Деревня Белокаменка, Пензенская область
НАТАЛЬЯ РАДУЛОВА, «Вода твоя, а рыба наша», № 35
Семен МИХАЙЛОВ, фермер
Приехав в деревню, Михайлов арендовал пруды, вычистил их и запустил мальков карпа. В ответ деревенские подожгли его хозяйство, а самого хозяина чуть не зарезали…
Каждую ночь Михайлов выходит в дозор. «Нервы у меня уже на пределе,—говорит он.—Не понимают люди, что воруют у меня. Воруют! Я не запрещаю брать окуня, щуку или там карася. Но все хотят карпов. Моих карпов! Нет, если человеку надо на застолье, то разве я против? Но они каждый день хотят. Им на водку надо». Выхода из этой ситуации фермер уже не видит: «Как я могу один против всех? Зажали тут меня трое на озере, как раз перед вашим приездом, и кричат: «Мы тебе кишки выпустим!» Пьяные? Ну, конечно, пьяные. Они трезвые и не ходят. Куда не ходят? Да вообще—не ходят»…
Семен Михайлов как раз заготовил сено на зиму для своих четырех коров—вот это сено, 16 тонн, и вспыхнуло вместе с сараем. Сын Володя чуть не погиб, пытаясь спасти семейное добро. Буренок с телятами пришлось пустить под нож—кормить-то их стало нечем. А поджигатели вечером, не стесняясь, хвастались в клубе своим подвигом, долго в героях ходили…
Семен Федосеевич говорит, что к пенсионерам и уважаемым на селе людям у него как раз меньше всего претензий. Эти либо просто отдыхают у воды, либо ловят «сорную рыбу», не посягая на священных карпов. И они уж точно не продают ведра с добычей, ни к чему им это. «Ловят не те, кто работает,—объясняет Михайлов.—А те, кто пропивает».
Павловский Посад, Московская область
ГЕРМАН ПЕТРОВ, «Музейный блюз», № 7
Ирина УШАКОВА и Евгений РОВНЯГИН, хранители краеведческого музея
Авторитетный предприниматель влюбился в сотрудницу местного музея. Да так, что, когда власти решили закрыть музей, он женился на экскурсоводе и не дал уничтожить коллекцию. Прошло 12 лет—бывший коммерсант продолжает оберегать экспонаты, теперь уже в должности директора…
Павлово-Посадский музей, располагавшийся на храмовой территории, тяжбу проиграл. Музейщиков обязали в трехдневный срок освободить помещения. Власти помогать краеведам отказались. И Ровнягин за свой счет нанял грузовики и вывез коллекцию в здание ДК. Затем он завалил администрацию просьбами найти музею место. Чтобы отделаться, власти отдали под музей одноэтажную развалюху.
—Наш тогдашний директор отказался принимать здание,—вспоминает Ушакова.—Вот я на мужа и наехала. Выбивать выбивал, будь добр—продолжай начатое.
Так Ровнягин стал директором музея и, вооружившись молотком и топором, принялся за ремонт. Днем из заброшенных домов приносил доски и оконные рамы. А по ночам с молодой женой охранял коллекцию. В общей сложности в посадском музее хранится 17 тысяч предметов старины…
В последний раз Ровнягина оштрафовала комиссия по охране труда. В одном из пунктов предписания говорилось, что корзина для мусора в туалете стоит под неправильным углом. Каким должен быть наклон, директор музея не знает до сих пор. И особо на этот счет не расстраивается.
Село Ярково, Тюменская область
ЮРИЙ ВАСИЛЬЕВ, «После вуза—в ПТУ», № 20
Виталий ПОЛОГРУДОВ, выпускник университета, студент ПТУ
Путь Пологрудова в науках можно назвать уникальным: полное среднее—оконченное высшее—ПТУ. Именно в таком порядке. Работает Виталий мастером на нефтепроводе, окончив перед училищем нефтегазовый госуниверситет. Профильный вуз; не консерватория какая-нибудь.
Виталий не особо переживает из-за разницы статусов и того, что два синих диплома—вузовский и ПТУ № 36—получены в обратной последовательности.
—Зато у меня работа нормальная. Вузовский диплом—вещь хорошая, но сам не кормит и поводом для понтов не является…
В вузовском дипломе Виталия Пологрудова—«удовлетворительно» и «хорошо». Но на рабочую должность «оператор контроля» (запись в пэтэушном дипломе) знаний, полученных в вузе, корпорации, выходит, недостаточно…
—На заочное бы, конечно, пошел,—Пологрудов недолго размышляет над вопросом из серии «как бы распорядились пятью годами обучения, если бы все начать сначала».—Не сразу, поработал бы немного.
—А дальше?
—Дальше—лежал бы диплом в столе, как сейчас лежит. Есть не просит, в отличие от меня… Он не лишний. Дает общее понимание. Ну и перспектив с ним больше,—защищает высшее образование Виталий.
