Положительный опыт работы с внесистемной оппозицией у власти есть. В 1993 году "красно-коричневые" были не просто пропагандистским обозначением враждебной для Кремля и демократии силы, но и описанием вполне реальной политической коалиции. Союза коммунистов, не отказавшихся от красного знамени, и националистов разной степени радикализма. Этот только складывавшийся на самом деле альянс был опасен власти своей готовностью играть на всех возможных площадках: от выборов до акций прямого действия. Как демократы с ностальгией вспоминали забитую до отказа Манежку 1990-1991 года, так и их оппоненты впоследствии тосковали по Манежке 1992-1994 годов, на которую собиралось немногим меньше людей. К концу десятилетия от некогда грозной коалиции не осталось и воспоминания, а былые союзники с трудом могли разговаривать между собой. И все это история о превращении внесистемной оппозиции в системную. О том, как люди, выступавшие против проекта Конституции, впоследствии отлично играли по установленным ей правилам. О том, как вчерашние друзья бесповоротно делились на бунтующих маргиналов и статусных политиков, которым и в Кремль совсем не в тягость.
Почти наверняка не было никакого кремлевского центра, разработавшего коварный стратегический план. Ну да, ряд оппозиционных объединений не были допущены до выборов в 1993 году, а те, кто мог попробовать консолидировать антиельцинские массы, давали показания в тюрьме. И в 1993 и в 1995 годах вовсю сияла звезда Владимира Жириновского — за этот успех лидеры националистов его искренне и небезосновательно ненавидели. Но главным сборщиком оппозиционных голосов стала КПРФ, лидеры которой в событиях 3-4 октября особого участия не принимали. В 1995 году на выборы пустили всех, но к этому моменту ни о какой широкой коалиции и речи не могло быть. Большая часть голосов снова досталась КПРФ. Попутно ее кандидаты то и дело выигрывали губернаторские выборы, укрепляли свои позиции в Совете федерации. И все это шло на пользу политической системе. Чем больше коммунистов и их союзников приходило в парламент, тем меньше было разговоров о смене власти. Чем чаще оппозиция появлялась на телевидении, тем более вяло проходили митинги ее сторонников. Возможно, именно бывшие "красно-коричневые" самим фактом своего наличия в легитимной политике удержали систему от краха в 1997-1999 годы, когда разные крылья ельцинской команды не на жизнь, а на смерть воевали между собой.
Опыт тех лет показывает, что для придания системе устойчивости мало только допустить оппозицию до выборов. Нужно еще и спокойно относиться к возможному успеху неприятных для себя кандидатов (если только это не президентские выборы, конечно). Неважно, под какими лозунгами идет кандидат, важно, что будет делать и говорить победитель после выборов — этот принцип почти никогда не подводил Кремль 90-х. При этом приходилось мириться с тем, что оппозиционная риторика все больше смешивалась с официальной. А повестка дня становилась все более компромиссной, в том числе за счет включения в нее вопросов, о которых власть говорить и не хотела. Нынешняя государственная символика — прямое следствие компромисса. Но если речь идет об устойчивости политической системы, то компромисс, даже по широкому кругу вопросов — вовсе не такая уж большая цена. Однако самой большой ошибкой может оказаться имитация компромисса и имитация реальной политики.