Увечные ценности

У России обнаружился неприятный недуг: эрозия ценностей и единых представлений о нормах жизни. Социологи называют это состояние общественной аномией. Самое парадоксальное: в первую очередь ей оказались подвержены молодые и образованные — как раз те, которые, казалось бы, должны в будущем вывести страну на путь развития. Элиты тоже растеряны. Как мы потеряли простое знание о том, что хорошо, а что плохо, выяснял "Огонек"

Ольга Филина

На ежегодной конференции Американской социологической ассоциации России был поставлен диагноз: страна больна аномией. Авторы доклада на эту тему — Кристофер Сводер и Леонид Косалс, доцент и профессор факультета социологии НИУ ВШЭ — теперь готовят свой научный труд к печати и уверяют, что в диковинном недуге — ключ к пониманию наших проблем.

Социологи пользуются понятием "аномия" с конца XIX века, и обозначает оно примерно такой же неохватный и неописуемый круг явлений, какой в медицинской терминологии отводится слову "депрессия". О том, как определять аномию, спорят разные школы, а причины ее возникновения обычно включают в себя краткий анамнез всех политических и экономических кризисов страны.

Самое краткое определение аномичного общества, впрочем, сводится к представлению о нем как об утратившем ценностные ориентиры и разного рода социальные нормы. Вот если спросить членов идеального аномичного общества, что те больше любят — чай или кофе, они либо затруднятся ответить, либо выберут "и то, и другое". Так же и в вопросах про свободу-безопасность, экономику капиталистическую и государственную, свободу слова и цензуру. Все хорошо. А что выбрать, непонятно.

— В нашем исследовании под аномией понималась неуверенность члена общества относительно господствующих в этом обществе норм, незнание, как правильно поступить в той или иной социальной ситуации и роли,— рассказывает "Огоньку" Кристофер Сводер.— Опираясь на данные опросов Всемирного исследования ценностей (World Values Survey) 2005 и 2011 годов, мы выяснили, что в России один из самых высоких уровней аномии, даже принимая в расчет другие постсоциалистические и развивающиеся страны.

Жить с этим, конечно, можно, но "куда жить" — совсем неочевидно. Авторами исследования было замечено, что у переходных обществ проблем с аномией, как правило, больше, чем у развитых и остепенившихся. Замена социализма капитализмом, модернизация, реформы не способствуют сохранению старых норм, а во вновь возникших заставляют разочаровываться. Но ситуацию с Россией только этим не объяснишь. У нас стабильность лет 10, по крайней мере, а народ, выходит, по-прежнему описывается словами Шолохова, бытописателя гражданской смуты — "блукает, как метель в степи". Не то что национальной идеи, не возникло даже политического вкуса. Или, во всяком случае, он таков, что не улавливается межнациональными опросами, выдающими вместо ценностного портрета страны звездное небо несвязных взглядов.

Научились не ценить

— Важно не переусердствовать с критикой нашего "непонятливого" общества,— считает Анна Андреенкова, заместитель директора Института сравнительных социальных исследований.— Действительно, россияне часто испытывают трудности, например при ответе на вопрос о своих политических предпочтениях. Самая простая анкета — указать, вы больше "левый" или "правый",— в большинстве европейских стран дает очень внятное распределение ответов, затрудняются ее заполнить не более 10-15 процентов респондентов. В России затрудняющихся всегда не меньше 40 процентов. Однако стоит задать вопрос: это проблема людей, что они так видят российские реалии? Или это все-таки проблема реалий? Мне кажется, наше население как раз очень адекватно описывает сложившийся порядок вещей. Спектр российских политических партий неясен самим политологам, исполнительная и законодательная власть почти неразличимы — всюду неопределенность. И люди очень ясно это фиксируют.

Более того, не все ценности для россиян одинаково непонятны. Относительно некоторых из них как раз сложился так уважаемый экспертами консенсус. Согласно результатам Европейского социального исследования (European Social Survey), наше население, выбирая между ценностью самоутверждения и ценностью солидарности, заботы о других, уверенно ратует за самоутверждение. Среди европейских стран мы входим в пятерку главных почитателей этого качества, солидарность и забота при этом, конечно, остаются в небрежении. Таким образом, можно заключить, что находчивые россияне даже выработали нормы жизни в обществе без норм, первая из которых — ориентация на персональное благополучие, личный успех и собственную силу.

