Многовековой опыт жизни в условиях коррупции когда-нибудь должен был отразиться на сознании россиянина. В конце концов, если постоянно с чем-то соприкасаешься, начинаешь к этому привыкать и—не замечать. Поэтому логичным кажется вывод недавних исследований социологов (Левада-центр, фонд «Индем»): россияне воспринимают коррупцию уже не как опасное преступление, но как привычные условия жизни. А борьба с коррупцией становится чем-то вроде борьбы с алкоголизмом: конечно, нужна, но в современных условиях почти что невозможна.
— Само собой, люди осуждают коррупцию, когда видят громкие разоблачения крупных коррупционеров по телевизору. Но вот что касается коррупции безотносительно к этой телевизионной картинке, то тут настроения совсем иные,—комментирует результаты исследования «Коррупция и взяточничество» научный сотрудник Левада-центра Денис Волков.—Массовая, низовая коррупция стала для людей если и не нормой, то, по крайней мере, частью жизни. И к ней они проявляют поразительную лояльность. Можно сказать, у них идет установка на понижающую адаптацию: если не можешь ничего изменить, играй по правилам, которые есть.
— Сейчас действительно можно наблюдать странное явление: люди уже не скрывают друг перед другом свои коррупционные действия, даже хвастаются ими,—подтверждает Георгий Сатаров, президент фонда «Индем», более десяти лет изучающего коррупцию в России.—Отсюда легко сделать вывод, что быть коррупционером в сознании современного человека—это никакое не преступление, а вполне нормальное поведение.
КУПИТЬ СЧАСТЬЕ
Лично мне заявления социологов вовсе не кажутся невероятными в силу личного опыта. К примеру, моя подруга Катя живет во Владимире. Чтобы до нее добраться, нужно сесть в электричку, а чтобы попасть в электричку, нужно купить билет, который стоит в районе200 рублей. Для посвященных читателей дальнейший план действий уже понятен, но я, к сожалению, отправляясь к Кате, посвященной еще не была. Поэтому купила билет и села в поезд. Это не помешало мне, однако, заметить некоторые странности: например, что большинство пассажиров проходит на посадку не через турникеты, а мимо дежурной. Не понравился мне также хмурый взгляд контролера, когда тому стало ясно, что билет у меня действительно есть.
На обратной дороге Катя ввела меня в курс дела. Во-первых, три четверти пассажиров билетов не покупали. Они давали по десять рублей дежурной на входе и выходе, и та пропускала их без особых проблем. Во-вторых, штрафы контролерам они не платили тоже — просто давали им 50 рублей. Итого: 70 рублей, и ты во Владимире (или Москве). И все в выгоде. А поступать иначе, по закону — «это же просто глупо!», уверена Катя. Она стала убеждать меня в очевидном: что я пренебрегла ценным опытом, накопленным сотнями людей, что изменила особенностям национальной езды и отношений с контролерами. Но 200 рублей на дорогу у меня были, а желания проехать зайцем — нет.
Разумеется, личный опыт у каждого свой, но эта проблема — необходимость соответствовать окружающей среде— встает перед каждым, по крайней мере в России. Иначе, говорят социологи, невозможно почувствовать себя счастливым, и в некоторых случаях выбор между давать (брать) взятку или нет,—это выбор между ощущением собственной адекватности обществу (счастья) и неадекватности ему (несчастья). Вот и попробуй оставаться принципиальным. «Для большинства граждан нашей страны давать взятки и брать взятки—это естественное дело, — считает Георгий Сатаров. — И здесь, конечно, мы сталкиваемся с психологической проблемой: общество заражено коррупцией».
СТРАШНЕЕ ДУРАКОВ
Истоки нашего коррупционного поведения уходят в глубокую древность—нам действительно было когда сродниться с тем же взяточничеством. «В отечественной истории коррупция присутствовала всегда в большей или меньшей степе-ни,—считает Яков Гилинский, главный научный сотрудник Социологического института РАН.—Скажем, иллюзия, что при Сталине коррупции не было: просто она была не такой циничной, как сейчас. Так что разница только во внешнем виде. И вообще, вынужден признать: в новейшей истории России мне неизвестен положительный опыт противодействия коррупции. Все старания ощутимых результатов не приносили».
