Норвежское скандальное
Анна Толстова о выставке Хьяртана Шлеттемарка в Осло
Как пишут в биографиях, Хьяртан Шлеттемарк родился в простой крестьянской семье. В простой крестьянской семье он был самым младшим из четырех детей, и унаследовать семейный бизнес — ферму Шлеттемарк в Согн-ог-Фьюране — ему не светило. Лет семи от роду он случайно услыхал родительский разговор: простые норвежские крестьяне, устав от своих крестьянских забот, толковали о том, что лучшая в мире профессия — это художник, потому что художники не работают, а наслаждаются жизнью. Хьяртан любил рисовать и был сообразительный мальчик. После школы он поехал в Осло — отучился в Национальной академии ремесел и дизайна и пошел в Академию художеств. Подрабатывал ночным портье, и среди постояльцев в отеле оказалась одна шведская художница, открывшая ему, что в консервативной Норвегии, где всех меряют Эдвардом Мунком, жизни нет, в Швеции же — авангард и либерализм. Сообразительный мальчик собрал чемодан и на следующий день отправился в Стокгольм — поступать в Королевскую академию.
В Осло середины 1960-х он — с живописью цветового поля, акрилом вместо масла и поп-артистскими ассамбляжами, живописными рельефами, где форма лепилась уже не краской, а пластмассами,— выглядел форменным радикалом. В мае 1965-го авангардист шведской выучки удостоился большой чести: его ассамбляж был выбран в качестве "картины месяца", каковые Общество молодых художников регулярно выставляло на всеобщее обозрение в самом центре Осло — в витрине на площади возле парламента. Ассамбляж не продержался и пары недель — витрину разбили, работу измазали красной краской, белая поверхность не поддавалась реставрации, и растерянному автору предложили выставить что-то другое. Тут-то и начинается история самого знаменитого — после Мунка — норвежского художника Хьяртана Шлеттемарка. Политического поневоле художника, норвежского Бойса, чья ретроспектива в Музее современного искусства Осло метко названа "Искусство быть искусством".
В те дни первые полосы многих норвежских газет заполнили фотографии из Вьетнама: дети, сожженные напалмом. Хьяртан Шлеттемарк, и так-то переживавший психологическую травму из-за вандалов, газеты читал, и душа его страданиями человечества уязвлена стала. Во всю ширь ассамбляжа, выставленного взамен попорченного, разевался огромный алый рот, из которого вырывалось слово "Вьетнам" и в котором можно было различить скомканный, словно бы пережеванный американский флаг. Публицистическое произведение художника на грани нервного срыва называлось "По сообщениям из Вьетнама. Детей поливают напалмом, их кожа чернеет, они умирают" и подняло целую бурю в прессе. Пресса плавно переходила от вопроса, поддерживать ли американцев во Вьетнаме и можно ли издеваться над флагом США, к более общему — какого рожна мы терпим эту погань, то есть современное искусство. Со времен Мунка тихая Норвегия не знала большего художественного скандала. Ассамбляж демонстрировали в Осло и Ставангере, и за время обеих выставок на него покушались четыре раза — с ножом, топором и пятикилограммовым камнем за пазухой, даром что провокационную работу охраняли двое полицейских. В результате последнего нападения ассамбляж превратился в кашу, которую все же приобрела одна антивоенная норвежская организация — Шлеттемарк перевел деньги в фонд жертв вьетнамской войны и попросил шведского гражданства.
Он не выбирал "политическую" карьеру — так получилось, время было такое: "Флюксус", Бойс, 1968-й. Таинственным образом ретроспектива в жанре агиографии передает этот дух, складываясь в большой коллаж из коллажных работ Шлеттемарка — фильмов, фотографий, плакатов, костюмов, объектов и инсталляций, оставшихся от перформансов, вернее, от одного бесконечного перформанса. Первые годы шведской эмиграции он весело проводил в Стокгольме, выступая в экспериментальной галерее Observatorium на пару с товарищем, музыкантом-шаманом Робертом Яппиненом. Волны "Флюксуса" дошли и до Швеции — Шлеттемарк и Яппинен занялись "реализмом", то есть натурально поселились в галерее, провозгласив все, что внутри, искусством и прося зрителей, ежели их угораздило прийти в Observatorium, когда художники спят, не включать свет и осматривать экспозицию с карманными фонариками. Вьетнамская тема не оставляла: так, во "Второй реалистической симфонии" Яппинен поливал Шлеттемарка, одетого в специальный костюм и маску президента Линдона Джонсона, цветными полимерными смесями, которые, как и напалм, производила компания DOW Chemical. Перформанс с цветными полимерами был не только расставанием с живописью — Шлеттемарк прощался с лярпурлярничаньем учителей-модернистов, посылая ко всем чертям идею чистого искусства.
