Дело о рекордных растратах

2 млн руб. похитили в 1933-1934 годах из незаконно созданного резервного фонда и с других счетов Совета украинских профсоюзов несколько его высокопоставленных сотрудников. С учетом того что большинство членов профсоюза получали 60-80 руб. в месяц, хищение было воспринято едва ли не как кража века. Однако новым и необычным в этом деле оказалась лишь сумма похищенного, ведь растраты собранных с трудящихся профсоюзных взносов в 1920-1930-х годах происходили регулярно и повсеместно.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Инородные организации

Так уж повелось, что некоторые заграничные новшества трудно приживаются в России. Возьмем профсоюзы. Казалось бы, в аграрной стране, где усилиями власти насаждались и укреплялись крестьянские общины, по мере промышленного роста профсоюзы должны были возникать сами собой и добиваться больших успехов. Но это лишь на первый взгляд. Сельская община, как, впрочем, и городские сословные общества, насаждалась правительством с единственной целью: чтобы все подданные Российской Империи исполняли возложенные на них обязанности. А если кто-то уклоняется, за него отвечает все общество, к которому он принадлежит. В такой ситуации защита интересов членов этого общества превращалась даже не в третьестепенную задачу.

Именно поэтому появившиеся в России организации по защите прав трудящихся рассматривались и правительством, и работодателями как нечто инородное и вредоносное. А любые формы борьбы рабочих и служащих за свои права — забастовки или демонстрации — считались покушением на основы государственного строя и безжалостно подавлялись.

Такой подход был в определенной степени оправдан. Когда протесты доведенных до отчаяния трудящихся принимали широкие масштабы, в стране наступал коллапс. В 1905 году газета "Новое время" в статье о массовых забастовках писала:

"Вся экономическая деятельность остановилась. Но остановилась не так, как это рассказано в известной сказке о Спящей Царевне, а с глубоким потрясением всего хозяйственного организма огромной страны! Города остались без продовольствия, фабрики без топлива и материалов, купцы без товаров, голодающие крестьяне без закупленного для них хлеба, банки с просроченными векселями и т. д. В то же самое время колоссальный народный капитал в виде рельсовой сети, стоящей свыше 5 миллиардов рублей, остался без действия, не переставая, однако, требовать расходов на проценты по соответствующим займам, на погашение этого капитала и даже на содержание огромной армии железнодорожных служащих — свыше 300 тысяч человек".

А потому, как только революционный бунт подавили, начались новые гонения на профессиональные союзы.

Тот же путь избрали и большевики вскоре после прихода к власти. Вначале речь шла только о протестных выступлениях. 19 декабря 1917 года Совет народных комиссаров рассмотрел вопрос "О возможности забастовки служащих в правительственных учреждениях во всероссийском масштабе" и постановил:

"Поручить т. Дзержинскому составить особую комиссию для выяснения возможности борьбы с такой забастовкой путем самых энергичных революционных мер, для выяснения способов подавления злостного саботажа".

Затем пришла очередь неподконтрольных большевикам профсоюзов. В 1920 году Союз московских печатников не только не соглашался на условия труда в государственных типографиях, но и сообщил о разногласиях приехавшей в Москву британской профсоюзной делегации. После отъезда англичан власти решили наказать непокорных и направили отряд чекистов арестовать профсоюзных лидеров. А когда те заперлись в своем здании, их забросали гранатами.

Впрочем, в это же время в партии велась дискуссия о профсоюзах, и ряд ее участников настаивали на передаче рабочим организациям контроля над предприятиями и всей промышленностью, уверяя, что советы профсоюзов со временем смогут заменить правительство. Однако эта точка зрения не нашла понимания у большинства партийной элиты, увидевшего в ней покушение на свои властные полномочия. Вопрос сочли несвоевременным, а вскоре началось преобразование профсоюзов. Они превратились в орган администрации предприятий, главной обязанностью которого было держать рабочих и служащих в узде и контролировать исполнение требований властей и дирекции. Если на заводе случалась вспышка недовольства, профсоюзы вынуждали рабочих вести переговоры, не останавливая производство, в противном случае начинались увольнения самых активных участников протестов.

