Неудачник мира
Дмитрий Бутрин о Вудро Вильсоне и открытии Панамского канала
13 октября 1913 года президент Соединенных Штатов Америки на лужайке перед вашингтонским Белым домом нажал кнопку. На черно-белой кинопленке непонятно, была ли эта кнопка красной, утверждают, что она была позолоченной; впрочем, назначение всех подобных кнопок, пультов и чемоданчиков в руках высших государственных лиц, в сущности, всегда одинаково. Власть есть насилие, что ни нажимай.
В раннем детстве мне часто снился один и тот же сон: звездное небо, как в планетарии, равнина, я стою и смотрю в зенит и знаю — кто-то где-то за океаном уже нажал эту кнопку. И вот не земная твердь, а небесная дрожит, и вся эта великолепная конструкция начинает синхронно сдвигаться куда-то, медленно и торжественно, и меня нисколько не беспокоит мое знание — это сдвижение оканчивает существование этого мира. Вряд ли советская антиамериканская пропаганда рассчитывала именно на такие сны, но она работала. В 1913 году нажатая кнопка, как ей и полагается, произвела взрыв — за четыре тысячи километров к югу от Вашингтона. Но к войне это не имело отношения — кнопку нажимал президент-неудачник, взрыв производился для того, чтобы взорвать последнюю перемычку, мешающую прохождению пароходов сквозь Панамский канал.
В русский язык слово "панама" пришло, вероятно, из жаргона беднеющих на фоне развития международных грузовых перевозок одесских биржевых маклеров — в сущности, только их, жителей города с несостоявшейся международной судьбой, в конце XIX века интересовали французские облигационные займы, которыми финансировалось строительство Панамского канала, банкротства череды компаний — эмитентов этих акций и облигаций, перспективы, открывающиеся перед мировой торговлей в связи с возобновлением "панамы", с очередной "панамой". Маклеры эти уже в 1913 году начали становиться теми полусумасшедшими, выживающими из ума, как один из авторов Панамского канала, Фердинанд де Лессепс, "пикейными жилетами", обрывки из разговоров которых в одесских кофейнях пятнадцать лет спустя слышал Илья Ильф. В 1913 году "пикейных жилетов" слушали их вечные благодарные собеседники — репортеры, корреспонденты провинциальных газет, и Россия вместе с Францией, а потом и Америкой привыкла говорить "панама" о коммерческой афере, обманывающем дураков своим мнимым величием коллективном мегапроекте. "Панама" известна миру с незапамятных времен: во второй части "Фауста" Гете доктору следовало в финале не кричать "Остановись, мгновение!" — а прошипеть: "панама!". Одессит Остап Бендер знал четыреста сравнительно честных способов отъема денег, один из них был представлен жителям Васюков, и это была к тому времени классическая российская панама — родная, без кавычек.
Тем временем именно американский президент-неудачник Вудро Вильсон и был тем человеком, который завершил нажатием кнопки самую крупную на тот момент в человеческой истории "панаму", располагавшуюся, вы будете смеяться, как раз в Панаме. Под руководством США канал, обещавший простакам невиданное в человеческой истории процветание мировой торговли, был достроен — и в 1914 году начал пропускать из Мексиканского залива в Тихий океан морские суда. Это не отменяет того факта, что Вильсон был классическим безнадежным неудачником — вероятно, величайшим из неудачников мира.
Его нелепость и несвоевременность были явно наследственными. Вильсон происходил из шотландско-ирландской семьи пресвитерианских эмигрантов, поселившихся в Виргинии, аболиционистов, почти что янки — однако отец его в 1851 году зачем-то переехал на Юг, став конфедератом, яростно защищал рабство, воевал в проигравшей армии, потерял почти все, что имел, в том числе и рабов. Вильсон-младший родился уже на проигравшем Юге и был, очевидно, не слишком большого ума — до 12 лет он не смог выучиться даже читать. Выучили как могли — и Вудро Вильсон оказался на философском факультете в Принстоне, пока не выяснилось, что мальчик слабенький, в университете ему делать нечего. Затем была юридическая школа в университете Виргинии. Там было не лучше — диплома Вильсон не получил и пошел работать младшим партнером в юридическую фирму в Атланте, где быстро понял, что это не его призвание. Лишь третье высшее учебное заведение, Университет Хопкинса, выдало ему диплом — он стал политологом.
Кто ничего не умеет — тот идет в политики: Вильсон пошел по партийной линии. Его карьера в Демократической партии могла бы считаться совершенно блестящей, если бы не одно обстоятельство — у демократов Вудро Вильсон был вечным нарушителем партийной дисциплины, причем скорее невольным,— и всегда подрастал на том, что его нетехнологичная, откровенно второстепенная кандидатура временно оказывалась впереди вступивших между собой в жесточайшую схватку главных претендентов. Так он стал губернатором Нью-Джерси — сильные демократические кандидаты уничтожили репутации друг друга. Так он стал кандидатом в президенты США от демократов — они выдвинули Вильсона как мало что значащую компромиссную фигуру, чтобы завершить убийственный внутрипартийный кризис. Так он стал и президентом США — блестящий, сильнейший и ироничный республиканец Уильям Тафт выигрывал внутриреспубликанскую партию у бывшего президента Теодора Рузвельта, но тот перевернул шахматную доску, создал Прогрессивную партию и оставил Тафта третьим по голосам на выборах 1912 года. Вудро Вильсон стал первым. Потом он еще раз стал первым — весь первый президентский срок Вильсон спасал США от вступления в Великую войну, и американские избиратели минимумом в несколько тысяч голосов нехотя признали: пусть страной руководит президент, не желающий воевать. Не прошло и двух месяцев после инаугурации, как вступивший вновь в должность президента США пацифист Вильсон объявил войну Германии.
