В первые минут сорок я честно пытался смотреть «Код апокалипсиса» (Фонд поддержки патриотического кино, режиссер Вадим Шмелев) как художественное произведение. Все это время меня, дурака, терзали смутные сомнения насчет выразительности, логики, связности, бюджета, актерских работ и прочих традиционных атрибутов кинематографа, но на 40-й минуте пробило. Судя по тому, что уже примерно с 20-й минуты драматическая история спасения человечества полковником Заворотнюк вызывала гомерический хохот большей части зала, остальных пробило раньше, а я тормоз. Смех публики был вызван не иначе как бурным счастьем от разрешения страшной загадки. Дело в том, что «Код апокалипсиса» — никакой не фильм, а ментальное послание человечеству, вследствие чего любой его анализ не более уместен, чем размышления о вкусе жеваной бумаги, на которой записано откровение.
Первый вопрос, вставший передо мной еще при чтении рекламных материалов к фильму, широко растиражированных в российской прессе, касался именно 16 миллионов долларов, потраченных на первый отечественный суперблокбастер. Я никак не мог понять, почему именно 16. Как мне стало известно из тех же рекламных проспектов, сцена соблазнения мусульманского злодея Палача полковницей Заворотнюк снималась в президентском номере итальянского отеля, хотя номер вполне мог быть каким угодно — для художественного уровня сцены это не имеет ровно никакого значения, да и роскоши особой в кадре не видно. Было, кажется, совершенно необязательно летать для этой цели в Италию, поскольку приличный номер в любой московской гостинице обошелся бы дешевле в разы. Стоило ли таскать в Париж хорошего актера Алексея Серебрякова, чтобы он на фоне Эйфелевой башни потупился под страстным взглядом полковника Заворотнюк, я тоже не уверен. Как сообщают продюсеры фильма, для съемки трехминутного эпизода, в котором полковник Заворотнюк таранит машину мусульманского Палача, пришлось перекрыть целую парижскую улицу, что тоже отразилось на бюджете в сторону его припухания. Поскольку ничего специфически парижского, кроме Венсена Переcа, на данной улице нет, а сам эпизод состоит из пяти реплик, я затруднялся понять, с каких щей надо было так уж непременно останавливать парижский трафик; насчет Переса, кстати, тоже есть сомнения. Поскольку по сюжету он мусульманин, арабский подкидыш — имело смысл приглашать на эту роль не его, а любого артиста-гастарбайтера из среднеазиатского подбрюшья СНГ. В смысле перевоплощения он явно дал бы фору Пересу, демонстративно отрабатывающему роль спустя рукава, а в смысле драки с белой женщиной у него могло получиться даже убедительней. В эпизоде же, когда главный злодей специально рассказывает, какой он злой и как ему хочется множество бабок, — голодный блеск в глазах гастарбайтера был бы куда красноречивей гламурной поволоки в глазах француза, явно не совсем понимающего, что он тут делает и кто все эти люди.
Но эти вопросы меркнут перед главным: героям фильма приходится собирать код апокалипсиса по четырем разным городам мира, потому что Менее Главный Злодей рассовал детали кода по своим друзьям и адвокатам в Осло, Флоренции и Куала-Лумпуре. Куала-Лумпур меня добил. По-моему, они забыли Сидней, Берег Слоновой Кости и мыс Доброй Надежды. Никакого объяснения, кроме того, что съемочная группа страстно хотела посмотреть мир, этот сценарный ход не допускает; но, с другой стороны, не в Минске же ему было прятать этот код, где лудят на «Беларусьфильме» всю сериальную продукцию России! Не «Каменскую», чай, снимаем, а патриотический блокбастер! В результате я пришел к выводу, что создатели «Кода» обязаны были потратить ровно 16 миллионов долларов, и ни цента меньше; таким образом, первая часть кода, зашифрованного в фильме, выглядит как 16 000 000.
