Засыпаю—вижу сон тот же самый: скромник белый и мулат сухопарый, все мне видятся Медведев с Обамой и гуляют дружелюбною парой. Оба с чашками зеленого чая, ходят рядышком они, получая удовольствие от тихой беседы, ибо оба как-никак правоведы.
Стали бабки обсуждать, поднатужась, и поморщились, к проблеме приблизясь: «Что за кризис, милый друг,—это ужас!»—«Просто ужас, милый друг, а не кризис!»—«Говорят, что впереди—годы спада».—«Я не верю никому».—«И не надо».—«Эдак можно и слететь ненароком!»—«Ах, давайте о другом. О высоком».
О Кавказе говорят, об Ираке—все безрадостно и все не по нраву. «То ли дело, милый друг, на юрфаке!»—«Да с зачетами по римскому праву!»—«Ах, со временем, не будь я Бараком, мы, конечно, разберемся с Ираком… Но сильнее угнетает Барака не Ирак и не Кавказ, а собака.
Это хуже, чем роман с секретаршей, чем прослушка и напасти другие… Я ее пообещал моей старшей, а у младшей на нее аллергия!»—«Так наплюйте, милый друг, что такого?!»—«Но ведь я же, милый друг, дал ей слово! Если дочери соврал из-за стресса, так и нации соврешь, скажет пресса.
И чтоб не было таких происшествий, перуанец—удавил бы придурка!—присылает мне собаку без шерсти: ни шерстинки, ни зубов, только шкурка. С этой инкскою уродиной лысой, не собакой, если честно, а крысой, мне назначено томиться жестоко до скончанья президентского срока.
Но зато, как минут года четыре или в самом крайнем случае восемь, мы к народу обратимся в эфире и собаку эту подлую бросим! Позабуду я про все компромиссы и такого дам пинка этой лысой, что поднимет ее к небу, как птичку, и отправит прямиком в Мачу Пикчу».
«До чего у нас судьба одинака!—отвечает русский друг, пунцовея.—У меня ведь нынче тоже собака, будто мало мне кота Тимофея. Это тоже результат принужденья. Подарили мне ее в день рожденья. Типа символ государственной мощи—кот не справится, а сеттеру проще.
Сколько раз я отбивал их атаку, сколько раз я говорил им: не надо! Хуже нету, как подарят собаку человеку несобачьего склада. Но они мне говорят, доннерветтер: ты скажи еще спасибо, что сеттер! Мог бы быть и лабрадор от премьера, а хотели вообще бультерьера…
Вот такая, милый друг, вышла драма: нет у лидера ни прав, ни покоя. Но вы можете поверить, Обама, что когда-нибудь случится такое: распрямив свою усталую спину, я ответственную должность покину, злого пса установлю на лужайку и пошлю одним пинком за Можайку.
Если кто меня за это осудит—тот мерзавец и духовный калека!» «Но когда же, милый друг, это будет?»—говорит американский коллега. «Ах, в России представленье теряешь,—говорит ему российский товарищ.—Остается только челюстью клацать: то ли год тебе рулить, то ль двенадцать. То ли года до двадцатого прямо, то ли, собственно, до первого снега…»
«Очень трудно!»—восклицает Обама.
«Очень»,—думает российский коллега.
Иллюстрация ГЕОРГИЯ МУРЫШКИНА