Космонавт Крош на фоне других обезьян выглядит почти человеком. Он спокойно и уверенно подошел к сетке вольера и принялся вдумчиво рассматривать нас.
— Кроша, Кроша,—ласково обратилась к нему зоотехник Лариса Бурачок,—старенький ты уже совсем стал.
— А хвост у него где?—спросила я.
— Хвост обезьянам, летавшим в космос, не положен—отрезают в начале подготовки к полетам. Чтобы не мешал сидеть в кресле.
И я сразу представила себе Кроша в скафандре, удерживающего лапами штурвал и направляющего свой космический корабль к далеким, неизвестным планетам.
ОДИН ИЗ ДВЕНАДЦАТИ
Космонавтом Крош стал 29 декабря 1992 года, когда его вместе с напарником макакой Ивашем усадили в кабину спутника «Бион-11», который в тот же день ракета-носитель «Союз-У» вывела в открытый космос. Мохнатые космонавты провели на орбите 14 дней в специальных капсулах, разделенные прозрачной перегородкой.
— Визуальный контакт между обезьянами очень важен,—говорит Инесса Козловская, профессор Института медико-биологических проблем РАН.—Опыты по изоляции подтвердили, что в одиночестве обезьяна, несмотря на регулярное питание, находится в состоянии стресса, отказывается выполнять свои задачи. Но, когда она видит вторую обезьяну, восстанавливается нормальная частота пульса, животное успокаивается.
Чтобы выдержать все трудности эксперимента и научиться есть «космическое» пюре из специальных мундштуков, макаки перед полетом в течение 2 лет проходят курс обучения и тренировок.
— Одни обезьяны учатся быстрее, другие—дольше, но главный критерий отбора—абсолютное здоровье. По статистике, из десятка обезьян-кандидатов только одна становится космонавтом.
Еще макак тренируют реагировать на разные сигналы на световом табло пульта управления «Биона», двигать разные рычажки, нажимать на кнопки. Ведь обезьяна—это не просто космический турист, все приматы работают на орбите, и их научная программа не менее насыщена, чем у людей. Всех экспериментов и не перечислить, но самая главная проблема, возложенная на плечи макак-космонавтов,—разработка новых средств для послеполетной реабилитации. Дело в том, что после возвращения на Землю у космонавтов буквально отказывают ноги, атрофируются мышцы, а кости становятся хрупкими. Электронные датчики, вживленные в мышцы обезьян-космонавтов, показали, что за две недели, проведенные в невесомости, почти полностью тормозится активность мышечных волокон, а из костной ткани пропадает кальций. Эта информация позволила разработать как специальную общеукрепляющую диету для людей-космонавтов, так и создать целый комплекс профилактических мер для длительных полетов.
Всего на орбите побывало 12 макак. Первыми стартовали Абрек и Бион в 1983 году, а в 1987 году полетели Верный и Гордый. За ними—еще четыре пары: Дрема и Ероша, Жаконя и Забияка, Иваша и Крош, Лапик и Мультик. Имена обезьянам придумывали дети сотрудников космодрома «Плесецк» строго в алфавитном порядке—в планах было пройти весь алфавит от А до Я. Но добрались только до буквы М—в 1996 году макака Мультик, летавший по совместной российско-американской программе, погиб при послеполетном операционном обследовании. Не вышел из наркоза. После этого программу свернули—сначала американцы из NASA под давлением «зеленых» отказались от дальнейшего участия в экспериментах с обезьянами, а у России на продолжение «обезьяньей» программы банально не хватило денег.
В итоге всех обезьян-космонавтов отправили на «пенсию» в Город обезьян—расположенный на самом краю Сочи научный Центр медицинской приматологии РАМН (за исключением Дремы, которого подарили кубинскому лидеру Фиделю Кастро). На сегодняшний день в живых из 12 космонавтов остался один Крош—все-таки век макаки недолог.
Космонавту в Сочи не скучно—в питомнике Центра медицинской приматологии живет 3740 обезьян самых разных видов—макаки-резус, зеленые мартышки, павианы гамадрилы, павианы-анубисы, капуцины и прочие разновидности низших приматов.
