Новое поколение — оно новое только из-за даты рождения? Или есть принципиальные отличия его от всех предыдущих?
Даты рождения—это далеко не главное, на что опираются социологи, говоря о смене поколений. Есть знаковые явления, которые влияют на людей. Например, мое поколение по преимуществу ельцинское, и определяющим для него стал кризис той эпохи. Отсюда у нынешних 30-летних было желание отвоевать мир, забыть обо всем советском и испробовать все новое, в первую очередь «купить» себе прелести буржуазной жизни—за легкие деньги и разом. 30-летние—это все-таки советские люди, и для них важен мотив отрицания, поэтому в их жизни было так много «лихорадочности» и пароксизмов. Вот вам уже устоявшийся портрет сейчас существующего поколения. А теперь сравните его с портретом 16—25-летних: они—«путинцы», без советского прошлого, пробуют очередное, а не новое, отказались от высоких притязаний. Это совершенно новый тип личности, которого Россия еще не знала. Кстати, вы ведь тоже принадлежите к этому поколению, значит, можете представить, что изменилось в окружающей действительности для 16—25-летних.
На ум приходит уже набившее оскомину слово «стабильность». Ведь с ней, очевидно, новое поколение соразмеряет свои планы на жизнь?
В общем, да. Характерно, что появилась стабильная же модель жизни. Ее алгоритм сводится к следующему: получить высшее образование, устроиться на престижную работу, завести семью. Именно в таком порядке. Это можно назвать моделью ответственной жизни «без иллюзий», где успех достигается упорным трудом, а детей заводят, только достигнув материального благополучия. Вообще, спала лихорадка 90-х: олигархами, мэрами и бандитами уже почти никто становиться не собирается. Деньги как таковые отошли на второй план, важнее приватные ценности семьи и дружбы. Зато неожиданно стал ценностью успех—92 процента молодежи хотели бы его добиться. Раньше он никогда не был так популярен. Это важное наблюдение: очевидно, в голове у молодых людей сложились новые стереотипы—«лузер» и «чемпион». Нужно быть чемпионом. Притом успех здесь почти такое же неописуемое понятие, как счастье: каждый понимает по-своему. Успех, в сущности, стал для опрошенных синонимом счастья.
То, что вы описываете, очень похоже на ценности поколения яппи. В России подрастают отчаянные карьеристы?
Знаете, наше исследование «Поколение-XXI», которое провел ФОМ при поддержке фонда «Государственный клуб», состояло из трех блоков: общий опрос молодежи, опрос студентов и опрос активистов молодежных движений. Так вот, в группе студентов (а мы брали в основном «нетворческие» вузы крупных городов России) я действительно заметила настроения а-ля яппи. Определенные аналогии здесь можно провести. Да и общий опрос показывает, что большая часть молодых людей (34 процента) связывают свое будущее с коммерцией. Но, во-первых, эти люди еще не начали активно работать и плохо представляют, что их там ждет. Поэтому характерного признака яппи—страха, добившись успеха, не испытать счастья—у них нет. Они еще не могут осмыслить свои ценности, нет четкого понимания, куда приводят такие мечты. Здесь много возрастного. И наконец, во-вторых, в среде тех же студентов есть прямо противоположная группа, которую можно условно назвать группой «философов». Для них абсолютные ценности—самореализация и саморазвитие (28 и 19 процентов студентов соответственно выделили эти понятия в числе своих ценностей). Вот и попробуй после этого сказать, кто же все-таки эти новые люди. На мой взгляд, правильнее всего их было бы окрестить «поколением непохожих». Они не похожи на предыдущие поколения, не похожи и на самих себя—внутри 16—25-летних есть множество специфических групп.
Вот интересно, а «творческие» группы есть? Много ли, например, желающих стать художниками, писателями, в конце концов журналистами?
Таких людей в любом поколении не очень много, так что здесь особенной новости не будет: «творчеством» хотят заняться где-то 3—5 процентов опрошенных. Среди студентов этот показатель чуть выше, но не существенно. Забавно, но ровно столько же человек в будущем видят себя просто «хорошими и счастливыми людьми», то есть без привязок к работе и социальному положению вообще. А самые популярные сферы занятости в порядке убывания—это коммерция (менеджеры среднего звена), бизнес (предприниматели), бюджетная сфера (учителя, врачи и прочее), госслужба (чиновники). Так что в большинстве своем новое поколение—это не романтики, не «космонавты». Хотя кто-то все-таки и заметил, что хотел бы быть космонавтом. Здесь, как видите, куда ни посмотри—сплошные противоречия. Очень опасно говорить об этом поколении вообще—именно из-за его колоссальной сегментированности. Кроме того, есть группа молодых людей, причем довольно большая—около 20 процентов, которые не хотят ничего. Это такие пофигисты: для них важна просто жизнь, причем без перенапряжений, нервотрепки, равно как и особых достижений. Может быть, они и не пофигисты, а просто созерцатели.
Логично предположить, что есть и противоположная группа: те, кто ради карьеры и работы готовы на любые жертвы.
