Спецслужбы России и Северной Осетии предотвратили новый взрыв рынка во Владикавказе и задержали двух исполнителей готовившегося теракта — Николая Епринцева и Игоря Мирошкина. Мирошкин дал подробные показания о жизни на базах чеченских террористов, а также о методах их работы.
Игорь Мирошкин стал террористом случайно. В декабре 1997 года в Новокузнецке вместе с приятелем он совершил разбойное нападение. Вскоре сообщника Мирошкина поймали, а сам он подался в бега. Добравшись до Моздока, преступник познакомился с капитаном местной воинской части и попросился в армию. "У меня есть грехи, которые я хочу искупить кровью",— говорил он офицеру. Но капитан посоветовал Мирошкину не валять дурака и возвращаться домой.
Но Мирошкин не решился вернуться и уехал в Чечню. "В Грозном я устроился сторожем в мечеть,— рассказывает он.— Там было еще трое охранников. Через некоторое время из-за невыплаты зарплаты мои коллеги уволились. Я остался один, но на жизнь не жаловался: харчи идут, прихожане уважают... Вскоре я уже до мелочей знал все особенности здешней жизни. Например, что в моей мечети ваххабиты из автомата застрелили имама. Но мне бояться было нечего. Я с ваххабитами был в прекрасных отношениях и молился, как они.
Однажды ко мне подошел знакомый, Шамсудин, и позвал к себе в Ермоловскую, обещая устроить на высокооплачиваемую работу к Арби Бараеву (известный бандит, организовавший почти все громкие похищения людей в Чечне.— Ъ). Но потом заместитель Бараева сказал, что во мне там не нуждаются и что я сомнительная и неблагонадежная личность.
А чуть позже один из моих знакомых по грозненской мечети, Али, привез меня в Сержень-Юрт. Там оказался лагерь подготовки. Доверия друг к другу не было. Биографии предельно засекречивались, в тайне держались даже имена и фамилии. Если будешь задавать лишние вопросы, тебя могут заподозрить в сотрудничестве с российскими разведчиками и донести командиру. Тогда лагерного гестапо не миновать.
Мне дали имя Исмаил и поселили вместе с людьми, которые называли себя Абдурахманом, Али и Нохом. Арабы под именами Абу-Саид, Абу-Мусад и Хамзат учили военному делу: стрельбе из всевозможного оружия и тактике. В конце мая 1999 года я выпустился вместе еще с двадцатью учениками. Один из них был украинец, его называли Абдулла. Казаха помню из Астрахани, по имени Сухре, с жидкой бородой, коренастый, года двадцать три.
После окончания учебки я приехал в Урус-Мартан, где как раз началась мобилизация в исламскую армию. В ее составе укомплектовывался отдельный батальон под командованием шейха Багаутдина (лидер дагестанских ваххабитов.— Ъ). Активное участие в этом принимал один из моих учителей, Абу-Саид. Он же и поручил нам с Николаем Епринцевым организовать теракты в Северной Осетии. В частности, взорвать около какого-нибудь владикавказского стратегического или многолюдного объекта машину, груженную тротилом. Для маскировки поверх взрывчатки планировалось положить арбузы.
В случае успеха операции Абу-Саид обещал мне деньги на дом и помощь в приезде моей жены и сына из Новокузнецка в Урус-Мартан. А Епринцеву было достаточно двухсот долларов".
Николай Епринцев с детства хотел стать учителем, после школы поступил в Карачаево-Черкесский педагогический университет. Роковую роль в его судьбе сыграл однокурсник Аслан Темирбулатов. Как-то раз он рассказал Епринцеву, что исламский институт "Кавказ" набирает абитуриентов, которым будут платить большую долларовую стипендию. Долго уговаривать сменить вуз Епринцева не пришлось: деньги он любил больше детей. "Мама, не волнуйся, я скоро приеду и все тебе объясню",— написал он на прощание в родную станицу Исправная Зеленчугского района Карачаево-Черкесии. Сейчас на допросах Епринцев утверждает, что в террористических школах не учился и что преступники использовали его "втемную".
Показания Мирошкина ставят его слова под сомнение: "Мы с Коляном приехали во Владикавказ. Хотя у меня и были новые документы на имя Виктора Быкова, задерживаться в Северной Осетии я не хотел. Мы сняли квартиру на Тургеневской улице, и Епринцев остался там, чтобы подобрать подходящие для взрывов объекты, а также найти грузовик с осетинскими номерами. Я же вернулся в Чечню и доложил Абу-Саиду о проделанной работе.
Потом еще несколько раз ездил туда-обратно. За короткое время мы разведали подъезды к рынку, кинотеатру 'Дружба', двум военным городкам, воинской части на проспекте Коста и двум военным госпиталям. Епринцев обнаружил, что все дороги, ведущие к военным зданиям, находятся под строгим контролем и даже грузовик с арбузами вполне может вызвать подозрения. В конце концов мы решили остановиться у рынка 'Фаллой', где на нашу машину никто бы не обратил внимания. После этого мы купили на имя Епринцева грузовик".
По счастливой случайности планы террористов сорвались. "Когда все уже было готово, я отправился к Абу-Саиду, чтобы получить последние распоряжения,— продолжает Мирошкин.— К этому времени в Дагестане уже шла война, и араб находился там. На самой границе с Дагестаном нас с другим арабом, Абу-Хамидом, остановили свои и посоветовали заночевать, чтобы не нарваться на российские бомбы. Тогда Абу-Хамид решил возвратиться назад, в Урус-Мартан, на попутке. Только выехал, как машину поразила ракета, выпущенная с воздуха. Я же вернулся на следующий день с колонной, шедшей из района боевых действий. В колонне мало кто разговаривал: национальности разные и обсуждать было нечего, все и так ясно. Передвигались на машинах с пушками небольшого калибра, с гранатометами 'Фагот' и 'Шмель' на борту, автомат был у каждого. Вот в таком порядке с позиций вернулись в Сержень-Юрт. А чуть позже я узнал, что Абу-Саид погиб в ходе боевых действий. После этого мы просто растерялись. Меня с самого начала мучили подозрения, что после взрыва нас ликвидируют. А после гибели покровителя я по-настоящему испугался. Тем не менее мы с Епринцевым решили вернуться в Чечню через Ингушетию. Но при проверке документов на Сунженском посту нервы не выдержали, и я сознался во всем постовому милиционеру".
ИГОРЬ Ъ-ЛЬЯНОВ, Владикавказ