Конечно, большевики могли бы без труда ликвидировать профсоюзы. Однако такую акцию государства рабочих и крестьян могла с успехом использовать зарубежная пропаганда. К тому же на руководящие посты в профсоюзах можно было назначать заслуженных товарищей, которые по недостатку знаний и образования не годились ни в красные директора, ни для работы в партийных органах, ни для руководства исполнительными органами власти. Идея выглядела вполне здравой. Выходцы из народа, казалось бы, идеально подходили для проведения линии партии в жизнь.

Вот только плохо знавшие обычаи российского крестьянства вожди не учли одного обстоятельства. Профсоюзные деятели новой формации осознали себя старостами среди пролетариев. А одной из привилегий сельского старосты испокон веку считалась возможность обкрадывать барина и подчиненных крестьян.

Растратные тенденции

В начале 1920-х годов бесследное исчезновение некоторых сумм из профсоюзных средств объясняли малограмотностью и наивностью профсоюзных работников. Или запутанностью учета, возникавшей по той же причине не только в профсоюзах, но и по всей стране. Во второй половине десятилетия финансовые нарушения в профсоюзных организациях приняли значительные размеры и наблюдались практически повсеместно. Именно поэтому в 1928 году начались серьезные проверки сметной документации в профсоюзах, которые привели к плачевным результатам. Газета Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов (ВЦСПС) "Труд" писала:

"Если вся финансовая отчетность ведется в каких-то самодельных тетрадочках, а книги и формы ведомостей находятся на запоре, в шкафу; если погашения ссуд и взносы в кассу взаимопомощи принимаются без всякого оформления, кем угодно, когда угодно, где угодно — при случайной встрече на лестнице, в коридоре, на ходу,— то мудрено ли, что образуется утечка, что раскрывается растрата... Путаница невероятная. Размер растраты не поддается учету; сами виновники не могут найти концов. Сперва был представлен один список должников, потом — другой. Оба оказались дутыми в одинаковой мере. Должники отрицают задолженность, касса тщетно силится ее доказать. Даже выдачи не всегда проведены по книгам. Нашелся странный заемщик, клятвенно заверяющий, что за ним числится ссуда, хотя в книгах нет никаких следов. Поверили на слово... Союзные средства по-прежнему большими суммами хранятся на руках и разбазариваются под сомнительную гарантию дружеских расписок. В кассе березовского райкома совторгслужащих вместо 678 руб. имеется в натуре только 13, остальное — в расписках; в кассе месткома полей орошения вместо 362 р. в наличии только 6, прочие — на руках".

Как писала газета, групповой комитет профсоюза работников предприятий питания — Союза нарпит — проводил разного рода операции, похожие на махинации:

"Группком нарпита ведет какие-то операции: продает бутылочные пробки из баров пищетреста, поступающие по сговору с хозорганами в его распоряжение "на культфонд". Но поступающие суммы нигде не проводятся, документов нет. Все накопляющиеся денежные и всякие иные расписки проводятся по ведомостям не по мере совершения операций, а по мере накопления, в один присест. Во всем — хаос и бесконтрольность. И верный спутник — "неожиданная" растрата".

При этом число растрат всего лишь в нескольких проверенных месткомах и групкомах стремительно возрастало:

"В области растрат имеются явные "достижения", неуклонный рост: в 1926 году — 29 на сумму 5000 рублей, в 1927 г. — 34, на 6000, не считая двух, размеры которых не удается установить. Где контролирующие органы, в которых как будто нет недостатка: казначей завкома, ревизионная комиссия, казначей союза, бухгалтерия? Только в двух случаях растраты обнаружены казначеями и в 6 — ревизионными комиссиями; все остальные раскрываются случайно, при очередном обследовании союза либо благодаря самоличному признанию и покаянию виновников растрат. Вот и ответ на поставленный вопрос. Между прочим, еще одно "достижение": успешно развивается вовлечение женщин. В прошлые годы это было исключительно мужское дело; сейчас среди привлеченных по делам о растратах имеются уже 4 женщины".