На определенные жертвы эти люди, конечно, готовы. Они могут допоздна засиживаться на работе, терпеть деспотичных начальников, часами добираться до офиса. Но явно рисковать здоровьем, ставить на карту все: семью, дружбу—они не станут. Это осталось в 90-х: тогда, например, человек мог сорваться с места и поехать работать на нефтяной вышке в Сибири, рискуя надорваться и в результате не получить ничего. Сегодня пришло понимание, что путь к успеху долгий, это марафонный забег, и нужно экономно расходовать силы. Для наших, условно говоря, яппи стабильность—это тоже испытание. Они должны научиться работать монотонно и четко, а не «на разрыв аорты». С другой стороны, такое нежелание рисковать связано с переориентацией молодежи на новую цель—карьеру, взамен цели поколения 30-летних—денег. Карьеру невозможно сделать быстро, здесь не сорвешь «большой куш». И деньги воспринимаются новым поколением как своего рода «бонус», логичное вознаграждение за сложный путь по карьерной лестнице.
Если честно, не верится, что для всех представителей нового поколения деньги как цель отошли на второй план. Здесь стоит говорить, наверное, о жителях крупных городов и прежде всего столицы: у них уже наступило некое насыщение. Неужели в глубинке молодежь тоже мечтает только о том, чтобы одерживать офисные победы и «между делом» получать за это деньги?
Вы затронули еще один критерий, по которому можно подразделять поколение 16—25-летних — это материальный достаток и, соответственно, география проживания. Конечно, у малообеспеченных слоев населения, сельских жителей иные цели и ценности, чем, скажем, у москвичей. Но деньги ни в той, ни в другой группе не стоят на первом месте. У молодежи с малым достатком, напротив, притязания даже ниже, чем у представителей среднего класса. Они не нацелены ни на образование, ни на работу, не видят себя руководителями. Деньги им, конечно, нужны, но для поддержания «нормального» уровня жизни. Зато для них несомненную ценность имеет семья, они хотят иметь больше детей, чем, скажем, «карьеристы» или «философы».
Это звучит в общем-то тревожно. Человек, у которого уже есть деньги (например, родители хорошо зарабатывают), может мечтать об успешной карьере. А тот, кто этих денег лишен, добровольно себя ограничивает, соглашается быть, как вы сказали, лузером. Получается, что достаток влияет на потолок притязаний.
Еще как влияет, это не только данное исследование подтверждает. У нового поколения есть какое-то интуитивное представление о том, чего ты достоин в соответствии со своими доходами и доходами своей семьи. Чем выше статус родителей (значение здесь имеют не только доходы, но и образовательный уровень), тем выше притязания. Мы недавно проводили другой опрос молодежи—на тему одаренности. Предлагали самым разным людям оценить степень своего таланта. И что удивительно: если человек был обеспеченным, имел хорошее образование и жил в крупном городе—он чаще всего считал себя одаренным. Если же у него были материальные трудности, проблемы с получением образования и жил он в сельской местности или маленьком городке, то и на одаренность не надеялся. У него возникали все характерные особенности психологии «маленького человека». Здесь, конечно, есть о чем тревожиться.
Значит ли это, что новое поколение забыло о справедливости? Разочаровалось в ней?
Как ни странно, это не так. 15 процентов опрошенных назвали «левую» ценность—справедливость—важнейшей для себя. Это очень высокий показатель.
Тогда возникает вопрос: внутри нового поколения может зародиться протест против буржуазных ценностей?
Следуя логике поколенческих волн, протест возникнет скорее не внутри этого поколения, а в следующем за ним. То есть это младшие братья и сестры 16—25-летних, которые сегодня еще ходят в детский сад или только поступили в первый класс. Они действительно могут решиться на нечто аналогичное событиям на Западе в 1968 году. Но это только при условии, что 16—25-летние пойдут по пути яппи. А они, как мы видим, еще раскачиваются. Между тем внутри самого нового поколения протестные настроения крайне слабы. Важной для себя ценностью протест назвали меньше 1 процента опрошенных. В общем, в сегодняшней ситуации их все устраивает.
Интересно, а есть ли у нового поколения вечные ценности, задумываются ли они над этой самой вечностью как ценностью?
Если подразумевать под вечными ценностями только духовность, идеалистические представления, то придется признать, что их нет: духовность в рейтинге ценностей стоит даже ниже секса. Среди представителей нового поколения индивидуалистов гораздо больше, чем среди любых других возрастных групп. Но не стоит предавать их анафеме: ведь есть же и «философы», и «созерцатели». И потом, важнейшими ценностями для 16—25-летних являются дружба, брак по любви. А чувство плеча, умение понять другого человека—это ли не способ преодолеть дурные черты индивидуализма. Может быть, это и есть те вечные ценности, которые остались новому поколению.
Фото: ОЛЕГ НИКИШИН/EPSILON; ДМИТРИЙ КОРОТАЕВ/EPSILON; ВАДИМ КИНТОР/EPSILON