Пицкуны-Норвилишкес, деревня на границе Белоруссии с Литвой
АНДРЕЙ ЛЕНКЕВИЧ (фото) «Жизнь через забор», № 8
Леокадия ГОРДИЕВИЧ и другие жители деревни
Леокадия Гордиевич живет как раз в Норвилишках, Литва. Муж ее год назад уехал в Ошмяны, Белоруссия,—там работа ему нашлась; при том что в Норвилишках, утверждает Леокадия, работы не найти. После вступления Литвы в Евросоюз и жене, и мужу нужны визы, чтобы ездить друг к другу. Он с белорусским паспортом, она—с литовским. «Могу ехать, куда захочу, в Европу. А в Беларусь—не. И што, я поеду его выкуплять? Шут з йим»,—горячится Леокадия. Семейная трагедия—дело привычное. Денег на визу ни у кого нет—ни у полусотни жителей Пицкунов, ни у норвилишкинских. Пенсионеры в основном, бюджет соответствует…
Рядом с кладбищем и замком—костел, службы на трех языках: польском, латыни, литовском. Ксендз—старый литовец, бабушек с окрестных литовских деревень туда привозят на мессу специальным автобусом. До осени прошлого года на религиозные праздники верующие из Пицкунов приходили к пограничному забору—на том участке, который почти встык с оградой кладбища. Ксендз через забор общался с прихожанами, через забор же слушал их исповеди и причащал. А в начале ноября—как раз на День Всех Святых—прикрыли и эту духовную лазейку. Не литовцы, нет—белорусские пограничники: мол, у пограничного забора группироваться запрещено, нарушение режима госграницы.
Деревня Желнино, Тверская область
ГЕННАДИЙ БУКРЕЕВ, «Птичий доктор», № 22
Алексей МУРАШОВ, биолог
Биолог Мурашов о подвигах во имя природы не говорит. Он просто работает—выхаживает раненых птиц и зверей. Приживляет ястребам и коршунам перья гусей, а пустельгам—уток. Такое протезирование сродни нейрохирургии—перо должно не только по размеру подходить, но и динамику полета не нарушать. Мурашов это делать умеет: за 30 лет вылечил и выпустил на волю около 3 тысяч птиц и зверей. Среди орнитологов он считается одним из лучших птичьих докторов.
—Если честно, многое из моего ноу-хау—от безысходности,—признается биолог,—вот как эти картонные коробки, в которых держу птиц перед тем, как на волю выпустить. Картон мягкий, и птицы перья не бьют. В идеале нужны ящики со стенками, обтянутыми материалом. Но на такую роскошь денег у меня нет.
Жизнь в Желнине—автолавка раз в неделю, телевизор ловит один канал. Правда, теперь к деревне ведет не накатанная тракторами колея, а грунтовка с щебневым покрытием: по ней-то в начале 1990-х из Желнина сбежали в город последние жители. Остались одни Мурашовы да их подопечные—полсотни птиц: совы, ястребы, коршуны, пустельги, куры, гуси, утки. Плюс две рыси, два волка, шесть коз, три собаки и 11 котов. Последние все приблудные, брошенные дачниками. Содержат все это хозяйство Алексей и Яна за свой счет, потому что научно-опытный участок прекратил свое существование в 90-е.
За последние 10 лет крупную сумму Мурашову пожертвовали только раз—некий криминальный авторитет, отдыхавший в тверских краях, увидел волков и коршунов в вольере перед домом Мурашова и удивился и отсчитал две тысячи долларов:
—Держи, братан, на птичек!
У иностранных ученых, которые заглядывают в Желнино, в голове не укладывается, что адаптацией животных к естественной среде можно заниматься на общественных началах.
Деревня Сенное, Брянская область
ЕЛЕНА ВОРОБЬЕВА, «Сенная обитель», № 46
Наталья СУЛИНА и ее коллеги—преподаватели сельской школы—приемные мамы
Если бы не приемные дети, нашу школу закрыли бы. Десять лет назад,—говорит директор Сулина,—нас было 500 человек в cеле. Сейчас—198. Кто останется еще лет через десять?
На эту тему в Сенном силами учащихся и педагогов провели демографический мониторинг. Рекомендации (выходит, самим себе) в той работе были такие: «Привлечь переселенцев и уменьшить отток молодежи, для чего улучшить ситуацию с жильем, работой транспорта, медициной, создать рабочие места и приют для беспризорных детей».
Завезти в Сенное «беспризорных детей»—вот оно, ноу-хау. Так решили на педсовете: спастись самим и спасти кого-то еще—а что в том зазорного?..
Когда детки стали жить в семьях, «мамки» потихоньку вздыхали в учительской: кто в 14 лет времени по часам определить не может, кто в 12 не в силах собрать портфель… Сколько пережили они за свои 8—14 лет—от голода до одиночества,—мамы-учительницы осознали не сразу: приемные дети Сенного не спешили делиться своими историями.
—Сейчас-то мы их назад не отдадим даже при гарантиях, что школу вовек не закроют,—говорят учителя.—Это все уже наше, свое.
