Руководитель культурно-просветительного союза «Русский клуб» Николай Свентицкий, безусловно, принадлежит к этому благородному разряду прямоходящих. Правда, задумывая этот десант, он не знал, что российские МиГи вторгнутся в воздушное пространство Южной Осетии, а вслед за этим Грузия отзовет своего посла из Москвы «для консультаций». Но день рождения Маяковского было уже поздно переносить. И он отмечен в Багдади двухчасовым вечером его поэзии с участием Бахыта Кенжеева, Максима Амелина (Россия), Дмитрия Строцева (Белоруссия), Альбы Торрес (Никарагуа), Владимира Саришвили, Инны Кулишовой (Грузия), Андрея Гринцмана (США) и пр., и пр. Причем первый заместитель гендиректора ТАСС Михаил Гусман без единой запинки, по-маяковски скинув пиджак, с большим чувством исполнил «Стихи о советском паспорте», за которые он здесь же, в Багдади, тогда Маяковский, в 1964 году получил приз на конкурсе чтецов. Он был тогда бакинский семиклассник, уже подающий надежды.
После всего этого становится понятно, что не в своем уме—явно не Свентицкий. Сумасшедший—кто-то другой. А взаимное тяготение России и Грузии никуда не девается, сколь бы наивно ни звучали все эти разговоры на фоне территориальных дискуссий на осетинские и абхазские темы.
«Русский клуб» Свентицко-го выпускает двуязычные книги и диски, альбомы, открытки и одноименный журнал, куда пишет, кажется, вся русскоязычная Грузия. Он же устраивает гастроли наших—там и тамошних—у нас. Не сказать, чтобы его деятельность происходила в тотально безоблачной
обстановке. Несколько раз приезжавшим из России артистам звонили храбрые анонимы: «Убирайтесь, убьем!» Это никого не останавливает. Ни в позапрошлом, ни в прошлом, ни в этом году я не слышал в адрес России ни одного худого слова. Мне вообще очень нравится идти ночью по проспекту Руставели и слышать от молодой компании, присевшей здесь же под чинарой: «Биков! Пишите ещчо!»—с раскатистым грузинским «щ». В общем, почему они к нам сравнительно толерантны—можно понять. Их представитель не победил на «Евровидении», они не вырвали у канадцев Кубок мира по хоккею, не вышли в четвертьфинал чемпионата Европы по футболу, и нефти у них тоже нет, хотя есть некоторое количество марганца. И им не надо поэтому срочно подгонять свое поведение под ново-обретенное величие.
У них вообще много проблем—сепаратизм, в частности. Экономика бедная, и непонятно, на чем бы ей разбогатеть. Коррупция несколько уменьшилась, но остается любимым национальным спортом. «Вы поймите, у нас сейчас множество проблем, кроме войны,— говорит мне временно отозванный (для консультаций, напоминаю!) посол Грузии в Москве Эроси Кицмаришвили.—У нас идет выработка новой идентификации. От советской мы ушли, она устарела, вечно ее эксплуатировать нельзя. А к другой еще не пристали. Нам этим надо заниматься, а не захватом территорий, которым почему-то всех пугает часть ваших комментаторов. Не будем мы никого захватывать военной силой, это значит потерять спорные территории наверняка…»
Я понимаю, что Грузия оказалась сегодня в заложницах у двух борющихся за нее больших сил—России и Запада, которые расходятся все дальше. И во время каждой новой поездки в Тбилиси мне все ясней, что куда бы ни повернула грузинская политика—главной доминантой двух культур, нашей и грузинской, остается их взаимное тяготение. Русских поэтов нигде не будут любить так, как в Грузии. Грузинскую литературу, кино и театр нигде не будут боготворить так, как в Москве. И именно эта связь в конце концов окажется решающей—перевесив и политические интересы, и геополитические расчеты, и малоприятные антирусские выпады грузинских властей, и неприличные антигрузинские действия русских.
В Грузии, как нигде, понимают: нация—это культура. В грузинском Пантеоне на Мтацминде всего две могилы знаменитых грузин, не имеющих отношения к ней: это мать Сталина и Звиад Гамсахурдиа. Все остальные—режиссер Марджанишвили, просветитель Чавчавадзе, поэты Бараташвили, Пшавела, несравненный гений грузинского авангардизма Тициан Табидзе—прославили Грузию именно в сфере духа. Здесь эту сферу особенно ценят до сих пор, поэт здесь—самое почетное звание, он может даже нигде не работать и все равно как-то прокормится. То ли земля такая щедрая, то ли соседи.
Именно поэтому у них столько памятников Маяковскому—один в Тбилиси, два в Багдади, один в Кутаиси. Именно поэтому их национальные герои—не представители власти, а Кикабидзе и Брегвадзе. Брегвадзе я, кстати, видел живую, настоящую. Спрашиваю: «Будет война?» Отмахивается: «А, ерунда. Никогда не будет». «Почему?» «Потому что мы с Бубой не дадим. Что вы вообще глупости говорите. Я вот все думала,—продолжает она меланхолично,—зачем петь после семидесяти лет? А как-то еще хочется. Скоро буду в Москве концерт делать, какая война, слушайте?»
Я думаю, вот за это мы и уцепимся на краю пропасти. Можно называть это культурой, человечностью, можно даже безумием, но именно отказ от этой почти невидимой материи приводит к самому страшному. А пока она цела—все, как говорит Кабаков, поправимо.