Печатный орган ВЦСПС отмечал, что наказания как по линии профсоюзов, так и в судебном порядке не помогают борьбе с растратами:

"Несмотря на все увеличивающиеся союзные и советские репрессии за растраты они не только не прекращаются, но создается даже угроза некоторой их стабилизации. И в самом деле, по московским союзам в 1926 г. растрачено было 116 000 руб., в 1927 г. — 105 000 руб. По отдельным союзам: сельхозрабочих в 1926 г. — 3140 руб., в 1927 г. — 3285 руб., у кожевников — 7251 руб. и 7714 руб. и т. д. и т. п.

"Растратный рекорд" побили текстильщики, у которых в 1926 г. было 57 растрат на 22 042 руб. 52 коп., а в 1927 г. уже 83 растраты на 23 117 руб. 14 коп.; за ними идут печатники: в 1926 г. растрачено 5849 руб. 45 коп., в 1927 г. — 10 931 р. 08 коп.".

Как писала газета, контролеры отмечали рост квалификации расхитителей:

"Счетоводство (часто стараниями самих растратчиков) ведется по внешности сугубо аккуратно и добросовестно, и для прикрытия растрат применяется целая система подлогов".

Действительно, зачем было рисковать и подвергать себя риску наказания за хищения, когда достаточно было легких нарушений финансовой дисциплины?

"Даже в московских губотделах,— писал "Труд",— где, несомненно, сидят лучшие союзные работники, где должна сказаться близость к руководящим центральным профорганизациям — ЦК и ВЦСПС,— не все благополучно со сметами... До сих пор мы наблюдаем большие перерасходы, слабую бюджетную дисциплину и даже сметные "фокусы" (пример московского губотдела коммунальников). Такие явления, как почти полная ликвидация запасного капитала (причем значительная часть его съедена "аппаратными" и административно-хозяйственными расходами), как отнесение 27 проц. "аппаратных" расходов на другие статьи сметы, совершенно недопустимы в наших профсоюзах и особенно московских, которые должны быть примером для всех остальных профорганизаций".

Цифры, которые приводились в газетной статье, показывали, что расходы каждого члена профсоюза текстильщиков на содержание аппарата московского губернского отдела этого союза ежегодно росли. В 1925 году профвзнос составлял 22,34 копейки, в 1926-м — 25,99, в 1927-м — 26,73. Казалось бы, сущая мелочь. Однако копейки складывались в довольно крупные суммы, которые расходовались отнюдь не по назначению.

По Москве и Московской губернии только профсоюз работников предприятий питания — Союз нарпит — собирал с каждым годом все больше денег. В 1924 году сумма взносов составила 374 тыс. руб., в 1925-м — 507 тыс., в 1926-м — 687 тыс., за первую половину 1927 года — 359 тыс. руб.

На этом фоне, как показала проверка, росли и аппетиты профсоюзных чиновников. Губотдел перерасходовал установленные фонды на зарплату аппарату, тратил непомерные деньги на организационные и мелкие расходы, приобретал дорогостоящее имущество, включая автомобиль за баснословные для того времени деньги — 6,5 тыс. руб., а также раздавал деньги различным лицам. Формально — заимообразно, но, как потом устанавливалось во многих случаях, эти деньги никогда не возвращались и списывались как долги, которые невозможно востребовать. Однако больше всего проверяющих поразило, насколько в Союзе нарпит были превышены предусмотренные сметой расходы на покупку имущества — на рекордные 757%.

Соцстрах как соцужас

Хищениями взносов дело не ограничивалось. В те годы в ведение профсоюзов передали всю систему социального страхования — выплату пособий на детей, по нетрудоспособности и смерти, пенсий, пособий по безработице, оплату услуг медицинских учреждений и санаторных путевок. Для этого все заводы, фабрики и предприятия перечисляли на социальное страхование процент со всех видов зарплаты своих работников.

Для бюджетных организаций этот налог составлял 12%, для предприятий промышленности и транспорта — 16%. Время от времени для отдельных отраслей устанавливались льготные тарифы, для тяжелой индустрии выплаты по соцстраху в 1928 году составляли 10%. Руководители профсоюзов и Центрального управления социального страхования (Цусстрах) регулярно настаивали на увеличении тарифов, поскольку средств не хватало.

