Владимир Васильев (на фото)—руководитель думского комитета по безопасности, заместитель министра внутренних дел в двух российских правительствах, генерал-полковник милиции. Около года назад он высказывался в «Огоньке» о самой вечной из российских проблем—о коррупции. И, как ему кажется, за год стали яснее некоторые подступы к ее решению
Во-первых, стало окончательно ясно, что репрессивными мерами это зло не победишь. Собственно, понимание пришло еще при Андропове, когда участвовал в кампании по наведению порядка в сфере торговли и услуг Москвы, отличившейся расстрелом директора Елисеевского гастронома. Сажать взялись круто, но существенных результатов не достигли: коррупция жила за счет теневого оборота, и пока он существовал—была неуязвима. И сейчас дают, прямо скажем, не из зарплаты. Взяточничество произрастает из теневых доходов, а выводить деньги из тени не торопимся. Пример с поэтапным увеличением таможенных пошлин на вывоз круглого леса с 2,5 до 15 евро за кубометр не является характерным, хотя демонстрирует перекрытие кормушки эффективнее выявления эпизодов воровства из нее. При этом сажать стали больше, но на коррупции не сказалось и это…
Кстати, почему стали больше сажать? Это признак закручивания гаек?
Это признак того, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Задача была самая благородная—подорвать все ту же коррупцию. Раньше решение об аресте принимал следователь с санкции прокурора, и чтобы избавить их от соблазна взяточничества, передали это в компетенцию судов. Судью ведь труднее подкупить, он более высоко оплачиваем, сам статус его таков, что не подступишься… И началась другая крайность: стремление судей соответствовать общественному мнению. Ничего специфически русского тут нет, Америка через это тоже проходила. Вспомните суды Линча, самосуды, фантастические сроки—до нескольких пожизненных… Бывают в истории общества периоды, когда оно требует показательных расправ, а судья—тоже человек: он не может игнорировать общественное мнение. Оно у нас в России влиятельно? Нет! Вспомните процесс Олега Щербинского, водителя «тойоты», которого сначала обвинили в гибели Михаила Евдокимова, а потом оправдали под давлением общественности. Я ничего не имею против общественного мнения—только обращаю внимание, что суды от него зависят. Сегодняшний судья предпочитает выносить по коррупционным делам максимально жестокие приговоры, чтобы сам он был вне подозрений: если есть вилка—от двух до пяти лет —дает пять. Возникает иллюзия антикоррупционности, и вот уже у нас сидят в тюрьмах 900 тысяч человек, и это число уже почти равно количеству выпускников, в прошлом году—820 тысяч, а еще недавно было 730 тысяч. Представляете себе страну, в которой одновременно около миллиона человек вступает в жизнь и примерно столько же из нее изъято? В стране, где через четыре года число выпускников школ сократится в два раза, такая практика опасна. Убежден, что в ближайшее время количество арестованных надо сократить существенно. Недавно у меня был на эту тему разговор с руководителем управления исполнения наказаний: серьезный профессионал. Так он мне рассказал, что беседовал с арестованным, приговоренным к трем с половиной годам за мешок картошки. Более 40 тысяч осужденных лишены свободы за преступления, наказание за которые не превышает двух лет лишения свободы, только потому, что не имели постоянного места жительства и работы. «Отверженные», честное слово. Нет, пока в России не появятся меры воздействия, помимо ареста,—мы с мертвой точки не сдвинемся.
Те, кто совершил преступление впервые, незначительное по степени опасности, и с учетом личности могут быть исправлены вне мест лишения свободы, у кого есть семья, рабочее место. Для них должны применяться такие виды, как контролируемая свобода, административный надзор, содержание в местах пребывания лиц, не имеющих постоянного места жительства, залог.
Может быть, есть перспективы у такой меры, как конфискация имущества?
Конфискация была изъята из Уголовного кодекса в 2003 году, возвращена в 2006-м. Это хорошо, но за 2007 год применялась всего по 300 уголовным делам, на общую сумму, не превышающую 35 миллионов рублей. Это еще одна иллюстрация того, что не мы боремся с коррупцией, используя действующее законодательство, а коррупция нейтрализует работу законов, направленных на борьбу с ней, камуфлируясь в рассуждениях, что закон слабоват и инструкции не прописаны. Вообще не убежден, что дополнительные репрессивные меры сегодня способны решить проблему коррупции без профилактической работы с главным действующим лицом—человеком, и судьей, и виновным, и потерпевшим от нее. А наша жизнь—что тот закон, который по существу не исполняется. Можно запугивать население как угодно, но коррупцию это только усиливает—взяткодательство превращается в единственный способ смягчения суровых законов и нелепых инструкций, в попытку сделать ситуацию более приемлемой для жизни… Меня поразила одна из недавних формулировок Владимира Владимировича Путина—он назвал главной целью не благосостояние, это достижимо и в общем не ново, а именно комфортность жизни в стране. У нас власть еще такого термина не употребляла—сделать страну комфортной. Для богатых—получилось, а сделать ее комфортной для народа—это задача трудная и принципиально отличная от всех прежних. Сегодня в России создан Совет при Президенте РФ по противодействию коррупции для решения задач локализации коррупции. Уверен, что это возможно.