— Высшие приматы обходятся слишком дорого,—говорит замдиректора по науке Центра приматологии Олег Вышемирский.—К примеру, наши коллеги-американцы тратят на каждую шимпанзе и гориллу по 100 долларов в сутки. Все деньги уходят в основном на еду, ведь в рационе обезьян—бананы, шоколад и даже небольшие дозы алкоголя в качестве антидепрессанта.
— Ваши мартышки живут скромнее?
— Сравниваете! У нас на обезьяну полагается 30 рублей в день, и едят они морковку, яблоки да комбикорм.
Обезьяны в питомнике даром яблок не едят—работают в научных лабораториях подопытными животными. На них испытывают новые медицинские препараты, психологи изучают особенности поведения в стае, причины и последствия материнской депривации (психологической травмы, которую получает ребенок, брошенный матерью). Словом, здесь—вдали от активистов Greenpeace—проводят все необходимые для развития науки эксперименты, которые уже невозможны в крупных городах.
«ЗЕЛЕНЫЙ» ТЕРРОР
— Сейчас против науки ведется необъявленная война,—уверен заведующий кафедрой высшей нервной деятельности МГУ профессор Валерий Шульговский.—До нас тоже эта мода докатилась. Вот на двери аудитории, где я читаю лекцию, активисты прилепили записку: «Это фашист, он мучает животных».
Действительно, новости с сайтов «природолюбительских» организаций уже напоминают фронтовые сводки: «зеленые» бойцы выпускают из питомников генно-модифицированных крыс, подкладывают бомбы у дверей исследователей, распространяют листовки о том, что вся партия крема, тестированного на животных, была ими отравлена, чтобы потребители этого крема тоже умерли. «Если ты не прекратишь свои опыты над животными, мы выкрадем твоего маленького сына и станем вживлять в его мозг электроды»—такое послание получил германский биолог Карл Хейнц. Телефонными угрозами и демонстрациями у подъезда дома защитники прав животных вынудили отказаться от работы профессора-нейробиолога Дарио Рингаха из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.
— Когда я работала в США, в медицинском колледже, коллеги предупреждали: несешь кролика из питомника в лабораторию—спрячь, чтоб и уши не торчали. Увидят «зверозащитники», начнется погром,—вспоминает Ольга Лапина, ведущий научный сотрудник кафедры биохимии МГУ.
В итоге напуганные биологи стали повсеместно отказываться от использования лабораторных животных и переходить к опытам на компьютерных моделях подопытных кроликов и крыс. А вот норвежская фирма Laerdal специально для студентов-медиков разработала тренажер-манекен, который будет воспроизводить труп во время вскрытия,—норвежские студенты считают, что вскрывать настоящие трупы в анатомических театрах не политкорректно.
— Но наука пока не готова отказаться от опытов на животных,—убежден профессор Валерий Шульговский.—«Зеленые» говорят, что они выступают за мир без насилия, но это пустые слова. По сути, отказ от лабораторных животных, благодаря которым ученые разрабатывают вакцину и лекарства от смертельных заболеваний, ставит под угрозу жизни миллионов людей. Все альтернативные методы—роботы с искусственными органами, компьютерные программы и выращенные в пробирке клетки—могут только дополнять крыс и лягушек в образовательном процессе и исследовательской деятельности. А уж попытки освобождения животных из лабораторий вообще не имеют никакого отношения к гуманизму! Для экспериментов выращивают специальных, генетически искаженных крыс, у которых может отсутствовать шерсть или какой-либо орган, может быть задана склонность к сахарному диабету или раку пищевода. Это биологические модели, не имеющие ничего общего с природой. Если их выпустить на волю, как это однажды случилось на нашем факультете, то эти животные на природе и дня не проживут. Я уж не говорю о том риске, которым террористы могут подвергнуть всех жителей Москвы, выпустив животных, зараженных в экспериментальных целях чумой или сибирской язвой.
— Все вакцины и разрабатываются, и производятся благодаря лабораторным животным,—добавляет Ольга Лапина,—все лекарства тестируются сначала на животных. Однажды в Британии под влиянием «зеленых» решили отказаться от первичного тестирования—погибли 6 человек. Теперь в той же Британии планируют создать ферму по выращиванию трансгенных свиней—доноров сердца. Гуманно ли это по отношению к свиньям? Тут вопрос, за чью жизнь бороться? Ведь и обычных свиней выращивают на убой, а не для долгой, счастливой жизни.