Тут Америка поняла, с каким великим путаником имеет дело, но было поздно: выборы есть выборы, особенно если они честные. Вильсона ничего не смущало, как ничего не смущает идиота: он выступил в Конгрессе США с программой "четырнадцати пунктов", которую настоящие политологи характеризовали кратко: "это программа новой последней войны, которая якобы закончит все войны". Четырнадцатым пунктом программы было создание прообраза всеобщего мирового правительства — Лиги Наций. Американцы отправили в Европу миллион солдат, и война закончилась — но какой ценой, и что это дало Америке? А президент в 1919 году — неслыханное дело! — вообще покинул страну, чтобы полгода на Парижской мирной конференции создавать эту самую пацифистскую Лигу Наций, мировое правительство ангелов бесплотных. Там Вильсон поддержал репутацию: он заболел гриппом перед решающим выступлением в Париже — и Лига Наций была создана без ключевых положений, которые, по мнению президента США, и должны были обеспечить вечный мир на Земле. Но и это его не остановило: Вудро Вильсон вернулся в Америку, переругался на родине со всеми своими сторонниками-демократами (республиканцы уже давно вертели пальцем у виска — их стараниями сами США в Лигу Наций так и не вступили), лишился всех возможностей выставлять свою кандидатуру на третий срок — и бесконечно, с упорством маньяка, пропагандировал свой мифический "вечный мир" в поездках по американским градам и весям. В Пуэбло, в Калифорнии, горе-мечтателя наконец настиг заслуженный инсульт, и до конца президентского срока Вудро Вильсон был фактически недееспособным. От имени президента-миража страной правила жена и советники, безбожно и преступно обманывая вице-президента Маршалла.
Уже после отставки, в 1921-1924 годах, Вильсон неоднократно говорил, что обманул народ США, втянув страну в Первую мировую, спровоцировав анархистский террор и волнения демобилизованных солдат, поддерживая социалистов-милитаристов, подняв подоходный налог и вызвав ростом госрасходов всплеск инфляции. Его оправдания были никому не нужны, да и кому, кроме писателя Стефана Цвейга, нужны были оправдания и объяснения полуслепого старика с невнятной послеинсультной дикцией? Неважно, что он имел в виду. Важно лишь то, что вышло, а вышло, как выяснялось, скверно. Цвейг написал о Вильсоне в сборнике новелл "Звездные часы человечества" — такие названия книг публицистам можно лишь извинять. Наконец Вильсон умер, это случилось 3 февраля 1924 года — смерть политического лидера СССР Владимира Ульянова, приключившаяся примерно тогда же, тронула мир больше.
Но весь оставшийся двадцатый век тот же мир был занят исполнением четырнадцати пунктов Вудро Вильсона, в итоге побеждающих и все тома собрания сочинений Ленина, и статьи Тафта, и программу Гитлера, и все труды Клаузевица, и мириады ученых тезисов теоретиков и практиков массового убийства во имя каких-либо, неважно каких, высоких истин. Все четырнадцать пунктов программы Вильсона в итоге были выполнены. Мир, в котором мы живем, с точки зрения международных отношений придуман именно этим вечным неудачником.
Всему сонму людей, которым никогда не снились те сны, которые снились мне в детстве, всем, считающим, что Бог на стороне больших батальонов, всем, мечтающим о последней мировой битве во имя их идеалов, следовало бы ежедневно проклинать Вильсона и величайшую "панаму" международной дипломатии — стремление сделать жизнь человека ценностью более высокого порядка, чем любая геополитика. Вильсон не был в состоянии уничтожить саму возможность войн на Земле. Но он сделал достаточно для того, чтобы через сто лет они были исключением из правил, чрезвычайной ситуацией, катастрофой. Он превратил войну из законного занятия человечества в дело противостояния подонкам человеческого рода: Вторая мировая была последней большой проверкой этого тезиса, холодная война — уже комментарием к нему.
Неудачников вознаграждают случайно, и в русском языке есть памятник Вудро Вильсону, который вряд ли исчезнет на нашей памяти. Еще в начале прошлого века широкополые полотняные шляпы с вислыми неширокими полями начали именоваться "панамскими", и взрыв, завершивший строительство Панамского канала в 1913 году, добавил им популярности. Затем "панамы" вышли из моды, но потом все же возродились — в ненавидимых всеми детьми мира шапках-панамках того же покроя. Нобелевская премия мира 1919 года, присужденная двадцать восьмому президенту Соединенных Штатов, и нелепый символ детства — никаких случайностей в этом мире не бывает.
