Истекающий год размечен для российского населения, по крайней мере, тремя равно значимыми событиями, каждое из них отнесли к важнейшим свыше 35 процентов россиян, только что опрошенных Левада-центром. Это избрание президента Д. Медведева (весна), война на Кавказе (лето) и финансовый кризис (осень); к ним примыкает и недавнее печальное событие—кончина патриарха Алексия II (зима). Обобщая, можно представить рисунок массовых настроений на протяжении года примерно так: ожидания (предвыборные) победы, от футбольных над «Манчестером» до военных над Грузией (а действия российских войск на Кавказе официально расцениваются и признаются большинством населения именно как победа),—ощущение неопределенности, в том числе в связи с не понятными никому итогами войны и победы,—нарастающее беспокойство (кризис и его последствия). Задним числом теперь уже стоит отметить, даже подчеркнуть неокончательность и неоднозначность, раздражающую половинчатость и в этом смысле недостаточную убедительность помянутых выше триумфов—будь они выборными, спортивными или военными. Поскольку же наиболее тревожные для большинства события развернулись именно в конце года, это привело к заметным переменам в массовых оценках и акцентах, относятся ли они к прошедшим месяцам, их крупнейшим событиям или знаковым фигурам.
Острее и быстрее всего население ощутило ухудшение экономических и финансовых обстоятельств, сказавшееся на обычной жизни семьи, ее повседневном потреблении и прагматических расчетах на ближайшее будущее (крупные покупки, значительные расходы). Если в октябре почувствовали на себе задержки и уменьшение заработной платы, сокращение кадров и закрытие предприятий от 3 до 8 процентов опрошенных, то в ноябре—уже от 15 до 20 процентов, и эти цифры скорее всего будут расти. Вот как изменились ретроспективные оценки россиянами жизни собственной семьи за три последних месяца (здесь и дальше приводятся данные репрезентативных опросов взрослого, 18 лет и старше, населения России, проведенных Левада-центром).
Взглянув на таблицу 1, легко видеть, что носители более пессимистических оценок откололись именно от тех, кто, как уже говорилось, не видел особых перемен в жизни своей семьи, а не от тех, для кого и трудами кого эта жизнь стала лучше.
Соответственно стало меняться и эмоциональное состояние россиян (таблица 2).
Но дело, понятно, не ограничилось настроениями. Стали ухудшаться общие оценки экономического положения страны (таблица 3).
Более того, месяц от месяца стала последовательно и заметно расти подгруппа тех россиян, которые считают, что страна идет по неверному пути. Сегодня их доля практически сравнялась с долей тех, кто полагает, что все идет правильно и как должно. Эти оценки мы увидим, взглянув на таблицу 4.
Напротив, особых изменений в политической жизни страны (то есть в привычном для них состоянии и действиях властных верхов) россияне пока что как будто бы не видят (таблица 5).
Но это если ограничиваться нынешним положением дел. А вот уже в ближайшие месяцы наши респонденты не исключают перемен к худшему: группа встревоженных такой ситуацией растет, и это мы видим в таблице 6.
Как итог перечисленных тенденций, начиная с сентября несколько снизились рейтинги первых лиц—президента (с 83 до 76 процентов) и премьера (с 88 до 83 процентов), уменьшилось одобрение деятельности правительства (с 66 до 60 процентов), губернаторов на местах (с 64 до 58 процентов).
Само по себе такое количественное уменьшение не катастрофично, но тенденция единая, явственная и относится она ко всем главным институтам и должностным фигурам, которые получали до того максимальное одобрение населения и в наибольшей степени, по мнению респондентов, могут реально влиять на социально-экономическую ситуацию. Поэтому в оценке способностей правительства преодолеть неблагоприятные экономические и финансовые тенденции россияне разделились сегодня практически пополам: 44 процента допускают, что правительство сумеет за ближайший год улучшить положение, 43 процента этого мнения не разделяют (а еще в сентябре данное соотношение выглядело куда более оптимистично—как 53 к 34).
Растет доля тех, кто считает, что мы переживаем сейчас самые тяжелые времена, но особенно тех, кто предполагает ухудшение в ближайшее время. Обращаю внимание на тенденцию (таблица 7): сегодняшние оценки довольно близки к осенним данным дефолтного, 1998 года.
Неудивительно, что в сравнении с прошлыми годами теперь заметно увеличилась доля тех, чья уверенность в будущем за минувший год стала ниже. Она достигает сейчас трети взрослого населения, тогда как в предыдущем замере, в 2006 году, еще до подъема настроений и уверенности в мобилизационном и «тучном» 2007 году и начале 2008 года, она была вдвое меньше.
