Я шел по этому городу и думал о том, как хорошо, что саммит Россия—ЕС проходит здесь именно в середине ноября, а не в середине августа, например, когда этот город больше похож на Сочи, чем Сочи—на Ниццу.
Точно так же, я уверен, думали многочисленные рыбаки, освоившие в это время дня набережную городка. Удочки их лежали на песке, многие держали их в руках, и за те полчаса, что я пристально наблюдал за ними, никто из них даже не дернулся вслед за поплавками.
Не клевало у них, что ли? Или не было у них задачи что-нибудь поймать?
Пройдя вдоль набережной еще метров 200, я увидел человека, у которого клевало, и, кажется, неплохо. Я подошел поближе и убедился в том, что так оно все и есть. В его ведерке плескалось штук 20. Такую мелочь у нас скармливают даже не кошкам, а их слепым котятам, и все-таки это была рыба, и ее нельзя было ни с чем спутать.
Тут я увидел, что у него опять поклевка. Он тихо выматерился на слишком родном языке, подсек—и еще одна рыбешка оказалась в ведерке. Я облегченно вздохнул, поняв, что с этим мастером можно поговорить.
Дяденька и правда оказался русским.
—Ты знаешь,—сказал он возмущенно,—я не понимаю, зачем они сюда приходят,—он кивнул на соседей-рыбаков.—Ну не понимаю! Уж точно не рыбу ловить. У них, по-моему, и насадки на крючках нету.
—А вы обязательно должны что-нибудь поймать, да?—спросил я, понимая, мне кажется, серьезную психологию русского рыбака, которым и сам в глубине души являюсь.
—Конечно,—сказал он,—я же фиш-карту на вылов всей этой мелюзги в префектуре купил!