затянулась, полностью не заживет никогда? Что власть в Чеченской республике своеобразная, но без этой власти будет еще хуже? И поэтому именно такие фильмы сейчас и нужны? По-моему, тут все всё понимают.
Но все это не новость. Это мы и так знаем. Михалков впервые сказал другую вещь — принципиально другую.
Там есть такая сцена. Главной уликой против мальчика было то, что соседка слышала крик «Я убью тебя!» — и затем грохот падающего тела. Герой Михалкова произносит в оправдание мальчика потрясающую фразу, самую страшную в фильме и самую главную: «Это русские будут кричать: «Я убью тебя!» А чеченец никогда не будет кричать. Он просто убьет».
Вот есть мы — и есть они, словно говорит в своем фильме Михалков; называйте это менталитетом, привычкой, национальным характером — как угодно, но мы разные и мы НИКОГДА друг друга до конца не поймем. Особый подход поэтому необходим, «кавказский фактор» нужно учитывать, на кое-что закрывать глаза, кое к чему притерпеться — так было в России (Михалков опирается на дореволюционный, имперский вариант управления национальными окраинами).
Крайне важно отметить, что отношение к национальному вопросу в России до сих пор основывалось — хотя и декларативно — на прямо противоположных принципах: интернационализма (в советское время) и общечеловеческих ценностей (последние 20 лет).
Вся наша пропаганда дружбы народов до последнего времени строилась на тезисе из советского фильма «Свинарка и пастух»: в том смысле, что волосы у человека могут быть черные и танцует он лезгинку, но сердце у него такое же, как и у меня, и человек он такой же, как и я.
Не такой же. Другой он человек. Есть непреодолимая разница менталитетов, утверждает Михалков.
Среди присяжных есть один герой — кавказец, московский хирург. И вот когда работяга Гармаш со всей своей самоуверенностью пытается показать, как именно можно ударить ножом снизу вверх, — смешной этот колобок, комичный и стесняющийся своего акцента грузин (Сергей Газаров) сам берет ножик. И в его руках нож начинает выделывать такие пируэты, такие кренделя, что понимаешь: «это» даже не в крови, а в пальцах. В кончиках пальцев. «Это» — врожденное, детский навык, культура целая. «Это» и есть разница менталитетов, а не нос и разрез глаз.
Фильм «12», таким образом, утверждает, и весьма убедительно, что все общечеловеческие ценности — пустой звук, а кровь, менталитет, национальность всегда и во всем оказываются важнее. Забавно, но в фильме Люмета прямо противоположно побеждали как раз другие ценности, наднациональные: в 1957 году еще была наивная вера у человечества, что оно может подняться над ментальными и расовыми различиями. Это ведь было и одним из главных постулатов либерализма.
А в «12», выходящем спустя 50 лет, персонаж, играющий либерала, настолько комичен и незаметен, роль и вид его настолько шутовские, что при фразе актера «Мы — демократические силы», кинозал, я думаю, будет всякий раз сотрясаться от хохота — настолько нелепой кажется эта фраза в михалковском фильме.
Тут тоже, в общем, все понятно, Михалков своих политических взглядов не скрывает, что по-своему даже вызывает уважение. На место либерализма в России предлагается «здоровый» национализм — каждому свой, а наверху над всем этим будет возвышаться государственный: степенный, тучный, царский. Власть вертикальна от Бога, умом Россию не понять, кровь и вера в очередной раз оказались сильнее разума.
Ни чеченский, ни американский, ни русский мальчики в этом действительно не виноваты. Просто мне их очень жалко.
Фото: TRITE.RU; BOGDAN CRISTEL/REUTERS