Любопытно, согласитесь, узнать, как сегодня оценивают события августа прошлого года те, кто имел к ним самое непосредственное отношение. Например, бывший министр финансов Михаил Задорнов и бывший председатель ЦБ Сергей Дубинин. Как видно из интервью, которые они дали корреспонденту Ъ Петру Ъ-Рушайло, их оценки временами расходятся.
— Михаил Михайлович, тяжело было в прошлом году?
— Россия пережила несколько атак, несколько волн финансового кризиса. Первый нас настиг еще в октябре-ноябре 1997 года. Потом была волна в январе и мае 1998-го. Очень серьезные потрясения, которые имели несколько составляющих: отток капитала из страны, рост доходности ГКО-ОФЗ, давление на валютный рынок. В ответ на это правительство и ЦБ предложили стабилизационный пакет, который был поддержан тогда МВФ и Всемирным банком. 20 июля 1998 года состоялся совет МВФ, который принял решение о выделении России стабилизационного кредита. И его первая часть — $4,8 млрд — в конце июля поступила на счета российского правительства. Тогда был расчет на то, что этот пакет позитивно повлияет на рынок и даст определенную гарантию стабильности проводимой Россией экономической политики.
— А ЦБ в это время продавал по полмиллиарда долларов в день...
— Не совсем так. ЦБ продавал по $200-300 млн в день где-то в начале июля. Но с момента появления анонса о том, что состоится совет директоров МВФ по поводу выделения кредита России (а большинство профессионалов понимают, что сам по себе анонс — это уже 90% положительного решения), т. е. примерно с 10-12 июля 1998 года, атаки на рубль прекратились. ЦБ не продавал, а даже покупал валюту в небольших количествах. И было три спокойных недели до первых чисел августа. Все это время инвесторы оценивали сам пакет мер и перспективы реализации программы. К сожалению, и объем этого кредита, и отказ Госдумы поддержать ряд законов, и еще целый ряд факторов породили сомнения у участников рынка в устойчивости рубля и возможности правительства рефинансировать долг по ГКО до конца года. Поэтому с первых чисел августа вновь начались массовые покупки банками валюты и крупные валютные интервенции ЦБ.
— И вы начали готовиться к девальвации, дефолту и всему тому, что было сделано 17 августа?
— Не совсем так. Еще задолго до августа были определенные наработки, и решения просто, как говорится, держались в головах. Вопрос о проведении девальвации ставился еще в ноябре 1997 года. Девальвация или повышение доходности ГКО — так вопрос и обсуждался.
— Но девальвации противился ЦБ?
— Да. ЦБ противился девальвации, но валютный коридор удерживал макроэкономическую ситуацию на протяжении 2,5 лет. Кроме того, здесь очевидная разница в позициях: ЦБ, по закону и по сути, защищает обменный курс рубля, министерство финансов — исполняет бюджет, поэтому здесь у них разные задачи.
— Что же произошло непосредственно накануне 17 августа?
— Как только 3-4 августа стало понятно, что идет массовая скупка долларов, правительство и ЦБ оказались перед выбором: "спустить", условно говоря, валютные резервы или предпринимать какие-то радикальные шаги. Здесь были и специалисты Международного валютного фонда, и представители минфинов ряда стран--членов "семерки". Мы со всеми ними провели консультации, а накануне принятия решения здесь, в Белом доме, также были проведены встречи с представителями банков и СМИ, то есть в субботу-воскресенье (15-16 августа.— Ъ) шла практически круглосуточная работа. Почему именно в эти дни? Потому что рынки уже были закрыты и данное обсуждение не могло повлиять на них.
— Значит, МВФ, что бы ни утверждали его представители, знал о всех решениях 17 августа заранее?
— Представители фонда принимали участие в подготовке всех решений 17 августа. И все эти решения были согласованы с ними, хотя и не без трений. Если вы возьмете сейчас доклад по России, который раздавался на последнем совете директоров МВФ, то обнаружите, что описание августовского кризиса есть простая констатация событий, фактов. Там нет ни одного слова о том, что что-либо было сделано неправильно и были какие-то другие варианты. Внятных конкретных вариантов, как надо было действовать иначе, нет. Хотя, на вскидку, один из них был очень прост: напечатать денег сколько угодно и расплачиваться ими по внутреннему долгу.
— Тогда ответьте напоследок: если бы вы заранее знали, как будут развиваться события в августе 1998 года, что бы вы предприняли?
— Существует мнение, что, если бы, например, провести девальвацию, скажем, не в августе, а в феврале-марте 1998 года, ситуация была бы кардинально иной. Вряд ли это так. Поскольку все проблемы — ликвидности банков, внутреннего долга — мы имели бы и в феврале, и в марте. Может быть, масштаб девальвации и падение реальных доходов населения оказались бы меньше, хотя и это не бесспорно. Я думаю, что основное утраченное время — это период высоких ожиданий с начала по осень 1997 года. Чтобы повернуть экономику в новое русло, нужны масштабные действия, требующие много времени. Когда мы пытались это сделать в 1998 году, приняв ряд мер по увеличению сроков заимствований, по сокращению бюджетных расходов,— уже было поздно. Да, это было сделано, но это уже не убедило рынки. И конечно, должен был быть другой масштаб помощи МВФ. Раза в два больше: не $15 млрд, а, скажем, $30 млрд. Вот это могло бы убедить рынки. Но тогда наш совокупный внешний долг перевалил бы за $180 млрд.