Причем это были вовсе не голословные утверждения. 4 апреля 1928 года агентство РОСТА сообщало:

"Открыты возмутительные безобразия в страхкассе крупного угольного Анжеро-Судженского района. Касса, обслуживая многочисленную массу горняков, проявляла к ним самое бесчеловечное отношение. Так, пособия на ребенка выдавались с запозданием на шесть месяцев, выдачи больничных пособий сопровождались такой волокитой, что многие рабочие отказывались в конце концов от их получения. Известны факты, когда вследствие невыплаты страхкассой пособия покойники оставались в течение продолжительного времени непогребенными. Врачей не хватает. На каждого врача приходится двойная нагрузка. Ежедневно остаются невыполненными от ста до двухсот рецептов. Однажды 20 беременным, прождавшим врача целый день, было объявлено: "Врач уехал в Томск — кому надо, поезжайте туда"".

Впрочем, подобные проблемы возникали не только из-за низких тарифов выплат на социальное страхование. В ходе проверок профсоюзных и соцстраховских организаций в 1928 году обнаружились нарушения, которые потребовали вмешательства милиции. В частности, в Москве — Московского уголовного розыска, или МУУРа, как его тогда именовали. Пресса сообщала:

"МУУР обнаружил в замоскворецкой страхкассе крупные хищения страховых средств. Сотрудник страхкассы И. В. Мильский, руководивший всей операционной работой райстрахкассы и девяти страховых пунктов, систематически обворовывал кассу. Его непосредственными соучастниками были три брата (братья его жены) Ивановы: Николай — токарь по металлу на механическом заводе им. Ильича, Сергей — слесарь-водопроводчик хамовнического строительного участка Мосстроя и Василий — счетовод Солесиндиката. Они подделывали больничные листки, фабриковали доверенности на получение страховых пособий и т. д. При обыске у Мильского найдено 28 сфабрикованных им самим печатей различных учреждений.

Деньги из страхкассы получали бр. Ивановы. Чтобы не быть уличенными кассирами страхкассы и выплатных пунктов, Мильский прикрепил их для "обслуживания" к трем учреждениям: один из братьев получал деньги по доверенности на имя Лунина — секретаря месткома института прикладной металлургии и минералогии; другой — на имя Любимова — "технического секретаря правления" строительной комиссии по сооружению государственного исследовательского нефтяного института; третий брат — на имя Махова — "технического секретаря" транспортного отдела Мосстроя (между прочим, Махов пользовался профсоюзным билетом N242203/729 союза печатников).

Какие еще учреждения "обслуживали" братья Ивановы, сейчас трудно сказать, так как расследование этого дела не закончилось. Обнаружено пока несколько подложных доверенностей на получение пособий для сотрудников частных мастерских и некоторых других учреждений, которые братья Ивановы обслуживали, так сказать, по совместительству. Предварительной проверкой платежных документов страхкассы установлено, что Мильский и компания с декабря 1926 года получили из страхкассы и выплатных пунктов 13 300 рублей".

Похожее по масштабам, но гораздо более простое по исполнению хищение имело место тогда же в дорстрахкассе Московско-Казанской железной дороги, которую обокрал ее председатель Якунин. Газета "Труд" констатировала:

"Якунин, сам отдавший себя в руки правосудия, заявил первоначально, что он растратил 6 тысяч рублей. Однако, как оказалось, признание Якунина не совсем точно: предварительной ревизией, произведенной Цусстрахом, уже установлено, что он растратил около 12 тысяч рублей. Но нас в данном случае интересует не сумма растраты, а обстановка, которая созидала самую ее возможность. А в том отношении, надо отдать справедливость Якунину, его показание при первоначальном допросе вполне оправдалось: он крал, мог красть общественные средства потому, что ни президиум страхкассы, ни ревизионная комиссия, доверяя "старому страховику", не контролировали его, не интересовались тем, что делает председатель.

Якунин пользовался большим авторитетом у страховых работников, профработников и администрации железной дороги. Он считался чуть ли не лучшим из председателей страхкасс... Этот "авторитет" создал Якунину положение, при котором он мог бесконтрольно пользоваться общественными средствами. Как председатель страхкассы, Якунин являлся только распорядителем кредитов, но не имел права совершать самостоятельно никаких денежных операций. Это правило, конечно, было известно и президиуму страхкассы, и ревизионной комиссии. Однако Якунин сам, лично, брал из страховой кассы крупные суммы будто бы на приобретение в Цусстрахе путевок в санатории и курорты для застрахованных. Под этим предлогом Якунин брал также систематически крупные суммы и в управлении Моск.-Каз. ж. д.".

