Наплевав на скучные процессуальные нормы, меня закрыли в СИЗО, и 8 месяцев все, кому не лень — в пределах ограничений, налагаемых стадией уголовного дела и должностным положением, — выжимали из моей семьи деньги. И я, наконец, выпущенный, оправданный, но все равно как бы немножко оплеванный, размышляю, что же это за силы, состоящие на службе добра, — мои следователи, опера и тюремные надзиратели.
Желающие хлебнуть юридической казуистики, могут обратиться к разделу «Дело Олега Москвина» на правозащитном сайте hand-help.ru. Судя по многочисленным выделениям и ремаркам в тексте выложенного там 18-страничного оправдательного приговора, стороне обвинения удалось крепко изумить не только защиту, но и видавшего виды судью.
В двух словах о предыстории дела. Для одной из таллинских газет я пишу о криминале, в частности о наркотранзите. Как-то в интернете мне удалось завязать отношения с 19-летней наркоманкой, студенткой престижного московского вуза. Девушка принимала виртуального собеседника за ищущего новые горизонты наркомана. Однажды упомянула о грядущей питерской поставке «экстази» в Москву, объявив свои комиссионные в 100 тысяч рублей на тот случай, если у меня есть на примете серьезный покупатель. Запахло «балтийским транзитом» — темой моих журналистских расследований. Чем не повод для более тесного знакомства? Я как раз находился в России.
«НАМ ПО БАРАБАНУ ВСЕ, КРОМЕ ДЕНЕГ»
Встреча произошла 5 июня прошлого года в Сокольниках. И сразу как-то бочком, лопоча невразумительные извинения, девушка ретировалась, оставив вместо себя четырех молодцев: оперов ОВД «Сокол» Девяткина с Гридиным и с ними двух полупьяных субъектов, так впоследствии и не установленных ни следствием, ни судом.
Один из субъектов кричал, что следит за моей интернет-перепиской, о том, что я принес девушке 100 тысяч рублей предоплаты за партию «экстази» и лучше бы выкладывал я их подобру-поздорову. У меня при себе не было никаких 100 тысяч. Затея по-легкому рубануть с меня денежку провалилась.
И тогда, как в кино, заработал план «Б». Не хочешь брать на себя роль покупателя — возьмешь роль продавца. Пьяный заорал в телефон: «Ну, нашла? Неси сюда!» На зов материализовалась моя наркоманка-студентка-красавица. Она держала бутылочку из-под кефира.
Как позже утверждал на суде оперуполномоченный Гридин, девушка тогда не была ни обыскана, ни задержана — ее оставили с этой бутылочкой, якобы наполненной наркотиками, прямо там, на месте проведения так называемого оперативно-розыскного мероприятия, а остальные, включая меня, «физически сопротивляющегося», убыли в райотдел (меня часа полтора катали по городу, пытаясь склонить к выплате взятки в 100 тысяч рублей).
Во время заседания судья поинтересовался у оперов: «С чего вы взяли, что сделка купли-продажи состоялась и что именно с подсудимым?»
«Она сигнал подала! Закурила сигарету», — нашлись опера.
«Вы давали ей сигареты?»
«Нет, ваша честь!» — заверил оперуполномоченный Гридин.
«Суд оглашает протокол осмотра «закупщицы», произведенного перед оперативным мероприятием, — зазвучал монотонный голос судьи. — … Согласно протоколу при ней были оставлены паспорт и телефон. Откуда взялись сигареты и зажигалка?»
«Может, я дал?» — спросил Гридин судью.
Зал оживился.
«А чо вы смеетесь?»—не понял утомленный правосудием опер. Поддерживающая обвинение прокурорша бросила: «Плакать хочется от таких показаний!»
Но это было потом. А годом раньше опера были шумными и веселыми. «Ты попал, — кричали они, потрясая бутылочкой, — тут наркотики, которые ты на наших глазах только что продал».
Там, в парке, я, не чувствуя тычков моих конвоиров, входящих в предвзяточный раж, как загипнотизированный смотрел на татуированные руки одного из них, тупо соображая, кто эти люди: бандиты или менты?
Вскоре я перестал сомневаться — мы прибыли в ОВД. Начальник криминальной милиции познакомился со мной добросовестным хуком в скулу, а начальник уголовного розыска (добрый полицейский) угостил яблочным соком и так красочно рассказал о своей поездке в Эстонию, что мне немедленно захотелось туда (и черт с ней, с дискриминацией). За рассказом — по-доброму, без нажима — начальник угро поднял планку взятки до 200 тысяч. От сока и от хорошего отношения я размяк и согласился на цифру, имея, правда, злонамеренный план коллекционировать материальные следы вымогательства.
Для начала я попросил принести мой телефон, чтобы в поисках денег обзвонить знакомых и родственников. Телефон к тому времени уже считался вещдоком и был упакован вместе с остальным содержимым моих карманов.