Если посмотреть на трансформации коррупции в России, создается впечатление, что это неубиваемая гидра о семи головах. Яков Гилинский, например, считает, что «легальная» коррупция появилась у нас аж в IX—X веках вместе с институтом «кормления». Суть его в том, что глава государства направлял своего наместника в провинцию—на службу, но без жалованья. Предполагалось, что благодарные жители сами будут «кормить» своего начальника. «Вся трагедия в том,—считает социолог,—что Россия несет на себе груз тяжелого исторического наследия. Воровство, пьянство и коррупция—три наши тяжелейшие беды, даже дураки и дороги не так опасны. Если вдуматься, то традиция вкупе с непродуманной социально-экономической политикой и коррумпированностью верхушки власти—это идеальный террариум, где можно с легкостью вывести чудовище коррупции. Чем мы и занимаемся на протяжении всей нашей истории».
Чудище выросло «обло, озорно, огромно, стозевно и ла-яй». Например, по данным центра антикоррупционных исследований «Трансперенси Интер-нешнл-Р», в России практически не осталось общественных институтов, которые бы не были поражены коррупцией. «В прошлом году мы попытались узнать у наших респондентов, давали ли они взятки за последние 12 месяцев,—расска-зывает гендиректор «Транспе-ренси Интернешнл-Р» Елена Панфилова.—Оказалось, что 27 процентов людей платили милиции, 15 процентов—сфере образования, 7—врачам и 4—судьям. Причем, что характерно именно для России, взятки платят и богатые, и бедные. В других странах в массовую коррупцию вовлечены по преимуществу наименее обеспеченные слои общества». Больше того, ситуация, судя по всему, ухудшается: если обратиться к опросу Левада-центра, окажется, что 75 процентов россиян уверены—большинство чиновников коррумпированы (в прошлом году таких людей было на 4 процента меньше).
НЕРАЗЛУЧНИКИ
Главная неприятность в том, что традиция—далеко не такое абстрактное понятие, как может показаться. Например, садясь во второй раз зайцем в электричку, я следовала самой настоящей традиции—живой и заставляющей подчиняться общепринятым нормам. Традиция обрастает ритуалами, ритуалы—канонами, а в результате получается коррупция как сложное социально-психологическое (а далеко не только экономическое) явление.
— Пара взяткодатель—взяткополучатель очень интересна с точки зрения психологических причин, которые их объединя-ют,—отмечает Вадим Гречка, психолог, директор Межрегионального института гештальттерапии и искусства.—Они оба выступают одновременно в двух ролях: беззащитного существа и кормильца. И испытывают соответственно редкостную смесь ощущений: унижение вкупе с азартом, самоутверждение вкупе с самоуничижением. Это очень сильные эмоции, и, как ни странно, на них вполне можно подсесть.
Как ни странно видеть в том же вымогателе «беззащитное существо», Вадим Гречка уверяет, что это возможно. Оказывается, внутренне тот же чиновник, берущий взятки, неуверен в себе и своем будущем, находится во власти постоянных страхов—потерять доход, лишиться «базы». Поэтому и берет взятки и когда нужно, и когда не нужно. Постоянно. С другой стороны, взятки помогают ему подтвердить свою важность, возможность влиять на судьбы других людей. Взяткодатель тоже един в двух лицах: он испытывает и презрение к чиновнику, который кормится его деньгами, и страх, что от решения этого чиновника зависит все. Вместе они представляют собой комичную пару преследователь—жертва, где в роли жертвы выступает то один, то другой из них. Причем жертве преследователь нужен едва ли не больше, чем она ему.
РИТУАЛЫ И СИМВОЛЫ
С точки зрения чисто прагматической действительно бывают в нашей жизни случаи, когда взяточник нужен нам гораздо больше, чем мы ему. Только к психологии эти случаи едва ли имеют отношение. Как отмечает Георгий Сатаров, в России и в советское время, и сейчас остро чувствовался дефицит самой возможности заплатить взятку. «У нас в конце 90-х снова возник феномен: право дать взятку нужно еще заслужить,—рассказывает президент фонда «Индем».—Нужно быть своим, пробиться к высшим чинам, заслужить их расположение. Такие схемы начинают работать, когда чиновники долго сидят на своем месте».