Следующее открытие ждало меня, когда я перечитал рекламные материалы. Во всех педалировался удивительный факт: во время съемок эпизода в пресловутом президентском люксе съемочная группа залила номер водой, которую потом пришлось общими усилиями отсасывать четыре часа! Честно говоря, зрителю «Кода» совершенно по барабану, четыре часа отсасывала группа или успела быстрей, но многократно повторяемая в релизах цифра наводит на мысль, что следующей в коде должна стоять именно она. Записываем.
Дальше пошло легче: я перестал следить за перипетиями прихотливой фабулы, из которой, как из памяти маразматика, свободно выпадали целые звенья, и сосредоточился на самых очевидных ляпах, призванных транслировать наше послание человечеству. Почему героиня Анастасии Заворотнюк именно полковник? Допустим, присвоение ей гордого звания подполковника могло дать повод для неосторожных каламбуров, но почему, в конце концов, не майор, не товарищ капитан, что более прилично ее внешности и летам? Подумав, я вспомнил, что у полковника на погонах три звезды, и это не случайно. Пишем 3.
На 115-й минуте фильма американский разведчик докладывает своему шефу: «Да. Тут русские. Нет. Мы не воюем с русскими. Yes, sir». Этот внезапный переход на английский призван, видимо, доказать, что предыдущие 114 минут разведчик говорил по-русски для профилактики. Вписываем 114.
На протяжении всей второй трети фильма полковник Заворотнюк рассекает по экрану в черном нижнем белье, и больше, собственно, ни в чем. Это не мешает ей как минимум трижды извлекать ниоткуда тяжелый пистолет, а потом и глушитель к нему. Не станем строить догадок о том, что служит кобурой этому пистолету, и зафиксируем количество его появлений: 3.
В процессе телефонных переговоров с шефом (резиденция Владимира Меньшова заботливо обозначена титром «Москва, Лубянка», что служит изящнейшим примером product placement за всю историю Лубянки) универсально подготовленная и смертоносная во всех отношениях полковница Заворотнюк позорно оставляет на трубке отпечаток одного пальца, что ведет к ее немедленной идентификации америкосами. Ставим единицу — в том числе и за прочувствованный диалог с Меньшовым.
— Бессонная ночь? — сочувственно спрашивает женственный Алекс у старого Юстаса.
— Бессонная жизнь, — горько улыбается Юстас в Москве, на Лубянке. С этой сентенцией может соперничать только всхлип Никиты Михалкова из «12» о том, что бывших офицеров не бывает. На всякий случай вписываем 12. Дисковый белый телефон, по которому Меньшов беседует с любимым суперагентом, должен олицетворять верность традициям.
Фильм «Код апокалипсиса» продолжается 118 минут, хотя бесчисленные длинноты, разлапистые поэтизмы, надрывные рапиды и периодические проникновения камеры сквозь толщу стен, в мрачные глубины зданий, где дремлют атомные заряды, удлиняют картину как минимум в полтора раза. Видимо, в 118 минутах тоже есть какой-то смысл — впишем и их. Иначе вовсе уж непонятно, с какой стати старательная калька с Mission: impossible принимается внезапно косить под «Турецкий гамбит» или вспоминает о «Семи самураях». Добавим, что Анастасия Заворотнюк, желая избавиться от прилипчивого образа няни Вики, играет на твердую двойку, в то время как остальным, от Оскара Кучеры до Владимира Меньшова, во ВГИКе не поставили бы больше единицы. Что делает в этой компании первоклассный режиссер и хороший актер Меньшов — вообще не очень понятно: видимо, намекает, что картина санкционирована Горсветом и служит делу добра.
Разумеется, все эти ляпы можно было бы списать на страстное желание русских в очередной раз показать миру, что на демонстрацию своей широты им не жаль никаких денег, а патриотическое кино умным не бывает. Но после «русских недель» в Канне и сотен фильмов про сентиментальных спецназовцев в этих очевидных вещах не сомневается, кажется, ни один идеалист. Так что здесь код, код. Выпишем его еще раз, для наглядности: 16 000 000 4 3 114 3 1 12 118 2 11111.
Теперь осталось понять, что это означает.
Иллюстрация KOMISSAR