— Парадокс в том, что согласие респондентов при ответе на какой-либо вопрос еще не всегда является показателем сплоченности, здоровья общества,— полагает Владимир Магун, руководитель лабораторий в Институте социологии РАН и НИУ ВШЭ. — Мой коллега Максим Руднев обратил внимание на то, что россияне похожи друг на друга своей приверженностью личному интересу и что подобный консенсус говорит как раз об общественном неблагополучии. На мой взгляд, это и есть аномия. Преодоление ее связано с распространением в обществе ценностей ответственности, честности, взаимопомощи, солидарности и формированием соответствующих норм. Дело не в том, чтобы люди просто знали об их существовании - аномия исчезает, когда складываются механизмы социального контроля за исполнением этих норм и в отношении них формируется личная приверженность. Сегодня общественное мнение не мобилизовано на поддержание норм ответственности, честности и солидарности, вместо этого его ресурсы тратятся на фальшивые цели вроде борьбы за "правильную" сексуальную ориентацию. Поскольку общеобязательные моральные нормы в обществе не действуют, люди заменяют их неформальными нормами, принятыми в отдельных социальных группах и сообществах.

Собственно, одно из последствий аномии — уход в "частную" мораль, отказ от поиска контактов с другими людьми и участия в общественной жизни. Отсюда, по мысли социологов, и низкая явка на выборах, и мусор на улицах. Когда общих ценностей нет — незачем на них тратить время. Встает, правда, вопрос: насколько управляемым оказывается такое общество без ценностей. Из двух известных общественных регуляторов — права и морали — в России, по-видимому, ни один не работает хорошо. Поэтому предполагается, что аномичные общества всегда находятся перед риском фазового перехода: здесь все может измениться в один момент, вчерашнее "хорошее" внезапно стать "плохим", непонятное — очевидным, ненужное — необходимым. Любая стабильность в таком случае обманчива, как ровная зелень болот.

Сверху не видно

Один из способов благополучно перейти болото и обосноваться на твердой почве — это довериться проводникам из элит. Стало трюизмом утверждение о высокой роли социальных верхов в тяжелые исторические времена, и в целом кажется, что они-то уж должны знать, где хорошо, а где плохо. Но России и тут не слишком повезло, а по мнению ряда исследователей — как раз здесь и не повезло.

У нас аномия охватила высокоресурсные группы населения ничуть не меньше, чем все остальные. И нередко оказывается, что они и есть — самые растерянные и дезориентированные, едва ли не слепые проводники слепых.

— В прошлом году мы завершили проект "Аксиорадар": в ходе всероссийского репрезентативного опроса давали респондентам выбрать между различными взаимоисключающими ценностными утверждениями,— рассказывает Алина Багрина, координатор некоммерческой исследовательской службы "Среда".— Самое интересное в связи с обсуждаемой проблемой, что нашлась группа "амбивалентных" россиян. Например, по шкале "духовное — материальное" 16 процентов опрошенных имеют противоречивые установки: и одно важнее другого, и другое важнее первого. И чаще всего среди них те, кто относит себя к "среднему классу по самоидентификации" и к "интеллигенции по самоидентификации". Они растеряны. По оси "важно ждать — важно действовать" амбивалентность огромная — 42 процента готовы одновременно и к первому, и ко второму. И здесь преобладают все те же представители "среднего класса".

В их растерянности можно видеть оторванность от корней, а можно — разочарование в западных идеях; как бы то ни было, передовой и самый "модерный" социальный слой России демонстрирует все признаки скорого паралича, конвульсируя между активностью и ожиданием. Возможность фазового перехода в этих конвульсиях, кстати, тоже налицо.

