Бенджамин Бриттен
Сергей Ходнев о главном британском композиторе
16 октября в ГМИИ имени Пушкина открывается выставка "Художественный мир Бриттена". Она посвящена 100-летию со дня рождения главного британского композитора ХХ века
Фото: Time Life Pictures/Getty Images/Fotobank.com
Фото: Redferns/Getty Images/Fotobank.com
Если уж говорить о круглых датах, то есть еще одна. 60 лет назад, летом 1953 года, здравствующая английская королева торжественно короновалась в Вестминстерском аббатстве. Средневековую церемонию провели, в чем-то стараясь держаться с веком наравне (например, устроили прямую телевизионную трансляцию из аббатства), а в чем-то пытаясь воссоздать старозаветную придворную пышность чуть ли не стюартовских времен. В частности, включили в коронационные торжества премьеру специально написанной по случаю оперы — ну это почтенная традиция монархической Европы, восходящая еще к младенческой поре оперы как жанра.
И все бы хорошо: сочинять оперу доверили известнейшему композитору Британии, тот выбрал главной героиней другую Елизавету, Первую, великую "королеву-девственницу", да еще называлась опера "Глориана" (то есть "славная"). Спрашивается, чего ждать на выходе? Наверняка ведь эдакой роскошной, вежливой чуть ли не до подобострастия здравицы новой государыне с лестными историческими параллелями.
Нет, нет и нет. Бенджамин Бриттен — а это ему достался королевский заказ — вывел на сцену не вечно юную "царь-девицу" (она же гроза врагов Англии, она же "добрая королева Бесс"), а пожилую и не слишком счастливую во всем своем величии женщину. Которая в финале отправляет на плаху свою последнюю любовь, графа Эссекса, грустно размышляя при этом, что и сама она на свете зажилась. Эссекса, кстати сказать, пел тенор Питер Пирс, многолетний спутник жизни композитора (коллекцию, которую они собирали вместе, и привозят в ГМИИ им. Пушкина); но если на отношения Бриттена с ним еще можно было смотреть, как сказал бы Лесков, "аки бы не зряще и не разумеюще", то сама меланхоличность этой вроде бы поздравительной оперы высокородную публику уж точно шокировала.
Что это было — фронда? Едва ли: придворный из честного и совестливого Бриттена был неважный, но раздавать пощечины общественному вкусу он был мало склонен. Разжигание антибританских настроений? Тоже вряд ли: композитор не слишком идеализировал "старую добрую Англию", однако диалог с прошлым национальной культуры всерьез его занимал; Перселл, Гендель, традиционный мелос народных баллад и церковных гимнов — без всего этого представить Бриттена так же сложно, как и без перекрещивающихся влияний других композиторов ХХ века, от Малера до Шостаковича. В конце концов, "Глориана" ни в коем случае не была карикатурой, просто человечность и уязвимость легендарной королевы оказались для Бриттена более важны, чем мишурная героика. И это тоже для него, одного из самых тонких и внимательных лириков в музыке прошлого столетия, невероятно характерно.
И, кстати говоря, Елизавета II в конце концов произвела Бриттена в пэры Англии. Конечно, не во внезапном порыве монаршей души, а по представлению соответствующих инстанций и по совокупности заслуг — рутинное дело. Но все-таки у нее были все основания отнестись к этому пожалованию с особым чувством: мало кому из британских монархов доводилось жить в одно время с английским композитором, который был бы не просто национальной знаменитостью, но и величиной всемирного значения.