Появляются целые поведенческие стратегии: как сблизиться с взяточником, как ему угодить. В этом смысле участвовать в коррупционных отношениях гораздо сложнее, чем в отношениях коммерческих. Просто прийти и купить услугу здесь вряд ли получится—нужно подключать все свое обаяние, а иногда и пресловутые связи. С другой стороны, коррупция оказывается и более занимательной: она вовлекает человека полностью, заставляет играть в особые социальные игры. «Отношения взяткополучателя и взяткодателя иногда могут походить на очень близкие и даже дружеские,—замечает Вадим Гречка.—Но нужно понимать: это совершенно разные вещи. Дружба предполагает искренность, а тут перед нами изворотливость, хитрость—все то, что лежит вне личного общения. Это напоминает игру, в которую играют два человека, а вместе с ними и все общество».
Кроме ритуала дружбы коррупционное поведение предполагает целый ряд занимательных стратегий. Например, Георгий Сатаров отмечает феномен «символического потребления»: «Белой вороной в своей среде человек становится не тогда, когда он перестает брать взятки, а когда перестает демонстрировать свое богатство. В среде крупных коррупционеров существует особая круговая порука, которая обязывает показывать то, что ты нечист на руку». Отсюда, очевидно, и страсть многих чиновников жить не по средствам. Как писал Ю М. Лотман в своих комментариях к «Евгению Онегину», «истинно дворянское поведение заключается не просто в больших тратах, а в тратах не по средствам». Как видим, время идет, а старые социальные стратегии не умирают—лишь наполняются новым содержанием.
О БЕДНОМ ГУСАРЕ
Может, однако, возникнуть вопрос: при чем здесь все психологические причины, если у тех же контролеров на электричке такая низкая зарплата, что без взяток им просто не прожить? Если этот вопрос действительно возник, скорее всего, вы тоже проникнуты коррупционным сознанием. Потому что взяточничество—далеко не единственный способ решить проблемы с зарплатой. Хотя, не спорю, один из самых простых и проверенных веками.
— Зарплаты многих сегодняшних госслужащих заранее рассчитаны на то, что они будут брать взятки,—считает Яков Гилинский.—Это вам ничего не напоминает? Из ближайших ассоциаций—зарплаты работников торговли в Советском Союзе. А из дальних—самое настоящее «кормление». Та же схема.
Кроме того, по наблюдениям большинства социологов и экономистов, увеличение зарплат нисколько не улучшает ситуацию с взяточничеством. «К сожалению, если увеличить сейчас тем же таможенникам зарплату в десять раз, то существенно ничего не изменится,—резюмирует Яков Гилинский.—Они уже привыкли к такой модели поведения. И вообще, вспомним: денег много не бывает».
Для тех же, кто взятки дает, этот способ поведения действительно иногда осознанная необходимость. «Потому что, к сожалению, дать взятку зачастую гораздо дешевле, чем получить ту же услугу платно, и гораздо быстрее, чем законным путем»,—соглашается Георгий Сатаров. Так что логично, что народный ум выбирает наименьшее из зол. Никто ведь не станет задумываться над тем, как его поступок скажется на экономическом потенциале страны, когда проходит мимо турникета на электричку.
УЧЕНЬЕ — СВЕТ
Однако проблески в нашем коррупционном сознании все-таки есть. Даже несмотря на то, что большинство людей к коррупции приспособилось, остаются—и даже появляются—те, кому эти модели чужды. «Мы изучали эмоции, которые получают взяткодатели от преподнесения своих даров, на двух контрастных группах: первая—это пожилые бедные необразованные старушки из деревень, вторая— обеспеченные молодые люди из мегаполисов с высшим образованием,—рассказывает Георгий Сатаров.—И оказалось, что первая группа чаще испытывает положительные эмоции при выдаче взятки, чем вторая. Для старушек чиновник—по-прежнему барин, чье расположение заслужить почетно. Это патриархальная система отношений дарения. А вот для молодых людей из мегаполисов все не так очевидно: в вузах им объяснили, что они платят налоги и на это содержат чиновников. И давать им что-то еще уже не входит в их планы».
И хотя таких высокосознательных людей по-прежнему очень мало—не более 10 процентов, то даже эта цифра позволяет надеяться, что социокультурной обреченности накоррупцию у нас все-таки нет. А сбой в общественном созна нии пусть и досадный, но когда-нибудь все-таки кончится. Ведь в той же Англии еще в конце XIX века места в нижней палате парламента не занимались никак иначе, кроме как через институт взяток. Теперь же Великобритания входит в 15 самых некоррумпированных стран мира. И с сознанием вроде бы все в порядке.
Фото: АЛЕКСАНДР КОПАЧЕВ/PHOTOXPRESS.RU