Но "средний класс" все-таки не самый верх, равно как и интеллигенция. Остается надежда, что правящие круги за время своего верховенства обросли ценностями и смыслами. Надежда, впрочем, призрачная, если вспомнить результаты нашумевшего исследования экспертов международного дискуссионного клуба "Валдай" "Российская элита - 2020". Данные для него собирались в течение 19 лет, в несколько этапов, на каждом из которых опрашивались "власть имущие": чиновники, депутаты, руководители крупнейших предприятий. Все ради того, чтобы понять, куда ведут страну ее выдающиеся представители. Базовую гипотезу авторов — что новые элиты (поколение 80-х) должны принести с собой новые ценности — пришлось корректировать по ходу работы. Что-то они, конечно, с собой несут, но не факт, что можно назвать это сложившимся кругом ценностей.

Выяснилось, например, что поколение 80-х одновременно является носителем постматериалистических ценностей — самовыражения, открытости, свободы — и исповедует агрессивный антиамериканизм. Более того, весь постматериалистический комплекс представлений и преданность идеалам эмансипации не мешает самым молодым предпочитать авторитарный стиль правления. С 1995 по 2011 год популярность авторитаризма среди представителей младшего поколения, согласно данным исследователей, выросла более чем на 50 процентов (в среднем по всем социальным группам — 30 процентов). А оценки важности развития демократии и текущего уровня развития демократических институтов в стране в этой когорте были, соответственно, куда ниже общего показателя. Получилось, что молодые элиты не любят демократию больше, чем масса населения. От свободы при этом не отказываются и к какому будущему ведут — загадка. В попытках анализировать необъяснимое авторам пришлось назвать нарождающиеся российские элиты "двуликим Янусом". Такие противоречия вмещает только миф.

— Аномию можно понимать как неопределенность норм и ценностей,— пояснил "Огоньку" один из авторов исследования, Эдуард Понарин, завлабораторией сравнительных социальных исследований НИУ ВШЭ.— Наша элита как раз характеризуется отсутствием единства относительно некоторых ключевых вопросов — например, об идеальной форме правления. Наблюдается дисперсия взглядов во всем, что касается приоритетных методов управления страной: проблема аномии, таким образом, существует.

Ценное и бесценное

Есть, впрочем, одна успокоительная греза — что все межстрановые исследования, равно как и национальные опросы, построенные по западным лекалам, не способны уловить нашей уникальной системы ценностей и норм. Может, не определяют антитезы "самоутверждение — забота о других", "авторитаризм — демократия" реперных точек народной души. А они между тем есть: другим живем, о другом заботимся.

— Если учесть многие оговорки и не воспринимать это соображение слишком буквально, то в нем можно найти определенный смысл,— считает Алина Багрина.— Не стоит забывать, что само понятие "ценности" — это секулярное понятие. Разве кто-то будет умирать за то, у чего есть "цена"? Умирают за бесценное или, на худой конец, за сверхценное. А в России, согласно нашим опросам, готовность к самопожертвованию до сих пор существует. Значит, есть у россиян что-то, что можно назвать не столько ценным, сколько святым, что-то неделимое и не всегда вербализируемое. Мы пытались посмотреть на святое глазами людей через фотоисследование: предлагали респондентам выбрать изображения "святого". На отобранных фотографиях не оказалось ни государства, ни труда, ни истории. Были только другие люди — и это, конечно, очень интересно: возможно, наша асоциальность сильно преувеличена нами самими.

С другой стороны, у всего невербализируемого есть один большой недостаток — непонятно, чем оно обернется и как проявится. Пассионарно умирать можно за бесконечное количество идеалов, и редко какой этого стоит. Исследователи уже рисуют возможности не самых лучших ценностных скачков нашего общества, одни из которых ведут к дезинтеграции страны, другие — к этническому национализму.

— Важно заметить, что элита и масса расходятся в определении значимого "другого",— поясняет Эдуард Понарин.— Для массы это этнический другой: кавказец, мигрант. А элита в такую игру играть не хочет. Здесь лежит главное противоречие ближайших лет, на котором будут пытаться сыграть контрэлиты. Поскольку большинству населения идеалы демократии безразличны, прения о демократии останутся внутриэлитными разборками. А ксенофобия — совсем другое дело. Согласно нашим прогнозам, большинство населения готово поддержать лозунг "Россия для русских".

Не это ли станет национальной скрепой? Пока ни элиты, ни массы не определились с базовыми демократическими ценностями, им вполне могут предложить другие, совсем не демократические. Хорошо бы, чтобы наше святое на такое выгодное предложение не откликнулось.