Ведь работа по противодействию коррупции велась и ранее. В Татарстане существует республиканская программа, используя уникальный опыт которой в 1997 году в Москве, а в 1998—1999 годах при поддержке Евгения Максимовича Примакова и в России потеснили коррупцию в сфере производства и оборота алкоголя, резко увеличив поступления в бюджет за счет вывода средств из теневого оборота, сделав существенные шаги к построению отечественного цивилизованного рынка продажи алкоголя населению, значительно сократив смертность от употребления суррогатов.
Получилось, но развиться процессу не дали в первую очередь потому, что не было политической воли. Теперь она есть.
Но что интересно, никто не мешал противодействовать коррупции на региональном и местном уровнях. Приведу в качестве примера отношения между тверским региональным отделением «Опоры России» и Управлением милиции по борьбе с правонарушениями в сфере потребительского рынка УВД Тверской области, которые долгое время находились на стадии взаимных упреков. Малый и средний бизнес обвиняли контролеров от УВД в том, что они коррупционны, некомпетентны, ищут нарушения там, где их нет, наказывают за одно и то же нарушение несколько раз. А сотрудники УВД не менее убедительно говорили о том, что на потребительском рынке продается опасная для жизни продукция, не соблюдаются элементарные санитарные правила, преобладает теневой оборот и так далее. Совместными усилиями регионального отделения «Опоры России», областного УВД и администрации удалось найти подходы к разрешению этих проблем: провели совещание, на котором условились, чтобы все проверки сотрудниками УВД проводились только в присутствии представителей «Опоры». То есть теперь в проверках милиции стали участвовать не какие-то представители общественности, а активисты «Опоры», заинтересованные сократить теневой оборот. Практика показала, что новая форма отношений между бизнесом и контрольными органами на условиях партнерства дает хорошие результаты и помогает снизить коррупцию. Предъявить необоснованные требования, взять взятку в присутствии людей, по убеждению противостоящих этому, невозможно. Однако должен признать, что при использовании совместного контроля возникли и определенные сложности. Довольно значительная часть представителей малого и среднего бизнеса, которые подверглись проверкам, на начальном этапе восприняли эту форму работы как некий сговор конкурентов с милицией. Дошло до того, что некоторые из них перестали здороваться со своими представителями, делегированными в «Опору России», потому что «свои» объединились с «чужими».
Дело в том, что за годы рыночного развития люди привыкли к рейдерским атакам, жесткой конкуренции, в том числе и неправовой, «наездам» и «заказам» с целью изъятия бизнеса или перераспределения финансовых потоков и так далее. Но чтобы кто-то занялся изменением ситуации в интересах потребителя—таких примеров пока в реальной жизни поискать надо.
Это большая проблема—недоверие бизнеса, граждан к действиям власти и сотрудничающих с ней. За 15 лет накопилось. И сегодня, если мы действительно хотим изменить ситуацию, надо власть соединить с наиболее активной частью бизнеса в условиях открытости для СМИ и с целью реального решения конкретных задач в интересах людей.