Для справки: во избежание злоупотреблений со стороны милиционеров процессуальный закон требует изымать вещдоки в присутствии понятых, упаковывать и скреплять упаковку их подписями, тем самым минимизируя возможность манипуляций с объектами будущих экспертиз. Непроцессуальное вскрытие упаковки ведет к признанию доказательств недопустимыми.
Другой аспект. Понятыми не могут быть заинтересованные лица. На месте моего задержания их не было вовсе. Если не считать тех двух пьяных. Один из них, как шепнула мне потом моя наркоманка, официально был понятым неделей раньше при обыске у нее дома и является не только другом оперов, но и посредником для получения взяток. Впрочем, тот и не думал утаивать своих целей, увещевал при задержании: «Думай, мужик, думай! Нам по барабану все, кроме денег».
Несколькими месяцами позже, при ознакомлении с материалами дела, инкогнито лопнуло — я увидел протокол обыска в квартире у наркоманки. В качестве понятых там присутствовал Алексей Толмацкий с супругой Натальей.
В результате того квартирного обыска мое «дело» и завертелось — у девушки нашли 15 таблеток и предложили ей «сдать» кого-нибудь в обмен на свободу (через два месяца Савеловский суд за хранение наркотиков в крупном размере, учитывая раскаяние и помощь, действительно назначил ей штраф всего в 5 тысяч рублей). Я не хочу называть имени девушки — ее сломали, ей наверняка теперь стыдно.
Кстати, о загипнотизировавших меня татуировках. Недавно появилась возможность полюбоваться ими на страничке понятой Натальи Толмацкой, являющейся, как и еще 15 миллионов россиян, чьей-то одноклассницей ру. Они вместе с супругом запечатлены полуголые, кажется, на Гоа. Звезды на его коленях явно видны на фотографиях. По уголовным понятиям на такие наколки имеет право только несгибаемое лагерное «отрицалово». Авторитет на подхвате у оперов?
Расшифрованный стараниями жены Толмацкий не осмелился явиться в суд, принудительно доставить его тоже не сумели—с последнего адреса был выписан по суду 3 года назад. Вопрос: как случайный, не известный операм понятой с квартирного обыска через неделю вдруг появился вместе с ними в Сокольниках и фактически руководил оперативным мероприятием?
БЕЛЫЙ ПАКЕТ ФИОЛЕТОВОГО ЦВЕТА
После чехарды с задержанием, так и не дождавшись взятки, мне наспех вменили тяжкую по нынешним временам «политическую» статью: сбыт наркотиков в особо крупном размере.
Речь шла о 20 таблетках «экстази», выданных в ОВД через три часа после оперативного мероприятия вновь материализовавшейся наркоманкой. Разные участники процесса их называли то серыми, то белыми, то зелеными, то круглыми, то продолговатыми. Все сходились в одном — на поверхности таблеток был вытиснен знак Рыб. Эксперт позже описал рисунок как две дуги, обращенные выпуклостями друг к другу и пересеченные посередине прямой поперечиной. Вышеупоминавшийся опер Гридин на просьбу судьи описать выданные «закупщицей» таблетки был, как всегда, тверд: «Знак Рыб, ваша честь! — и уточнил: — В виде дельфинчиков». Привет экспертам.
Адвокаты обещали мне среднестатистические 12, а если повезет, то по минимуму — восьмерку, ну, а если уж все небесные силы будут на моей стороне, то пять-шесть. По телевизору как раз показали — моему земляку, дальнобойщику из Эстонии, по этой же самой статье дали двадцатку.
Поскольку речь шла все-таки о годах, я с адвокатами не мог согласиться. Они, проплаченные моей женой, смеялись ей в лицо, вдалбливали про общероссийские полпроцента уголовных оправданных и о нуле целых, нуле десятых оправданных по конкретной статье 228—1, часть 3. А она меняла адвокатов и ставила цель — оправдание.
В первый же вечер Гридин, сославшись на справку об экспресс-исследовании таблеток, датированную почему-то 19 часами раньше, чем их выдала наркоманка, передал материалы в следственный отдел, где братья Юркины (начальник и следователь), расписываясь друг за друга, по очереди занялись производством по моему уголовному дело.
Даже на гражданке нельзя, чтобы родные братья ходили в подчинении один у другого. Вдвойне нельзя этого делать в милиции. УПК прямо запрещает родственникам расследовать одно и то же уголовное дело. Но ОВД «Сокол» — это особая юрисдикция. Я не провокатор, но хочу сообщить адвокатскому сообществу: Останкинским судом официально установлен факт родства Юркиных. Перечитайте внимательно дела своих подзащитных, расследовавшиеся в «Соколе». Если там фигурируют Юркины, можно задуматься о надзорном протесте. Трудность в распознании нарушения состоит в том, что у Юркиных не только инициалы и фамилии совпадают, но и подписи.
