Вы уже во второй раз проводите фестиваль «Завтра». Как он возник—кто к кому пришел с идеей?
На рубеже 2005-го—2006-го ко мне пришел Иван Дыховичный и предложил эту идею—фестиваля артхаусного кино, подобного которому у нас в стране нет.
Но вы ведь сами продюсер мейнстримовского кино, при чем тут артхаус?
У меня есть структура «Интерфест», которая умеет проводить фестивали и у которой огромный опыт в этом смысле. Одно дело—фильмы, которые я продюсирую, у меня достаточно рациональный к этому подход. Другое дело—фестиваль. Мне идея Ивана очень понравилась, я с удовольствием в это включился и предложил ему в качестве программного директора кинокритика Алексея Медведева. Он работал и в отборочной комиссии ММКФ, и по другим проектам мы с ним были связаны—и, по-моему, он уже второй год подряд делает блестящую программу.
Но разве любой фестиваль не должен быть в первую очередь смотром артхауса? Есть ведь даже термин «фестивальное кино». Почему Московский фестиваль не собирает подобной программы?
Я проработал на ММКФ 10 лет, и, знаете, у меня есть принцип—я не комментирую работу своих коллег.
Вовсе не провоцирую вас на критику Московского международного. Ваш же программный директор Алексей Медведев говорил мне, вернувшись в этом году из Карловых Вар, что там конкурс был ничуть не лучше, просто все более четко организовано…
Нельзя судить о фестивалях в отрыве от истории страны, от ситуации. Любой фестиваль так или иначе связан с рынком, и режиссер с продюсером, представляя картину в тот или иной конкурс, всегда имеют в виду возможные дивиденды. Я начинал заниматься Московским международным в середине 90-х, у нас была команда: Сергей Соловьев, Александр Абдулов, Александр Атанесян, тогда в стране вообще не было системы проката. И как можно было позвать на таких условиях режиссера, скажем, Альмадовара? Ребята, я вас очень уважаю, сказал он, но зачем мне ехать к вам, где вы потом будете мой фильм показывать?
Но сейчас-то ситуация другая.
Сейчас ситуация другая. Но не для артхаусного кино. В стране 1600 залов, включая цифровые, а чтобы и артхаусным фильмам нашлось место, должно быть 10 тысяч. В Америке 16 тысяч залов…
И поэтому на Манхэттене в течение года могут идти одни и те же артхаусные картины и собирать существенные деньги?
Да, в Нью-Йорке довольно много таких кинотеатров—там с этим все в порядке. У них могучая индустрия—она может позволить себе иметь параллельно и Вуди Аллена, и братьев Коэн. У нас вот любят рассуждать о французской модели, совершенно не учитывая при этом, что во Франции государство поддерживает кинематограф, в том числе авторский, не только за счет налогоплательщиков, но и за счет отчислений из бокс-офиса (то есть за счет продажи билетов). В Советском Союзе, между прочим, было то же самое. Почему Тарковский мог позволить себе два раза переснять «Сталкера»? Почему очень дорогая картина «Андрей Рублев» спокойно ложилась на полку? Да потому, что были отчисления от того же Рязанова и того же Гайдая.
Во время последней встречи Владимира Путина с кинематографистами шла речь о том, чтобы государство участвовало в создании кинотеатральных сетей в городах-немиллионниках. Но, может быть, имеет смысл подключить государство и к созданию залов, где будет идти авторское кино?
Ну, как вы себе это представляете? При такой нехватке залов в стране искусственно создать несколько, где будет идти только авторское кино? А блокбастеры туда не будут допускаться? Пострадают кинотеатры—и это ударит по всему русскому кино, и по артхаусу в том числе. Была ведь уже такая идея—ограничить доступ американских картин, чтобы поддержать отечественные. Слава богу, от этого отказались.
Раз уж мы затронули киноиндустриальные вопросы, перейдем к тому, что всех сейчас в отрасли волнует: к реформе кино, точнее, государственной поддержки кинематографа. Примерно месяц назад было совещание гильдии продюсеров, где Александр Голутва представил новую программу, она по некоторым пунктам вызвала неприятие участников отрасли…
И я прекрасно понимаю коллег! При формировании компаний, которые претендовали на преференции в финансировании, была нарушена внутрикорпоративная этика.