Особенность—может быть, главная—данной фазы сдвигов в общественном мнении (думаю, она будет продолжаться и продлится не один месяц, а то и не один год) в том, что оказалась под вопросом базовая категория в сознании людей и риторике власти за последний период. Я имею в виду категорию «стабильность»—то, чего вместе с «порядком» больше всего ждало российское население после попыток реформировать российскую экономику в 1992—1993 годах и что в 2000-е годы, а особенно в последние два предвыборных года ощутимее всего почувствовало. Кавказская война и мировой кризис, насколько можно судить сейчас, стали рубежом, после которого говорить, а тем более победоносно рапортовать о стабильности уже не приходится и вряд ли скоро придется. И меняются сегодня не столько оценки тех, кто за последнее время сумел сделать свою жизнь лучше или видел улучшения в жизни других, в общем существовании, а тех, для кого ничего не менялось, все оставалось по-прежнему. Иными словами, не тех, кто по мере сил что-то активно изменял, а тех, кто худо-бедно адаптировался к изменениям.
Если в предыдущие годы данные наших опросов свидетельствовали о том, что люди, глядя на окружающих, все меньше видят в них страх и усталость, но все больше надежду, то теперь ситуация изменилась прямо на глазах. Причем эти перемены касаются не только текущего положения дел, но еще в большей степени «измерения надежды», области предвосхищений, планов и расчетов. Массовые тревоги растут, конечно, при сравнении нынешней ситуации с уже упоминавшимися относительно благоприятными для большинства тенденциями, которые обозначились в последние годы, на их казавшемся радужным фоне. Но проявляется и осознается сегодняшний кризис именно как кризис будущего. Пока это сокращение перспектив имеет по преимуществу характер рутинной, привычной для массового российского сознания тревоги, что «станет хуже», урежут даже имеющийся минимум,—таковы опережающие опасения старших, менее обеспеченных и более пассивных слоев, ориентированных на адаптацию и привычку. Но при недостаточной активности, продуманности и эффективности действий власти на разных ее уровнях и в разных ветвях описанный сдвиг настроений и оценок не может не затронуть более активную, молодую, компетентную и относительно благополучную часть россиян. В конце концов больше—хотя бы по субъективному ощущению—могут потерять именно они, не привыкшие терпеть, отказываться и терять.
Тем временем более молодые, образованные и обеспеченные россияне чаще присоединяются сегодня к мнению, что забастовками и другими формами организованного протеста ничего нельзя достичь. И лишь старшие по возрасту, менее обеспеченные и более периферийные группы россиян, жители малых и средних городов чаще других групп соглашаются с тем, что забастовка—единственный способ добиться удовлетворения их требований.
Без паники и с фейерверком
Россияне пока не знают, как реагировать на финансовый кризис. Но Новым годом жертвовать не собираются
Накануне Нового года Левада-центр провел социологический опрос в четырех крупных городах России. Выяснилось: россияне не имеют четкого представления о своих финансовых перспективах, но треть из них пока что намерена тратить в прежнем объеме. О том, как общество адаптируется к новой реальности, «Огоньку» рассказал Алексей ЛЕВИНСОН, руководитель отдела социокультурных исследований Левада-центра.
Алексей Георгиевич, в 90-е годы люди реагировали на экономические трудности известным образом: сметали с прилавков товары первой необходимости. Изменилось ли поведение российского потребителя сегодня?
Да, это было характерной приметой неблагополучных времен—тогда первым делом из магазинов исчезали сахар, соль, спички. Их скупали люди, которые в двух-трех поколениях жили в ситуации дефицита и считали ее нормой. Они были уверены: когда что-то есть, надо хватать, иначе может исчезнуть. И хотя у старшего поколения остались эти рефлексы, молодые в возрасте до 25 лет не разделяют такие стратегии. Люди, выросшие после гайдаровских реформ, когда прилавки наполнились, понимают: нужно не товары запасать, а обеспечивать себя деньгами. А это уже совсем другая концепция потребительского поведения. Так или иначе, сейчас не приходится говорить ни о какой панике.
Можно ли уже предметно сказать о том, как россияне приспосабливаются к новым обстоятельствам?