Неразбериха проявлялась во всем. Таблетки были упакованы в белый полиэтиленовый пакет (согласно протоколу выдачи), а на экспертизу поступил фиолетовый (согласно акту экспертизы). Эксперт, приглашенный в судебное заседание для разъяснения этого загадочного явления, изящно выручил обвинение, заявив: «Все объяснимо. На экспертизу мне поступил белый пакет фиолетового цвета».
Не удовлетворившись состоянием дел с упаковкой вещдоков, суд допросил следователей Юркиных и принявшую у них дело Агафошину.
Юркиным пришлось труднее, чем эксперту. Тонкости наблюдений, присущей экспертам, следователям, видимо, не хватает. Во время расследования пропали изъятые у меня КПК и мои личные 20 тысяч рублей, хранившиеся вперемежку с подсунутыми мне при задержании 10 тысячами, так называемыми закупочными деньгами. Юркины бухнули в суде без всяких красивостей, что отдел милиции обокрали. Поскольку у них в ОВД только один сейф хорошо закрывается, то все изъятое лежало не в нем. Вор отделил одни купюры от других, забрал личные, не тронув вещдоки. По краже возбудить дело следователи не догадались.
Впрочем, купюры-вещдоки тоже до суда не дошли. Их списали на «растрату». В роли растратчика выступил все тот же оперуполномоченный Гридин. Во время предварительного следствия, 11 августа 2007 года, по этому прискорбному обстоятельству его допросила следователь Агафошина, и он чистосердечно признался, что сделал растрату 13 августа того же 2007 года.
В процитированных датах нет нестыковки. Течению времени, как и много еще чему на территории УВД САО, свойственно искажаться. «Купленные» таблетки там исследуют за сутки до изъятия, растратчики признаются в растратах за двое, допрос «закупщицы» об обстоятельствах, сопровождавших «закупку», пишется за полдня до «закупки», вещдоки изымают в то время, когда этого просто физически быть не могло.
Есть такая палочка-выручалочка у милицейских, называется «техническая ошибка». Обвинение пыталось подкинуть ее Агафошиной, но та утверждала, что допрашивала «закупщицу» и изымала у нее какой-то бестолковый фрагмент интернет-переписки именно 2 августа, как и указано в протоколах. Судье, чтобы образумить ее, пришлось запросить протокол судебного заседания из Савеловского суда — «закупщицу» именно в тот день как раз судили.
ШКОЛА С УКЛОНОМ
Теперь мы подходим к психологической точке слома уголовного дела. Тут надо подробно.
Агафошина взяла и провела осмотр денежных средств, с таким сожалением оставленных в плохо закрывающемся сейфе болеющим за правосудие вором. В процессе осмотра «выяснилось», что номера совпадают с номерами купюр, выданных «покупательнице» для проведения проверочной закупки. С целью исключения нехороших сомнений Агафошина составила после осмотра бумажку о том, что отдала осмотренные деньги на ответственное хранение оперу Гридину. А с того, как известно, и обвинители плачут.
Чтобы избежать обвинения в клевете, я выражусь гипотетически: что нужно для фиктивного протокола осмотра? Нужны «карманные» понятые! Их следователь Агафошина и нашла.
Но и адвокат нашел кое-что: на сайте Одноклассники.ру страничку этой самой Агафошиной Людмилы Олеговны. И эти самые понятые красовались у Агафошиной в разделе «Друзья», олицетворяя идею беспристрастности.
Одна понятая — ее одноклассница по школе с испанским языком обучения, номер 1252. Другой — просто друг. Судя по одновременно появившимся на сайте фотографиям из Таиланда, их дружба тесна, что не вредит конечно же объективности.
Тяжело доказать заинтересованность понятого. Но мы исходили из того, что сознаться в дружбе с понятыми еще тяжелее. И стали ждать суда. В камере я репетировал вслух, как выведу одноклассницу на чистую воду. Сокамерники разделились на два лагеря: скептики и осторожные оптимисты.
Наконец началось. Явилась одна только одноклассница, Мария Борзенкова. Говорит: «Я шла мимо милиции, и меня пригласила незнакомая следовательница, и я стала участвовать в осмотре денег».
Адвокат сверкнул очками и на вопрос судьи, есть ли что-то у нас к понятой, кивнул на меня: «У подсудимого есть».
Для начала я спросил у нее: «Раньше вы в подобных следственных действиях участие принимали?» Это был легкий вопрос. Свидетельница Мария честно ответила: «Нет».
