Вероятно, «Новая земля» Александра Мельника по сценарию Арифа Алиева, стартующая в прокате 28 августа,—самая громкая или, по крайней мере, спорная премьера этого года. Ее успели обсудить в «Комсомолке» на собрании экспериментального Общественного совета по нравственности, куда пригласили и самого Мельника, и Павла Лунгина, который, как ни странно, выглядит крестным отцом нового фильма. И у него далекий северный остров, и у Мельника тоже. И у него монах-чудотворец, юродивый, и у Мельника главный герой в исполнении пальмоносного Константина Лавроненко не расстается с Библией. И свет во тьме светит, и тьма не объемлет его. Протоиерей Всеволод Чаплин, приглашенный на заседание, сказал, что духовное послание фильма его вполне устраивает: человек, мол, может остаться человеком в любых обстоятельствах. А вот изобразительные средства кажутся ему жестковатыми, и надо бы как-то ограничить показ. Зато Николай Бурляев, горячий поклонник не менее жесткого фильма «Страсти Христовы», сказал, что шок от фильма полезен, что нам показаны бездны духовного тлена и это хорошо. «Зрителя иначе не пробьешь»,—поддержал его Михаил Леонтьев. Короче, чем брутальней и правоверней мировоззрение критика, тем ему ближе «Новая земля», и это правильно.
Фильм «Новая земля», безусловно, стоит показывать как можно шире. Он мастеровит, крепок, чрезвычайно профессионален для дебюта, увлекателен, зрелищен и удивительно противен. Истоки этой противности—в редком соответствии картины духу времени, тоже довольно мерзкому: странному сочетанию христианства и зверства. Более того, многие уверены, что в зверстве-то и заключено христианство. Герой фильма—благородный мститель, убивший некоторое количество диспетчеров, виновных в авиакатастрофе. В нем узнается Калоев—любимец российского общества эпохи нулевых, персонаж из категории «убил и правильно сделал». Конечно, если бы картина снималась чуть позже, ему подобрали бы преступление побезупречней, например убил инородного педофила… Согласно антиутопическим представлениям Арифа Алиева, в 2013 году человечеству станет жалко тратить большие деньги на содержание пожизненно осужденных, и их сошлют на далекий северный остров, откуда при всем желании не сбежишь,—пусть жрут друг друга, в буквальном смысле. Что хорошо придумано—так это первая стадия антиутопии: зэки первым делом строят на острове зону и заключают в нее слабейших. После чего сильнейшие развлекаются, устраивая для заключенных забеги по принципу «последний—мертвый». Не стану пересказывать всех перипетий этой динамичной истории, снятой без всякой ручной камеры, красиво и эпично: тут будет и каннибализм, и побоище русских зэков с американскими, и много кровавых внутренностей, и широкий спектр патологий, и предполагающийся катарсис, который, однако, почувствует только тот, кто согласится играть по авторским правилам. А я по таким правилам не игрок.
Мельник—прямой последователь Гибсона: но если «Страсти Христовы» за эстетизацию патологии и жестокости щедро ругали во всем мире, то у нас картина имеет тьму активных сторонников, в том числе среди творцов и священнослужителей. Мне, например, не нравится, когда христианский пафос привязывают к боевику, в который еще и подсыпано перчику в виде маньячества и людоедства; но нельзя не признать, что для многих христианство именно в этом и заключается. В боевичестве, в эстетизации драки, в дикости и звероподобии—не зря же отдельные наши фундаменталисты считают наиболее христианским занятием беспрерывное истребление несогласных. А убийство из мести в последнее время выглядит у нас исключительно высокодуховным поступком—почему герой Лавроненко и сделан носителем высшей морали. У нас любят, когда автор удовлетворяет свою визионерскую страсть к садизму за счет высоких целей. Так, Балабанов радует свою душу маньяческой историей под маской критики закрытого общества, так Пазолини когда-то тешил свою похоть, снимая «Сало, или 120 дней Содома». Но у Балабанова и Пазолини, по крайней мере, нет христианского пафоса, а у Мельника с Алиевым масса евангельских аллюзий, и в самом названии картины содержится явная отсылка к Апокалипсису. «И увидел я новое небо и новую землю»—то есть новое русское кино, в котором ради привлечения зрителя не брезгуют никакой мерзостью, но обязательно стараются придать этой мерзости высокий христианский смысл. Так сказать, крестят топор. Касается это, конечно, не только кино—вся русская жизнь последнего времени являет собою зверство под маской человеколюбия и насилие под маской гуманизма, с щедрыми благословениями специально обученного священства; но когда это пытаются выдать за христианское искусство—опытного зрителя, ей-богу, тошнит. Можно было бы напомнить создателям «Новой земли», что христианские эмоции высшего порядка—умиление, сострадание, тоска по единению, что именно такие эмоции способствуют катарсису… но что ж мы будем ломиться в открытую дверь. Если б Мельник и Алиев хотели вызвать такие эмоции, они бы снимали другое кино. А так получился боевик с патологией, слегка прикрытый христианскими аллюзиями,—но ведь христианство очень хитрая штука. Тех, кто пытается к нему примазаться без достаточных оснований, оно легко выставляет в истинном свете.
Поэтому все на фильм «Новая земля». Вы увидите в нем родную землю как она есть.
Фото: НАШЕ КИНО