Я ненавижу скандал. Об этом я думаю, оказавшись в эпицентре скандала. Я улетел из Панамы, уверенный в том, что именно там разгадал сущность российской жизни. Я разорвал договор с Первым каналом, вышел из проекта «Последний герой», сказав им всем напоследок, что это—фашистский проект. Им не понравилось резкое слово, а мне не понравилось то, что они даже не поняли, о чем идет речь. Смысл игры «Последний герой» состоит в том, чтобы выжить и победить на необитаемом острове, получив награду имени Робинзона Крузо в сумме 3 миллионов рублей. Дефо, как известно, написал первый современный европейский роман, где герой-одиночка состоялся как успешная личность. В проекте «Последний герой» новый Робинзон Крузо должен побеждать, пожирая остальных Робинзонов Крузо, выдавливая их из игры всеми возможными способами. Чтобы воспитать такого людоеда, нужно сначала превратить нашего современника в подлое существо, сначала унизить его, а затем заслать на остров унижать других.
Символом этого безумия оказался, как ни странно, российский флаг. Когда участники проекта были перекинуты из столицы Панамы на вполне обитаемый остров Карибского моря, откуда им предстояло на следующий день отправиться играть в последнего героя, на аэродроме их встретили бесчисленное количество телекамер, а в небе плясал вертолет с оператором, выпадающим из кабины. Но главное—им предложили не автобусы, не грузовики, а скотовозки, узкие, высокие, с черными решетками для свиней, козлов и баранов. Какому идиоту пришла в голову мысль ужесточить еще не начавшуюся игру зверским издевательством над нашими согражданами—известными широкой публике и совсем неизвестными,—в этом надо еще разобраться, но когда скотовозки тронулись в путь, над одной из них не умудренная грустной мыслью участница гордо подняла российский флаг, и он гордо развевался на радость и удивление аборигенов, которые никогда в жизни не видели белых людей—наверно, наркоманов или торговцев оружием?—в столь бесправном состоянии. Но скотовозки были только бутончиками. Когда участников славного шоу привезли в огороженной проволокой пункт Х., где они должны были переночевать перед робинзониадой, организаторы затеи встретили их в лучших традициях концлагеря. Они стояли в тропической форме панамских полицейских—только без знаков различия—и устроили такой ор и шмон, что мне показалось: их долго к этому приучали. А может быть, нет. Просто войдя во вкус, обладая чудесной безнаказанностью власти, они мгновенно превратились в садистов. К тому же из репродуктора шипящим голосом зазвучали глухие угрозы. Ну, точно Освенцим! Отбирали ценные вещи, бесцеремонно рылись в рюкзаках. Фотограф снимала участников анфас и в профиль на фоне таблицы, определяющей их рост. А вот и следующий шаг: всех сейчас разденут, отправят в душ, потом на нары. Нары действительно были, душ—тоже, но тут мы не выдержали. Как, неужели все 20 человек взбунтовались? И это после того, как прошли немыслимые кастинги? Ну, нет. Количество этих «мы» свелось к двум человекам. Одним был я, другим—актер Никита Джигурда. То ли мы немножко больше знали о фашизме, то ли у нас были другие представления о «Последнем герое». Среди организаторов было немало мужчин и женщин, вошедших в роль подонков, но мы выбрали того, мягко говоря, режиссера, по имени Игорь, который восседал за столом и орал на всех подряд.
— Ты чего корчишь из себя начальника концлагеря?
Дальше этому типу пришлось сказать, чтобы он заткнулся, иначе получит по морде, а Никита—здоровый мужик: режиссер заморгал.
— Ты понял?
Вдруг я реально почувствовал себя в тюрьме. С одной стороны—начальник, с другой—взбунтовавшиеся авторитеты. В липких панамских тропиках разворачивался знакомый сюжет вертикали власти. Итак, он моргал, не желая расставаться со своей садистской властью, но на него снова надавили, даже так случилось, что ему немножко защемили чемоданом для ценных вещей пальцы—извини, дорогой!—и из него выдавилось:
— Я понял.
— С людьми не смей так разговаривать.
Власть переменилась. С горки выкатился местный руководитель проекта. Ему тоже объяснили, что они зашли слишком далеко. Последовали неуклюжие извинения, обещания, что больше «так не будем».
Я с большой теплотой вспоминаю участников нашего—да нет, отнюдь не нашего—проекта. Составленная из самых разных людей—разных возрастов, из разных городов, сословий, разных жизней,—составленная из известных и неизвестных стране лиц—наша группа нашла общий язык еще в Панама-сити. Из-за обычной российской неразберихи группа провела в Панама-сити несколько дней и сдружилась незаконно: этого сценарий не предполагал. Перед отъездом на остров мы съездили на Панамский канал, а затем пили в испанском ресторане за то, чтобы не превратиться в подлецов. Выбывание людей из «племени», которого требует игра для поисков последнего героя, договорились предоставить жребию. У меня сложилось впечатление, что—судя по группе—в нашей стране люди могут договориться между собой, найти нужные ценности, но, по-моему, им кто-то сознательно мешает это сделать. Помню Люду из военного ведомства, которая помогла мне запаковать рюкзак, вспоминаю юмориста Мишу (его знает страна), дальнобойщика Андрея. Вспоминаю и нежную девушку Аню из Саратова—таких бы побольше!