Тогда я задал другой вопрос. Откровенно говоря, он содержал провокацию. Я спросил: «А следовательница эта, которая вас пригласила, ее фамилия э-э...» — тут я зашуршал своими бумажками, скривившись так, что Мария поняла: следовательница Агафошина Людмила Олеговна мыслей моих абсолютно не занимает и т д. и т п. Я еще немного поэкал и закончил вопрос: «Вы фамилию ее случайно не помните?» Мария ответила: «Нет».
«Вы с ней больше никогда не встречались?» Мария ответила отрицательно.
«До этого тоже?»
Мария улыбнулась и терпеливо ответила: «Нет».
Я обернулся к судье: «Ваша честь, я начну, только пусть мне никто не мешает!»
«Вы, — говорю, — свидетельница, случайно в 1252-й школе не обучались?»
Мария с этого момента уже вместо «нет» на каждый вопрос отвечала «да».
«Вы это точно помните?»
«Случайно, школа не с испанским уклоном?»
Прокурорша билась в немой истерике. Судья получал удовольствие (простите за самонадеянность, ваша честь).
«Вы там проучились не с 1990 по 2001 год?»
«А Люда Агафошина 18 лет назад случайно вместе с вами туда не поступила?»
Мария к этому времени отвечала уже одними только губами. Но все ее слышали хорошо. И осуждали. Даже конвой.
«Одноклассники.ру», — пробормотал судья.
Я пел осанну комитетчикам, придумавшим, как утверждает молва, Одноклассников: «Ваша одноклассница Люда Агафошина и следователь Агафошина Людмила Олеговна — случайно не одно и то же лицо?» Мария смотрела на меня и молчала.
Тут включился судья. Участливо, по-отечески: «Может такое быть, а, Борзенкова?»
Мария все-все рассказала: как Люда ей позвонила, попросила приехать и удостоверить.
Напоследок я не смог удержаться: «Чья идея была дать ложные показания — ваша или следователя Агафошиной?» Прокурорша принялась витиевато обосновывать неправильность применения термина «ложные показания». И судья опять решил поучаствовать: «Дайте-ка я сам щас спрошу».
Оказалось — идея совместная. Но прокурор не пустила дело на самотек: «Скажите, свидетельница, то, что вы являетесь одноклассницей Агафошиной, повлияло ли на вашу объективность?»
«Не-е-ет», — обрадовалась свидетельница.
Прокурорша, подбадривая улыбкой: «Ну и зачем надо было утаивать этот факт, а?»
«Потому что это нехорошо-о-о-о».
Судья (секретарю): «Отметь. НЕ-ХО-РО-ШО!» И — хрясь по столу! А потом адвокату: «Приобщать что-нибудь будете?»
Адвокат как раз вытаскивал на свет божий интернетовские распечатки.
На том и закончилась моя поездка в Москву. Вопрос с командировочными вот только до сих пор не решен. Редакция отфутболивает к Минфину РФ. Говорят, сутки российской тюрьмы оцениваются рублей в 300 — 400. По бутылке среднего коньяка за день катаний на колеснице судьбы. И опять я с такими цифрами не могу согласиться. Штудирую практику Евросуда.
ИЗ ЗАЛА СУДА
Приговор для следствия
«Дело Олега Москвина» комментирует Сергей Костюченко, судья столичного Останкинского суда, оправдавший подсудимого
Признаться, я долго думал, стоит ли выносить отдельное постановление в адрес следственной бригады, работавшей над этим делом. Пришел к выводу: сам приговор, полностью оправдательный, — более чем достаточная оценка работы следствия в этом и вправду беспрецедентном деле. Прежде всего беспрецедентном по количеству допущенных следственной бригадой нарушений. Трагикомедия, если не учитывать, что из-за всего этого восемь месяцев за решеткой провел невиновный. Почему такое дело вообще появилось в суде? Полагаю, что здесь дело не только в качестве самого следствия, но и в том, как обстоит дело с прокурорским надзором в данном округе. Мы в Останкинском суде обслуживаем Северо-Западный округ, дело расследовали в соседнем Северном, но Савеловский суд, в котором, по идее, это дело должно было слушаться, посчитал нужным переадресовать его нам. Мотивировка: инкриминируемое преступление якобы произошло на нашей территории. С подсудностью по закону мы спорить не имеем права: пришло дело — будьте добры, рассмотрите. Рассмотрев, выскажу надежду на то, что это — первое и последнее дело, которое поступает к нам в таком неприглядном виде. Конечно, и подсудимый, и его адвокаты представили очень много доказательств невиновности, однако думаю, что даже без них я бы смог разобраться и вынести тот же приговор. Работа следствия сама по себе слишком очевидно шла в режиме «нарушение на нарушении и нарушением погоняет», чтобы быть оцененной каким-либо иным образом.
Фото: ОДНОКЛАССНИКИ.RU; АНДРЕЙ НИКОЛЬСКИЙ; ВАСИЛИЙ МАКСИМОВ