Впрочем, ученые далеки от цинизма, к «труженикам науки» относятся с большим почтением.
— Мы должны им в лапы кланяться—ведь только благодаря погибшим в экспериментах животным мы забыли о многих смертельных болезнях,—говорит замдиректора по науке Центра приматологии Олег Вышемирский.—Недаром в Париже стоит памятник лягушке, в Петербурге—собаке Павлова, а в Сухуми—нашей обезьяне, героическому павиану.
— Так или иначе, но в начале ХХ века медицина больше не удовлетворялась лягушками и крысами,—говорит Олег Вышемирский.—Появилась необходимость в «демо-версии» человека. Ведь обезьяна по сути наш лабораторный двойник. И вот итог: благодаря зеленым мартышкам мы победили полиомиелит. Все антибиотики были отработаны на обезьянах. Немало приматов погибло и от рака, прежде чем ученым удалось определить природу этой болезни.
ОТВЕРЖЕННЫЕ
Медицинские опыты—это необязательно кровь. Часто ценную информацию ученые получают из обычных наблюдений. И в процессе эксперимента не убивают, а, наоборот, спасают животное. Так, например, в питомнике образовались обезьяньи ясли и стали центром исследовательской работы о психических нарушениях обезьянок-отказников. Оказывается, некоторые мамы-обезьяны, как и человеческие женщины, тоже бросают своих детей. Иногда биологи понимают причину—сменился альфа-самец, и бывшая в фаворе самка, спасая себя, оставляет детеныша. Но чаще всего никаких внешних причин для отказа от ребенка нет—обезьяна здорова, приплод в порядке, материнство поднимает ее статус в стае. Но роженица сидит с отрешенным видом и вытирает ребеночком пол в клетке. Если зоотехники не успеют отнять—малыш гибнет.
— Сейчас весна, начнут рожать макаки-резусы, и ясли снова заполнятся,—говорит зоотехник Лариса Бурачок,—пока у нас всего 15 детенышей.
«Детдомовцы» встречают нас диким визгом, мечутся по клеткам. Один малыш по имени Кузя, заметив, что его рассматривают, быстро-быстро двигает губами, как будто хочет что-то сказать. Другой протяжно воет, рядом зеленая мартышка втиснула голову в консервную банку и застыла.
— Кузя вас очень испугался,—объясняет нянечка Люба.—Сосед его зовет маму—маленькие обезьянки так кричат, когда потеряются. А у этого сильный стресс—натянул на голову банку и думает, что надежно спрятался, раз сам никого не видит.
На руки мне удается взять только трехнедельного капуцина Кику, он, как и каждый младенец, еще доверчив к миру.
— А если подсадить этих малышей в «приемные» семьи? Обезьянья мама все же лучше зоотехника…
— Пробовали. Ничего не получается. Совсем маленьких сначала нужно выкормить. А потом оказывается, что «отказники» не умеют вести себя в стае, и их начинают бить. Обезьянка гибнет, причем не от побоев, а от стресса—вся стая отвергла.
Как и у людей, у обезьян, с детства лишенных родительской семьи, начинаются проблемы с семьей собственной—не умеют строить отношения в паре, бросают детей. Зоотехники выступают для них брачным агентством, формируют семьи, сплошь состоящие из «детдомовцев». Обезьяны оказываются в равных условиях и учатся заново тому, что всосали с молоком матери их сверстники. Лола—самка павиана—оставила пятерых детей, прежде чем в ней проснулась настоящая мать. Зато теперь у Лолы наконец семья, и она своих малюток не спускает с живота.
У каждой обезьяны в питомнике своя судьба—кому детей растить, кому в космос лететь. Кстати, для полета на Марс, запланированного на 2020 год, уже отобрана команда из шести обезьян. Они не полетят в космос—на них в ИМБП РАН будут изучать воздействие на организм космической радиации, с которой в орбитальных полетах космонавты не сталкиваются. «Зеленые» уже начали протестовать против испытаний, однако, чтобы спасти людей, все равно придется рисковать обезьянами.