Сорокин раньше писал скупо, а теперь—лепо. Сладко, сочно, круглобукво— бает, а не пишет. Роман в рассказах «Сахарный Кремль» органично продолжает «День опричника»: Россия 2028 года окружена Великой Стеной, хлеб и сладости по талонам, Закон Божий в школе, опричники рассекают на малиновых «меринах».
То, что Сорокин шутит остро и зло—не новость. То, что он соединяет нравы XVI века с атрибутикой века XXI,—тоже. Этот роман можно было бы считать очаровательной хохмой—если бы не две серьезные мысли, которые, видимо, только в таком виде и можно донести до сегодняшнего читателя (все-то вам повеселее надо, позадорнее. Глядите, дошутимся. Ну ладно).
.. Тоталитарная система по мере технического прогресса не исчезает, а совершенствуется: становится тоньше, интеллигентнее, глубже. За 370 лет (от создания Тайного приказа) она стала совершенной настолько, что может позволить себе не только единодушное согласие, но и контролируемое диссидентство.
Это на самом деле не антиправительственный роман, а антиинтеллигентский. Мысль Сорокина в общем не нова: всякий творец на службе у власти—независимо от степени внутренней свободы—все равно действует в рамках системы, и система такого творца всегда использует.
… Вот вваливается в питейный дом «Счастливая Московия» известный нищий с Трубной площади Никитка Глумной (скандалы, интриги, расследования), который открыто показывает срамные «живые картинки»: про сынка государева, который с мальчиками, про невестку государеву, которая с гвардейцами, и про саму государыню, которая с кобелями. На дыбу его—казалось бы, за такое (дыба там применяется по любому пустяку), однако палачи и стукачи только смеются на Никитушку: они-то знают, что такая работа у нищего—глумиться, чтобы помогать обществу с матерком да шутками «пар выпускать».
В этом кабаке—целая галерея образов России-2028: двое «дутиков»—Зюга и Жиря, отставной околоточный Грызло, круглый дворник Лужковец, а также лотошник Гришка Вец. Известная московская кликуша, Пархановна, крестится обеими руками и кричит:
—Шестая империя!! Шестая империя!!!
—Иди поешь!—успокаивают ее ремесленные.
Крутится здесь семейство балалаечников Мухалко, которые когда-то в шутах кремлевских ходили, но потом их за что-то прогнали. Запевала у них по прозвищу Масляный Ус хорошо и поет, и играет, и вприсядку ходит. Есть еще цирковой коверный Володька Соловей, который по пьяному делу заводит старый разговор: когда его турнут из цирка? Заходится, плачет, оправдывается:
—Я же лучший коверный! Лу-у-у-учший! Как они могут?!
Успокаивают его цирковые:
—Не... Вова, не посмеют!
Не любят в кабаке только небритого затируху площадного Левонтия. Он хрипит:
—Однако здравствуйте!
—Однако пшел на х..!—в ответ доносится.
И даже поносить государя можно в России-2028 творческим работникам, при желании—не живого, конечно, а его голограмму. Выплеснуть досаду, злость, ненависть—снять напряжение—а утром опять за работу. В Потешную палату. Все это придумано специально для творческой интеллигенции—шутов, скоморохов—чтобы и тут парок выпускать. Люди-то тонкие, глубокие, и власть это хорошо понимает. Чай, не топором деланные—тоже Кафку читали.
Вторая общая тема всех рассказов: несмотря на жестокость режима, почти все герои—люди душевные, с сердцем. Палачи говорят меж собою: «Без интереса токмо в лагерях секут, я не робот, чтоб без любви дело государево вершить». А ведь пытаемого палач по-своему и любить должен. Потому что мы же не нелюди какие, а христиане. «—Кнут и розга—яко альфа и омега,—вставляет Ванька.—У кнута своя метафизика, а у розги своя…—прихлебывает из стакана Иванов».
Почти каждый рассказ в романе—еще и пародия: на Горького, Чехова, Гоголя и даже на самого Сорокина. Рассказ же «Харчевание»—пародия на «Один день Ивана Денисовича». Каждую неделю в исправительном лагере выборочная профилактическая порка. И заключенные негодуют, что из-за порки время обеда урезается: нельзя, мол, что ли на эту процедуру отдельное время выделить, все у нас не по-людски. Выпоротые же как ни в чем не бывало идут строиться. В общем, все душевные люди, хорошие.
Толку только—от этой душевности.
Фото АЛЕКСЕЯ КУДЕНКО/КОММЕРСАНТ