Надо ли объяснять, что это было сугубо некоммерческое искусство, и однажды, когда Шлеттемарк пришел в социальную службу за пособием, прося денег на хлеб и пластмассу, его упекли в психушку. Надо ли объяснять, что из всего — из психиатрического освидетельствования, медицинской канцелярщины и даже прописанных ему таблеток — он смог сделать искусство, "антипсихиатрическое искусство". Например, давал "Уроки падания" в парке Витаберг, балансируя на канате с шестом из рекламы успокоительного, свернутой в трубочку. И в итоге породил общественную дискуссию, приведшую к смягчению карательных методов шведской психиатрии. Впрочем, в тюрьме Шлеттемарк тоже успел посидеть — в одной камере с парнями из "Черных пантер": собирался отпраздновать "алжирскую свадьбу", поехал за гашишем в Копенгаген и был пойман на таможне. Из этой и других историй родился его "коп-арт": садо-мазо-карикатуры на полицейских, засовывающих себе дубинки сами догадайтесь куда, уморительные объекты и перформансы, где Шлеттемарк (Дмитрий Александрович Пригов в те же годы примерял маску "милицанера") предстает этаким полицай-нацистом в очках с оправой из колючей проволоки. Нет, конечно, "норвежский Бойс" не ставил цели излечить нацию художественным шаманизмом — его образ и партизанские методы были совсем другими: героическое противостояние маленького, но остроумного человека государству, его полицейской, психиатрической, бюрократической и культурной машинам подавления свободы.
Шлеттемарка выселяли из квартиры за неуплату — он давал перевозчикам своих пожитков адрес Музея современного искусства. В Музее современного искусства ему отказывали в политическом убежище и обещали подыскать жилье — он вселялся в гранд-отель и просил слать счета музейному директору. Шведские власти обменивали старые удостоверения личности на новые — Шлеттемарк оклеивал Стокгольм весьма артистическими объявлениям, убедительно рассказывающими, что радиоактивный чип в новых документах приводит к импотенции. Общество потребления брало свое, и городское пространство заполонялось рекламой — Шлеттемарк распространял альтернативную, вклеивая коллажи с физиономией президента Ричарда Никсона в постеры шведского кофейного монополиста Gevalia: в годы войны во Вьетнаме политически грамотные шведы, считая, что кофе — напиток американский, перешли на зеленый чай из солидарности с вьетнамцами, а в 1971-м Gevalia перекупила одна выпускавшая также и напалм фирма. Никсоновские постеры, которые Шлеттемарк продавал на улицах по кроне за штуку, потому что искусство должно принадлежать народу, вывешены в залах музея уорхоловскими иконостасами, и это настоящие комнаты смеха. Шлеттемарку понадобился заграничный паспорт — фото должно было отвечать ряду бюрократических требований: лицо серьезное, одежда пристойная, все строго фронтально. Сняться в таком виде у него никак не получалось, но выход был найден: мастерство ретушера — и бородатая гномоподобная личность Шлеттемарка срослась с угрюмой физиономией его личного врага Никсона. Официальные ведомства ни на минуту не усомнились, что на фотографии изображен кто-то другой, шлепнув все положенные печати на бумажку. Оригинал этого "Никсоновского паспорта" выставлен вместе с интерактивным аттракционом: любой желающий может сфотографироваться в винтажной кабинке, сливаясь с образом 37-го американского президента. Шлеттемарку приходило уведомление из социальных служб с опечаткой, где вместо "прием клиентов" в извещении значилось "прием собак",— Шлеттемарк шил себе костюм белого пуделя и являлся на прием чуть ли не на четырех лапах. Этот костюм пригодился ему еще не раз — скажем, в перформансе в Кунстхалле Мальме на выставке Мунка. На открытие выставки в Мальме из Осло приехал директор музея Мунка и держал прочувствованную речь о свободе художника и необходимости толерантного к нему отношения — в самый патетический момент к нему подскочил одетый пуделем Шлеттемарк и начал обнюхивать бумажку с речью. Свободного художника толерантно вышвырнула полиция, вызванная оратором.
В 1980-е отношение к Хьяртану Шлеттемарку — он теперь звался KjARTan — начало меняться: постепенно он стал превращаться в нового скандинавского классика. Но и сам он стал меняться тоже: его поздние цветочные серии, костюмы к перформансам, композиции с манекенами-марионетками, мусорные скульптуры и автопортреты в образе Мэрилин не производят того впечатления, что ранние, зачастую оставшиеся лишь в скверной документации работы. Может быть, оттого, что искусство сопротивления нуждается в противодействии и погибает в его отсутствие. Может быть, оттого, что старость. Устав бороться с государством, он решил учредить собственное — Хьяртанистан. Гражданство вместе с паспортами особого дизайна давалось всем желающим. Девиз на гербе гласил: "Злые сердца боятся искусства".
"Хьяртан Шлеттемарк. Искусство быть искусством". Музей современного искусства, Осло. До 23 февраля 2014 года