Именно поэтому гильдия и создала комиссию по разработке альтернативной схемы реформ. И вы вошли в эту комиссию.
Я вошел с одним условием. Я сразу заявил: «Какими бы рейтингами ни руководствовались, составляя список избранных, я в этот список все равно входить не стану!»
Это еще почему?
Потому что не хочу, чтобы дело выглядело так: его не включили в «семерку лидеров», тогда он вошел в комиссию, чтобы все равно проникнуть в число избранных.
И вы готовы снимать фильмы без господдержки?
Сейчас это действительно очень сложно. Средний фильм стоит 3—4 миллиона долларов, государство дает 1 миллион, и этот миллион очень много значит. Очень существенная страховка.
Но как же тогда быть? Я присутствовала на этом заседании гильдии продюсеров и помню, что возмущение вызывало не только наличие списка избранных, но и то, как деньги распределяются сейчас…
Естественно. При господдержке снимается около 190 фильмов в год, и большинство вообще не доходит до экранов. Но я все равно не вижу пути распределения денег, альтернативного творческому конкурсу. Если не конкурс, то что? Чья-то авторитарная воля? Другое дело, должен быть контроль на выходе. Сейчас ведь как: продюсер может получить деньги, снять какую-то муру, которая и на экраны не выйдет, и на фестиваль не попадет, а потом зарегистрировать другую компанию и снова получить деньги.
Я считаю, что надо наконец получить доступ к информации, сколько все-таки зрителей посмотрело фильм. Есть идея регламентировать число копий. Их должно быть не менее 30, иначе релиз не засчитывается.
А как тогда быть с «Шультесом»—лучшим, на мой взгляд, фильмом этого года, вышедшим, если я не ошибаюсь, на четырех копиях?
Если фильм, как это и произошло в случае с «Шультесом», победил на крупном фестивале, таком как «Кинотавр», участвовал в Канне—конечно, это отдельная история. Тут много всяких нюансов.
А почему, кстати, вы не включили «Шультеса» в программу фестиваля «Завтра»? У вас есть какие-то регламентные ограничения?
Нет у нас никаких ограничений. Просто мы решили, что кино завтрашнего дня—это Валерия Гай-Германика. Что касается регламента, конечно, мы показываем фильмы, уже участвовавшие в фестивалях.
Возвращаясь к киноиндустрии: а какова все-таки судьба этого «списка избранных»? Понятны уже условия, на которых он будет создаваться?
Пока все достаточно неопределенно, документов я не видел, но по некоторым данным, от идеи такого списка уже отказались.
В начале сентября я брала интервью у Сергея Сельянова («Огонек» № 38), и он говорил о возможности дефолта в русском кино, но скорее в сослагательном наклонении. А сейчас проекты уже останавливаются, некоторые студии закрываются…
Я для себя сформулировал оптимистичные установки. Да, проекты закрываются. Но, может быть, это благо? Ведь сложилась уже просто нереальная ситуация, когда человек приходит в группу ассистентом оператора и требует зарплату 5 тысяч долларов в месяц. И в результате приходится приглашать специалистов из Польши, Чехии, потому что ну невозможно!
Кто виноват? Сериалы?
И сериалы, и те 150—200 фильмов в год, которые, может, на экраны и не выходят, но снимаются и требуют рабочих рук. И это все действительно ведет к дефолту—Сельянов совершенно прав! И может быть, кризис оздоровит ситуацию: уйдут шальные, левые деньги, уйдут непрофильные активы. И, конечно, отрасль требует серьезного реформирования, во всяком случае, аналитики. Мы не знаем, за какие деньги снимаются картины и сколько они собирают реально. Наша комиссия отнюдь не ЧК, но такие приписки всплывают при просмотре банковских документов! Если бы я сейчас назвал конкретные имена—бомба бы взорвалась! И последнее—были картины, которые не дотягивали до миллиона по официальным сборам, но 4—5 миллионов собирали на пиратском рынке. Представляете, какие налоговые потоки проходят мимо казны? И это не решит ни отдельно взятое Минкультуры, ни МВД. Нужен комплексный подход. Я думаю, что, пока премьер-министр с его характером, харизмой и абсолютным авторитетом в структурах власти не грохнет кулаком по столу, дело не сдвинется с мертвой точки.