Чтобы запутать всех, Якунин то брал деньги из кассы, то возвращал их, и ревизионная комиссия долго ничего не замечала. А контрольная проверка Цусстраха сразу обнаружила сверхкрупную недостачу, которая, однако, не шла ни в какое сравнение с тем, что происходило на Украине.

Украинские достижения

31 мая 1928 года председатель Всеукраинского совета профессиональных союзов (ВУСПС) И. А. Акулов прислал в ВЦСПС следующую телеграмму:

"В Артемовске, Сталине, Луганске, Кривом Роге, Николаеве, Мариуполе, Одессе, Кременчуге выплата пособий по болезни задерживается в страхкассах на 1-2 месяца, а выплата по дополнительным видам пособий — на 4-5 месяцев. Положение настолько катастрофическое, что в Киеве и в Одессе выплата пособий безработным приостанавливается. Накануне такого же кризиса стоит и харьковская страхкасса. По имеющимся в ВУСПС неполным сведениям, задолженность застрахованным достигает 2 млн руб.".

Глава украинских профсоюзов требовал немедленной помощи, но ВЦСПС опубликовал данные, свидетельствовавшие, что помощь предоставлялась в значительном объеме:

"В текущем году Цусстрахом отпущено Главсоцстраху УССР на усиление страховых средств до 3 млн руб. и, кроме того, предоставлено путевок на курорты Цусстраха на сумму 760 тыс. руб. Образовавшийся к 1 октября 1927 г. дефицит в сумме 5200 тыс. руб. был покрыт Цусстрахом. Независимо от этого в распоряжении Главсоцстраха УССР были оставлены в качестве оборотных средств отчисления во всесоюзный фонд социального страхования в размере 1276 тыс. рублей.

По предположениям Цусстраха, этих сумм хватило бы для обслуживания застрахованных всеми видами пособий до 1 июля...

Где же искать причину катастрофического положения фондов?

В бессистемной трате денег на капитальное строительство, на организацию ночных санаториев лежат корни дефицита органов соцстраха УССР. Вину за тяжелое состояние фондов и мытарства застрахованных, которые по нескольку месяцев дожидаются пособий, они должны отнести за свой счет, за счет своей бесплановости".

Между профсоюзными лидерами Украины и Союза развернулась бурная дискуссия, в ходе которой Акулов доказывал, что, несмотря на все усилия, украинская промышленность не может обеспечить выплаты в соцстрах на необходимом уровне. А ВЦСПС утверждал, что перечисленные из Москвы деньги нужно расходовать бережнее и что неоправданно широкое строительство больниц этому не способствует. Акулов, в свою очередь, утверждал, что республика обеспечена лечебными учреждениями очень плохо, а потому затраты совершенно оправданны.

Закончилось все как обычно. Москва выделила новую порцию помощи, и члены профсоюзов на Украине получили причитавшиеся им деньги. Вопрос о правомочности трат денег украинского соцстраха мог бы забыться сам собой, если бы не одно обстоятельство. В 1933 году Акулова, который после руководства профсоюзами успел побывать заместителем наркома рабоче-крестьянской инспекции СССР, первым заместителем председателя ОГПУ и членом Политбюро ЦК ВКП(б), назначили прокурором СССР. А это кресло хотел занять зампрокурора — известный А. Я. Вышинский, вскоре начавший проверку бывшей вотчины своего шефа — украинских профсоюзов. Не исключено, что именно поэтому в 1935 году Акулова сняли с поста и перевели на куда менее заметную и ответственную должность — секретаря Центрального исполнительного комитета СССР. Ну а Вышинский, назначенный прокурором Союза, 2 июня 1936 года доложил Сталину о результатах расследования дела:

"Прокуратура УССР закончила расследование дела о злоупотреблениях руководящих работников Бюро Соцстраха и Управления Санаторно-профилактических учреждений Совета Профессиональных Союзов Украины. Основные преступления работников аппарата Совпрофа Украины заключаются в следующем:

руководитель Бюро Соцстраха Совета Профессиональных Союзов Украины Кравченко И. Ф., начальник Бюджетно-финансового отдела того же Соцстраха Дубровский К. И., руководитель Управления Санаторно-профилактических учреждений Синельников С. Б. и главный бухгалтер того же управления Агранович с целью разворовывания средств Соцстраха создали так называемый резервный фонд, доводя его до 5 387 000 рублей. Бесконтрольно распоряжаясь средствами резервного фонда, Кравченко и Дубровский движение сумм резервного фонда в бухгалтерии бюро Соцстраха не отражали. В 1933-34 г.г. разновременно четырьмя суммами Кравченко и Дубровский за счет резерва перевели Управлению Санаторно-профилактических учреждений 346 000 рублей и эти деньги вместе с Синельниковым и Аграновичем расхитили, а документы по всем этим операциям уничтожили. В том же 1934 г. Кравченко, Дубровский, Синельников и Агранович расхитили 101 тысячу рублей, находившихся на личном текущем счете Кравченко. Под видом "взаимных расчетов" со строительством Высшей школы Профдвижения Кравченко и Дубровский перевели в декабре 1934 г. строительству из резервных сумм 50 000 руб. и вместе с начальником строительства Будницким и бухгалтером строительства Овчаренко эти деньги расхитили. Подобным путем, а также другими жульническими комбинациями было расхищено около 2 000 000 рублей".

Руководители профсоюзов Украины как минимум могли догадываться о происходившем:

"Из того же резервного фонда Кравченко и Дубровский незаконно, сверх сметы, израсходовали около 700 000 рублей на содержание дач в Киеве и Харькове, в которых жили члены Президиума Совпрофа; 357 000 рублей израсходовали на ремонт и оборудование помещения Совпрофа; 893 тысячи рублей — на покрытие безнадежных долгов".

Как писал Вышинский, помимо стандартных уловок обвиняемые применяли и новый метод хищения средств:

"Наряду с разворовыванием денежных средств по линии Совпрофа в Управлении Санаторно-профилактическими учреждениями Украины упомянутые выше Синельников и Агранович, а также их соучастник Каценельбоген (плановик Управления Санаторно-профилактическими учреждениями, покончивший жизнь самоубийством в момент возбуждения дела) расхитили свыше 2000 санаторных путевок, часть из которых продали, а деньги присвоили.

Кроме этого в Управлении Санаторно-профилактическими учреждениями была установлена преступная система, в силу которой путевки распределяли организациям с нарушением сроков, на которые путевки отпускались. Зачастую путевка доходила до трудящегося настолько просроченной, что использование ее делалось нецелесообразным. За счет этого "недоезда" образовался фонд в сумме около 3 миллионов рублей, так как за не использованные по вине Управления Санаторно-профилактическими учреждениями путевки деньги не возвращались. Из этого фонда Бюро Соцстраха Украины покрывало убытки по домам отдыха и санаториям".

По совокупности содеянного главные виновники, как считал Вышинский, подпадали под действие знаменитого "указа семь-восемь" — "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности" от 7 августа 1932 года, которым за хищения при отсутствии смягчающих обстоятельств предусматривалась высшая мера наказания — расстрел:

"По данному делу привлечено к уголовной ответственности 19 человек. Кравченко, Дубровскому, Синельникову, Волынскому (начальник отдела строительства Совпрофа Украины), Будницкому и Аграновичу предъявлено обвинение по закону от 7 августа 1932 года, остальным обвиняемым предъявлено обвинение в злоупотреблении служебным положением в корыстных целях. Дело назначено к слушанию в Верховном Суде Украины на 7 июня 1936 г. По просьбе Секретаря ВЦСПС т. Шверника в качестве общественного обвинителя мною допущен секретарь ВЦСПС т. Аболин".

В последующие годы о подобных крупных профсоюзных хищениях члены профсоюзов, как и все советские граждане, не оповещались. Однако практически каждый в брежневском СССР мог видеть у себя на заводе или в организации хорошо одетого и довольного жизнью председателя профкома. Как-то получалось, что они в первых рядах улучшали свои жилищные условия, чаще других ездили в санатории, и даже право на приобретение дефицитных "Жигулей" они получали до странного быстро. Если у кого-то в памяти сохранилась другая картина, ему крупно повезло.