Возможно, это связано с ощущениями молодости: впервые я побывал там весной 1989 года, добираясь до Парижа из Лондона на автобусе и пароме (тоннеля под Ла-Маншем тогда еще не было), и помню, как вдохновенно изучал уютную площадь, «оккупированную» непризнанными, но надеющимися на признание художниками. Маленький холст одного из них «Париж под дождем» очень понравился, и я вступил в торги с автором.
Им оказался тезка, Димитрий — серб, перекочевавший во Францию из Югославии. «Поверьте, через 20 лет мое имя будет греметь по всей Европе», — обещал он. Не обладая особыми сбережениями, в ущерб каким-либо сувенирам, я купил эту картину, которая до сих пор продолжает висеть перед входом в спальню просто потому, что она, как казалось и тогда, и теперь, точно передает и мое восприятие чудесного города.
Потом поездки во Францию участились. И всякий раз я стремился дойти — именно дойти, а не доехать — до вершины этого замечательного холма, венчаемого белоснежной церковью Сакре-Кер. Монмартр становился все более «японистым» — из обыкновенных туристов жители Страны восходящего солнца постепенно превращались в продавщиц эстампов и распорядителей местных кафе. Все менее интересными казались картины, выставлявшиеся на продажу, все чаще звучала жизнерадостная и, к счастью, непошлая русская речь…
И вот я вновь здесь, у исторического кафе La Bonne Franquette, которое посещали… да кто только не посещал! И вежливый голос настоятельно просит меня обернуться. И я оборачиваюсь, и передо мной стоит… Нет, не Димитрий. Пожилой усатый человек, именуемый, как выясняется вскоре, Джузеппе Бруно. Ему под 70, и он якобы тоже художник, убежденный в том, что когда-нибудь обретет славу. «У вас необычное лицо, — говорит он. — Позвольте я вас нарисую». — «Сколько это будет стоить?» — «Перестаньте, не надо о деньгах». Через десять минут я лицезрею себя 20-летней давности, без морщин и грусти во взоре. Усмехаюсь. «Сколько?» — «Шестьдесят евро». — «За это?!» — «А что? Ну ладно, пятьдесят».
Я иду по направлению к Сакре-Кер и вновь слышу за спиной голос, но уже другой:
— У вас необычное лицо.
— Спасибо, — говорю, — меня уже нарисовали.
— Бруно? — уточняет очередной портретист. — Вот сукин сын, и когда только успел… Вы, видимо, русский?
— Да.
— Так я и думал. А мы — итальянцы. Это наш бизнес, мы его здесь контролируем.
Димитрий из Югославии, где ты?.. Я спускаюсь с холма, проходя мимо многочисленных сувенирных лавок, где на самых видных местах вывешены майки с расплывающейся к концу текста надписью почему-то на английском, а не французском языке: «Одна водка. Две водки. Три водки. Мертвяк». «Неужели это кто-то здесь, на Монмартре, покупает?» — спрашиваю у одной из продавщиц. «Да, — приветливо говорит она. — Русские туристы». И на каком-то подсознательном уровне я вдруг понимаю, что больше сюда не вернусь никогда.