За ночь в пункте Х. участники стали—это так по-русски—буквально родными людьми. Этих родных людей разбудил в 5:30 репродуктор, и игра понеслась: приехала ведущая, Ксюша Собчак. Она была одета как резиновая кукла из амстердамского секс-шопа: садомазохистский проект определился. Опять были скотовозки—нас повезли на пустынный пляж. Скотовозки застряли в песке—начался очередной российский ритуал: бесконечное ожидание. Тут выяснилось, что мы находимся в зоне, не защищенной—как гласила надпись по-испански—от туберкулеза, но организаторы не заметили этой мелочи. Состоялся марш-бросок по сыпучему песку с рюкзаками с угрозами: кто придет к вертолету последним—выйдет из игры. Мы с Никитой пошли намеренно последними—никто не выбыл. Вертолеты перебросили участников на ржавую баржу. Это тоже что-то напоминало из отечественной истории: с таких барж сбрасывали зэков в море. Тут—как бывает в тропиках—моментально испортилась погода, хлынул ливень—участники промокли до последней нитки. Организаторы в плащах смотрели на них опять же как надзиратели. Некая организаторша по имени Татьяна была особенно бешеной, не давала людям спрятаться от дождя. Приплыла на какой-то посудине с гарпуном Ксюша Собчак: показала 3 миллиона рублей и угостила дрожащих людей рюмками, представьте себе, фруктового сока. Я не знаю, входит ли в жесткий экстремальный проект безобразно относиться к здоровью людей, но на моих глазах этот проект, еще не начавшись, превращался в экстремистский. Нужен ли он в стране, которая и так, в поисках собственных ценностей, впадает порой в экстремистские выверты, оборачивается скинхедами, любителями фашизма?
Проект ужесточили до превращения людей в стадо зверей. Если в прошлые разы участники прыгали в воду (она там, в знаменитом пиратском море, теплая, как молоко) и проплывали 200 метров с тем, чтобы на берегу первый, прикоснувшись к древку флага, мог получить символический тотем, дающий ему власть спасать других участников от исключения из игры, то на этот раз участник, последним доплывший до берега, оказывался немедленно вне игры, и потому все бросились к берегу, стараясь обогнать друг друга. Мы с Никитой в этот момент сказали: хватит! Мы выходим из проекта, унижающего человеческую личность! Мы не будем расшвыривать наших новых друзей, чтобы добежать раньше их! Это невозможно!
К нам побежали организаторы, вместе с Ксюшей Собчак лепетали что-то невразумительное. Мы сели в лодку и уехали от этого позора. Перед нами еще пройдут несколько диковинных людей. На острове, где мы ожидали отлета в Панама-сити, появится и совершенно некомпетентный психолог Денис, который тоже захочет быть нашим надсмотрщиком, и нелепый юный человек, продюсер Илья, который запальчиво мне заявит, что он тоже немало сделал в жизни.
— Что же вы сделали?
— Я хорошо учился!
— Да вы не только продюсер,—ласково сказал я,—но и дурак!
Он обиделся на мои слова.
— Ну вот, сами обижаетесь, как красная девица, а ваши люди обижают участников безнаказанно.
Я послал его подальше. Но он еще вернулся с предложением мира и пересмотра условий договора. Потом все эти высшие организаторы просили сказать в камеру, что я не полюбил их жесткий, экстремальный проект, но я сказал: пощады не ждите. Этот проект—фашистский. Тогда юный Илья стал убеждать меня, что он не жил ни в Советском Союзе, ни в гитлеровской Германии и поэтому не знает, что это значит. Мне намекали, что искусство монтажа превратит мое участие в проекте в карикатуру—ну что же, посмотрим, на что они способны. Конечно, раздались и голоса, что мы с Никитой не выдержали нагрузки. А что им еще придумать?
Я поехал на остров проверить самого себя, отвлечься от скверных мыслей. Но на острове мне стал ближе образ не Робинзона Крузо, а Робин Гуда. Я увидел свою собственную страну, оказавшуюся в изоляции тропического острова. Я увидел, что часто власть у нас строится на насилии даже в самом глухом уголке океана. Я не верю, что люди из телевизора намеренно придумали фашизм. Он родился сам собой, как в романе Камю «Чума». Последний фашист в нашей стране—это далекая перспектива. Последний фашист еще долго будет по ней скитаться. Но мне противно, что телевидение берется за проекты, с которыми не может справиться, не превратив их в бесчеловечное безумие...
Иллюстрация АЛЕКСЕЯ БОРИСОВА