Еще один пример противодействия коррупции. Поводом для начала этой работы стали массовые жалобы и заявления автомобилистов о том, что в Твери невозможно пройти техосмотр—в весенний и летний периоды очереди достигают двух месяцев, а без очереди мзда—6 тысяч рублей. Проверки, которые проводили уполномоченные структуры, как правило, ничего не меняли, а порой и сами проверяющие становились звеном коррупционной цепочки. В связи с этим было решено подойти к проблеме несколько нетрадиционно, с привлечением широкого круга участников к контролю за работой, заинтересовать в качестве услуг самих работников пунктов техосмотра. Привлекли к этой работе союзы автомобилистов. Важную роль сыграло Управление ГИБДД УВД по Тверской области, которому пришлось отойти от традиционных методов и провести огромную дополнительную работу. Поддержали нашу инициативу и в ГИБДД России, и губернатор. В результате мы создали некий круглый стол, который работает уже второй год. На каждом заседании мы обсуждаем самые узкие вопросы, находим решение, и это позволяет нам шаг за шагом двигаться к достижению нужного результата. Первым узким местом оказалось то, что в Твери было всего два пункта технического осмотра, деливших, как во времена крепостного права, всех автомобилистов—примерно по 35 тысяч человек в год. Если тебя приписали к этому пункту, то стой в очереди хоть два месяца, хоть три, никуда отсюда не уйдешь. Для начала мы взяли работу этих пунктов под жесткий контроль. Удалось увеличить время работы и пропускную способность технических линий на каждом из пунктов. Далее стали создавать условия для открытия новых пунктов техосмотра. В Твери их стало 5 плюс 6-й передвижной и около 30 пунктов—в районах области. Ценность этой системы в том, что в ней не задействованы ни федеральные, ни региональные деньги, и она функционирует по рыночным законам. Конкуренция между станциями позволила повысить уровень обслуживания, а у автовладельцев Тверской области появилось преимущество: техосмотр с 1 января 2008 года они проходят в любом районе Верхневолжья независимо от места жительства. И коррупция вытесняется рыночной системой отношений. Теперь остается наладить общественный контроль за работой пунктов техосмотра.
Возвращаясь к опыту совместных проверок, а в чем здесь заключается интерес милиции?
Материальной заинтересованности в такой практике у нее нет никакой. Хотя, забирая в бюджет теневую маржу, мы должны решить и этот вопрос, создав условия для дополнительной мотивации тех, чьими руками это делается. Милиции, насколько я вижу, очень надоело быть виноватой во всем, имидж главного коррупционера успел ее серьезно утомить. О «перерожденцах» я не говорю. Поэтому здесь появляется серьезный моральный стимул—милиционер уже не будет крайним, не будет выглядеть представителем злокозненной власти, которая только и думает, как бы ущемить права граждан… В перспективе это может оказаться привлекательным с учетом материального стимулирования. Увеличивая роль саморегулируемых организаций, можно сокращать число штатных контролеров, одновременно повышая денежное содержание правоохранительным, контрольным, фискальным органам.
Понимаю, что все это капля в море. Но понимаю и то, что проблема локализации коррупции стала для государства первоочередной: это явление вросло в плоть и кость, оно стало российским национальным бизнесом, превратилось в универсальный способ решения всех проблем с государством.
Не кажется ли вам, что ради той самой комфортности жизни в стране имела бы смысл масштабная амнистия? В частности, прощение всех, кто в 90-е годы—при отсутствии закона—покупал себе право заниматься бизнесом или то же гражданство?
Убежден, что масштабная амнистия в России назрела. С существенным сокращением количества сидельцев и тщательно продуманной адаптацией всех освободившихся к нормальной жизни. Это требует серьезной подготовки—у нас совершенно не работает механизм ресоциализации освобожденных—в год около 200 тысяч человек. Куда они пойдут? Что будут делать? У нас работу бывшим заключенным практически не дают.
Не кажется ли вам, что в конечном счете именно коррупция обеспечивает большинству комфорт и вообще возможность выжить? Ведь законы еще жестче любой коррупции…
Закон и правопослушное общество—спасение от коррупции. Авторитет государства, ведомств, чиновников—еще один аспект.
Коррупция, к чему бы она ни прикоснулась, превращает в суррогат закон, культуру, образование, бизнес, человеческую душу, наконец.
На днях в Институте трансплантологии выдающиеся специалисты сетовали, что могут спасать тысячи и тысячи больных, но не хватает донорских органов. Это у нас в России, где только в автокатастрофах гибнет в год более 30 тысяч человек. Европейская система работает так, что при получении водительских прав человек добровольно соглашается в случае смерти стать донором. У нас люди боятся, что их разберут на «запчасти» коррумпированные специалисты еще до констатации смерти. И здесь нужна огромная разъяснительная работа на основе реального сокращения коррупционности, в первую очередь в жизненно важных сферах.
Сегодня страна вышла на новый рубеж, и население ожидает перемен. Происходит смена власти, частичное обновление правительства, идеологический поиск—самое время для формирования нового образа России. России, в которой становится больше свободы, России, где взятка перестает быть универсальным способом решения проблем. Иными словами, России, в которой комфортно жить.
Фото: АНДРЕЙ НИКОЛЬСКИЙ, МИХАИЛ МОРДАСОВ/PHOTOXPRESS.RU