Искажение по прямой линии

"В нем нет ни капли благородства, но есть букет. Вы спросите меня: в чем загадка этого букета? Я вам отвечу: не знаю, в чем загадка этого букета. Тогда вы подумаете и спросите: а в чем же разгадка?" — так Венедикт Васильевич Ерофеев описывал коктейль "Дух Женевы", могучий и странный, но цивилизованный. В 1963 году в Женеве "комитет по разоружению восемнадцати наций" ООН (ENCD) закрыл первый раунд холодной войны, договорившись наконец поставить хоть какие-то ограничения для гонки вооружений.

То, что без этих ограничений мир, только что запустивший в космос Гагарина, отправится кусками по тому же адресу, к тому времени было очевидно даже Никите Хрущеву, не склонному останавливаться на уже достигнутом. 20 июня 1963 года в Женеве был подписан "меморандум о взаимопонимании по вопросу об установлении прямой коммуникационной линии" между СССР и США. В августе 1963 года, 50 лет назад, дипкурьеры двух договорившихся сторон повезли из Москвы в Вашингтон и из Вашингтона в Москву оборудование для первой в мире "прямой линии" между русским генсеком и американским президентом. Так на свет появился "красный телефон".

Согласитесь, в мире, в котором президент и генсек всегда могут поднять трубку и поорать друг на друга вместо того, чтобы давить на кнопку, живется как-то менее безнадежно. Например, Джон Кеннеди может поднять трубку "красного телефона" и заорать: "Никита, сукин ты сын, зачем твои корабли под видом гражданского барахла везут на Кубу ваши ракеты? Ты хочешь, чтобы мы немедленно запустили ракеты по Ленинграду и Свердловску?" Как бы, интересно, выглядел Карибский кризис, не будь в американском Белом доме этого убогого красного телефона производства ГДР — c единственной в мире телефонной линией, которая проверяется ежеминутно, которую не перережет третья сторона, которую оберегают от шпионов и вообще от всего. Барак Обама шутил в 2010 году — теперь у нас с Дмитрием Медведевым вместо "красного телефона" Twitter,— и все понимали, о чем это он. У нас понимали уполномоченные, сильно интересующиеся и киноманы: ведь по "красному телефону" звонили у Стэнли Кубрика в Dr. Strangelove.

Загадочны причины, по которым значительная часть классических цитат запоминается, имея устное хождение, в измененной форме. С появлением интернета все немного улучшилось, тем не менее — "Я памятник воздвиг себе нерукотворный": в этой формулировке Google находит 85 тыс. упоминаний, 11% от оригинальной версии. С одной стороны, нет ничего удивительного в том, что народная молва "шлифует" оригинал, как море, и рано или поздно лень человеческая, мешающая обратиться к первоисточнику, побеждает. С другой стороны, мы не живем в каком-то реальном мире — наши воспоминания всегда зависят от текущего контекста, то, что мы будем помнить завтра, зависит не только от вчера, но и от сегодня. Никого не будет волновать то, что в исходных газетных байках осени 1917 года Александр Керенский бежал из Зимнего от большевиков, переодевшись не в женское платье, а в форму балтийского матроса. На деле он ни во что не переодевался, да и бежал, в общем-то, не от большевиков, а от эсеров и анархистов, и не то чтобы от выстрелов "Авроры". Но в нашем мире Зимний захватывали большевики по выстрелу с "Авроры", а женское платье Керенского стало больше, чем фактом — оно стало общеизвестным фактом.

С "красным телефоном" примерно та же самая история. Джон Кеннеди не звонил по "красному телефону" Никите Хрущеву. Напротив, сам по себе "красный телефон" является продуктом Карибского кризиса. В конце октября 1962 года генсек КПСС в ходе кризиса направил президенту США телеграмму в 3 тысячи знаков, на расшифровку и перевод которой ушло 10 часов — именно тогда и в Госдепе, и в Кремле сообразили: случись что со средствами коммуникации, и именно этих недостающих часов будет достаточно для апокалипсиса. Прямой кабельной линии, соединяющей Вашингтон и Москву, тоже не было — были арендованные у третьих стран кабельные линии, в том числе трансатлантические, их состояние проверяли не раз в минуту, а раз в час. Наконец, не было ни красного, ни белого, ни черного телефонного аппарата — по "красному телефону" нельзя было позвонить в принципе. В 1963 году он был, собственно, телетайпом — установив его в Белом доме, в Москву отправили классическое "The quick brown fox jumped over the lazy dog's back 1234567890". Что отправили в ответ из Москвы, неизвестно — скорее всего, наши "В чащах юга жил бы цитрус": "съешь еще этих мягких французских булок" популяризовали в Microsoft в 90-х, выпуская на рынок русскоязычную версию Word. С 1978 года, когда линию перевели с кабеля на спутник, появилась техническая возможность завести разговор между генсеком и президентом о чем угодно и немедля. Но не политическая — договор 1963 года предполагал, что обмен сообщениями будет исключительно письменным: русские — на языке Чебурашки, американцы — на языке Микки-Мауса.

"Красный телефон" был именно что экстренной линией связи, последней надеждой на понимание. Воображение рисует картины долгих, многочасовых трансокеанских бесед — но, например, президент Картер воспользовался им только однажды, в момент, когда генсек Брежнев вводил войска в Афганистан. Кеннеди вообще не имел возможности испытать систему — первым американцем, направившим русским по "красному телефону" сообщение, был Линдон Джонсон. С 2008 года все "наземные" части системы "красного телефона" переведены с металлического кабеля на оптический, и теперь по нему можно посылать не телеграммы и факсы, как ранее, а электронную почту. Поговорить тоже можно, но не говорят — когда пресс-служба Кремля сообщает о состоявшейся беседе президентов США и РФ, речь идет о разговоре по обычному телефону. Ну, почти обычному. А "красный телефон" был и остается предметом, который, слава Богу, никем не востребован. Хакеры, разведка и контрразведка, WikiLeaks, Сноуден, китайцы, иранцы, "Аль-Каида" могут быть спокойны — когда по "красному телефону" что-то будут передавать, перехватывать эти сообщения, скорее всего, будет уже поздно.

В принципе, в том, что мир, в котором мы живем, состоит из искаженных цитат и полупридуманных "красных телефонов", есть свои резоны. Совершенно точное, абсолютное знание для человека невыносимо. Объективно существующий мир нуждается в осмыслении, законная и неотъемлемая часть которого — искажение, непонимание и дополнение. "Красный телефон" слишком близок к реальности, поэтому в его трубке — фоновое шипение и фантомные голоса, звуки из ничего, изнутри головы. Когда он начнет передавать буквы и цифры, единственное, зачем это будет нужно,— указать людям, как опасно они приблизились к реальности, которая предусматривает, увы, и конец света.

А "Дух Женевы", о котором писал Венедикт Ерофеев, кстати, никакого отношения к "красному телефону" не имеет — это выражение появилось за семь лет до Карибского кризиса и за восемь лет до установки "прямой линии Москва--Вашингтон", и касалось оно совещаний глав правительств четырех стран в июле 1955 года в Женеве, посвященных проблеме урегулирования ситуации в Европе, и предполагалось в перспективе заменить соглашения НАТО и Варшавского договора европейской сетью договоров о ненападении. Именно уход от "духа Женевы" и породил первый раунд холодной войны. Видите, как легко привести цитату вроде бы по делу? Так и делается то, что у нас милосердно принято называть историей.

А настоящая история — может, и хорошо, что мы к ней не допущены.

Дмитрий Бутрин