Еще не возникли в массовом масштабе те обстоятельства, к которым надо приспосабливаться. И еще не сложились новые общепризнанные линии поведения, новые стратегии выживания. А несколько приемов самозащиты, которые выработались в 90-е годы, еще не включились. Первый—опора на личные садовые участки—пока не задействован из-за сезонности. Второй—челночество—не имеет особого смысла, поскольку перебоев со снабжением промтоварами и одеждой не наблюдается. А современных форм реагирования на финансовые трудности, связанных с операциями с ценными бумагами и вкладами, граждане в своей массе еще не освоили. Такие инструменты, как биржа или ПИФы, используют лишь 5—7 процентов населения.
Какой тип реакции преобладает с эмоциональной точки зрения?
Люди, повторюсь, еще не выработали ясных форм реагирования в нынешней ситуации. Непонятно, то ли надо всем переживать и бояться будущего, то ли браво заявлять, что нам все нипочем. Беспокойство отдельных граждан, безусловно, существует, но оно еще не слилось в какую-то единую реакцию, такую, которую мы имели в начале 90-х. Никакого четкого представления о перспективах финансового кризиса у россиян сегодня нет. Поэтому пока самая массовая стратегия—выжидание. Возможно, в нынешних обстоятельствах она наиболее правильная.
Можно ли прогнозировать, как будут вести себя граждане в кризис?
Многие мои коллеги полагают, что наше общество по-прежнему представляет собой единую массу и управляется массовыми импульсами. Если это так, то нас ждут и массовые фобии, и истерические реакции. Но есть некоторая надежда, что эта модель поведения будет характерна не для всего общества, а лишь для какой-то «старой» его части. Другая, «новая» часть—это люди, имеющие свою позицию, по-другому смотрящие на мир, не только потому, что у них есть деньги, но и потому, что у них другие приоритеты и ценности.
Вы говорите в первую очередь о среднем классе?
Средний класс—лишь часть общества. У нас появилось много небольших групп населения, которые для социологов, ведущих массовые опросы населения, пока не видны. Но, возможно, сейчас, на волне кризиса, они выявятся и станут какими-то центрами альтернативного поведения, носителями разумного начала. Хотя носителей неразумного начала тоже будет достаточно.
Кто сегодня спокойнее других реагирует на кризис?
В первую очередь бюджетники. У них пока есть уверенность в том, что государство их не бросит, что они защищены. Их, как и остальных, тревожит инфляция, но не закрытие предприятий. А беспокойнее других, безусловно, служащие банковского сектора, финансовых корпораций, то есть тех сфер, где идут сокращения. Тревожные настроения и в строительном бизнесе, который сворачивается по всей стране. Там работало очень много людей, но с не очень высокими заработками, а значит, и с небольшими накоплениями. Часто это люди с невысокой квалификацией, для них потеря работы тяжела: они не знают, куда идти.
На что сегодня готовы тратить деньги россияне?
Судя по нашему опросу, почти 24 процента населения предпочли бы потратить сбережения на крупные покупки. Почти 47 процентов частично потратили бы, а частично сохранили их. И 23 процента предпочли бы сбережения просто сохранить. Иными словами, мы имеем две различные тактики, при этом граждан, которые могут принадлежать как к первым, так и ко вторым, вдвое больше. Это означает, что ясности в этом вопросе нет.
Как в связи с этим изменится потребительское поведение? Насколько мы готовы затягивать пояса?
Примерно треть населения (36 процентов) говорят о том, что в ближайшее время сохранят характер потребления и не собираются отказываться от своих привычек. Среди молодых людей таких половина. Однако 39 процентов говорят, что им придется отказаться от некоторых привычек, а 16 процентов—что характер потребления решительно изменится в худшую сторону.
Как поведут себя россияне в свой любимый праздник—Новый год? По традиции гульнут «на последние» или удивят экономным поведением?
Не думаю, что здесь будет единая стратегия. Многие продавцы ожидают, что траты будут, в том числе крупные. Немалая доля населения считает, что деньги могут пропасть и их надо превратить в вещи. Новый год для них—как раз очень хороший повод купить что-то в семью. Кроме того, подешевели новогодние туры. Но вообще, скромное и пышное празднование Нового года в одной и той же семье различаются у нас несильно, не в разы. В целом вряд ли именно празднование Нового года станет особым вариантом экономического поведения. Празднование—это ритуал, а ритуалы очень стойко сопротивляются изменениям в любую сторону. Думаю только, что очень много будет потрачено на фейерверки и петарды. Наверное, больше, чем в прошлые годы. Надо же как-то разрядить напряженность, рождаемую разговорами о кризисе.
Беседовала НАТАЛЬЯ АЛЯКРИНСКАЯ
Фото: SERGEY KARPUKHIN/REUTERS; ВАСИЛИЙ МАКСИМОВ