Нью-Йорк—город странных пересечений. В лавке подержанных книг (такой же уютной и потрепанной, как вытертые корешки на полках) три маститых литератора из Европы (турецкая романистка Букета Узунер, голландский поэт Джулиан Холтригтер и русский прозаик Михаил Шишкин), а также модный американский беллетрист Гари Штейнгарт встречались с поклонниками. Строго говоря, на поклонников мог рассчитывать только Штейнгарт (хотя он вообще-то не совсем американец, ибо родился в советском Ленинграде, откуда в шестилетнем возрасте был вывезен в эмиграцию родителями). Его романы «Пособие для русского дебютанта» и «Абсурдистан» вышли многотысячными тиражами и уже успели создать автору репутацию циника и остроумца. Остальные участники в Америке не издавались и полагались в лучшем случае на поддержку друзей и родственников.
Обстановка была своеобразной. Из-под скрипучих половиц тянуло мышами, с отоплением явно переусердствовали, склоненная, бурая от духоты и волнения лысина голландского поэта лучше всего рифмовалась с малиновой кофтой турецкой романистки. Казалось, ему грозит апоплексический удар, а ей—кризис среднего возраста. Шишкин и Штейнгарт сидели с одинаково отсутствующим видом, хотя отсутствовали явно в разных местах (более полярных писателей трудно себе представить): один витал в эмпиреях русской словесности и мировой культуры, другой затерялся в густых зарослях собственной бороды.
Первой выступала турчанка. По словам ведущей, ее популярность на родине была так велика, что она даже попала на страницы путеводителя Lonely Planet в числе достопримечательностей. Г-жа Узунер прочла из своего нового (пятого по счету) романа. Абзац—по-турецки, а затем при помощи переводчика—по-английски. Отрывок был коротким—минут на шесть. Больше она не рискнула, памятуя о научных исследованиях, согласно которым американцев нельзя перегружать информацией: у них быстро рассеивается внимание.
Затем настал черед голландца, который, как выяснилось, всю жизнь проработал преподавателем в школе, а поэзией занялся, только выйдя на пенсию. Он сказал, что много лет сочиняет эпическую поэму и готов ее почитать, но, заметив легкий испуг в глазах слушателей, прочел всего два стихотворения и поскорее вернулся на место.
Михаил Шишкин никому в глаза не смотрел и ни про какие исследования, очевидно, не знал. «Хруст мелкого гравия, засеянного окурками. Недоеденная груша бесит ос»,—прочел он медленно, выделяя каждое слово. Оживление на лицах сразу выдало в зале его соотечественников. Остальные как-то притухли. Но ненадолго: почти сразу миловидная американка, копируя размеренную шишкинскую интонацию, продолжила по-английски. И прочла не абзац, не отрывок, а весь рассказ целиком.
— Двадцать три минуты!—возмущалась позднее г-жа Узунер, уже жалевшая, что пала жертвой собственных заблуждений.—А ведь я тоже могла!
Был еще Штейнгарт, но он сдался без боя. Даже как будто обрадовался возможности выступить покороче. Видно, понимал, что Шишкин уедет и внимание американцев, пока его снова кто-нибудь не рассеет, достанется ему.