Село Смеловка, Саратовская область
КИРИЛЛ ЖУРЕНКОВ, «Наш Техас», № 17
ЖИТЕЛИ села, где нашли нефть
Смеловка вошла в историю России по счастливой случайности: именно здесь приземлился Юрий Гагарин. Однако у «звездного» села появился шанс оставить след не только в истории страны, но и в ее экономике: рядом со Смеловкой нашли нефть…
На самом промысле царит образцовая чистота. У конкурентов, на другом промысле—тоже. Работники все при деле, выглядят довольными, да и есть с чего: зарплаты здесь неплохие, механизатор получает около 15 тысяч. Сами работники—из Саратова, Энгельса, есть из окрестных сел. Однако нефтяники уверяют: рабочих рук им все равно не хватает. В нефтяном раю они требуются постоянно…
А в Смеловке—праздник. «Благовещенье»,—разводят руками местные. То, что ликование приходится на рабочий понедельник, смеловцев не смущает.
Гуляют широко: у одного из домов накрыта «поляна» с водкой, закусочкой.
Пытаемся выяснить, кто где работает. «Работы нет»,—отвечают. «А в нефтянке?»—«Не берут нас в нефтянку».
Берут других. Нам показывают запертый дом на главной улице. Там живет человек, который—чуть ли не единственный из всего села—работает на нефтяников. Среди общего веселья его дом выглядит скучновато, зато крепкий, солидный.
Остается одна надежда—Юрий Гагарин. Село уже давно обещают сделать частью большого туристического комплекса, связанного с именем космонавта. «Может, дорогу сделают,—мечтают в Смеловке,—а дома, говорят, одинаковым кирпичом обложат».
Так, в мечтах и праздниках, проходит жизнь этого саратовского села, а мимо по нефтепроводу течет саратовская нефть. Вот и получается, что нефть и Смеловка попросту друг другу бесполезны.
Нижний Новгород
ЮРИЙ ВАСИЛЬЕВ, «Немножко пою, немножко танцую…», № 30
Алла АЛЕКСАНДРОВА, массовик-затейник
Вообще-то она Алевтина, а Алла Павловна просто на язык ложится хорошо: Алла Пална Александрова. Вульгарного названия своей сугубо летней профессии—«массовик-затейник»—не любит: «Лучше и правильнее «культработник», «культорганизатор»». Везде Алла Павловна поработала: и на Волге—на теплоходах круизных, и на горьковской-нижегородской суше, в пансионатах. Алла Павловна любит, чтобы познавательно и без пошлости.
—Аукционы больше всего уважаю—чтобы вслепую покупали вещь, а потом радовались. «Средство от похудения», допустим—«кто страдает ожиреньем, кто боится похудеть?»—доходят до 10 рублей. Покупают, а там ложка с дырками. Ни в одной программе нет пошлятины и того, что делать нельзя.
Омск
ТАТЬЯНА ЕРЕМЕНКО, «Беби-миграция, бесплатно», № 24
СВЕТА и другие иностранные роженицы омского роддома № 5
Раз в одну-две недели иностранные пациентки появляются в омских роддомах; уже регулярность. 33-летняя уроженка Киргизии на плохом русском просит называть ее Светой. Сначала она вообще утверждает, что родилась и все время жила в Омске—видимо, по привычке испугавшись миграционного контроля. Потом признается, что в Россию она с семьей переехала несколько лет назад. Зарплата учителя киргизского языка и литературы (такая у Светы профессия) в переводе на российскую валюту—250 рублей; не то что не родишь—ноги протянешь. В Омске Света пошла торговать на рынок, муж подался в строители—не бог весть, но на самих и двоих детей хватило. Теперь, стало быть, третий появился. Для киргизской семьи это еще не много.
Учитель киргизского Света—не единственная роженица, с трудом связывающая русские слова. Простой сбор анамнеза превращается для медиков в исследовательские изыскания: чем пациентка болела в прошлом, какие прививки ей ставили, как протекала беременность—узнать сложно. В самый ответственный момент языковой барьер становится и вовсе непреодолимым. Никаких курсов подготовки к родам иностранки, как правило, не проходят. «Врачей не понимают и могут навредить и себе, и ребенку,—утверждает заведующая акушерским отделением роддома № 5 Ольга Панина.—Так и пользуемся языком жестов: тужься—не тужься. Да и законы природы никто не отменял».
Жены легальных и нелегальных мигрантов, уличные торговки, а также те, кто специально приехал в Россию на короткое время, чтобы бесплатно получить квалифицированную медицинскую помощь,—за этих женщин омские роддома не получают ни копейки.
Фото: ВАСИЛИЙ МАКСИМОВ; АНДРЕЙ НИКОЛЬСКИЙ; ВЛАДИМИР КОРОТАЕВ; ДМИТРИЙ МАРКОВ; МИХАИЛ ГАЛУСТОВ; МИХАИЛ БЕЗНОСОВ; ВАСИЛИЙ МЕЛЬНИЧЕНКО