Сотворчество физиков, лириков и технарей, дух свободомыслия, аскетичные лаборатории, в которых совершаются великие открытия,— миф о новосибирском Академгородке живет бок о бок с ним уже 56 лет. О чем в Академгородке думают на самом деле?
Фото: Коммерсантъ / Максим Шер
Фото: Коммерсантъ / Максим Шер
Фото: Коммерсантъ / Максим Шер
Фото: Коммерсантъ / Максим Шер
Фото: Коммерсантъ / Максим Шер
Фото: Коммерсантъ / Максим Шер
Фото: Коммерсантъ / Максим Шер
Александр Петров, 75 лет, доктор химических наук, главный научный сотрудник Института химической кинетики и горения СО РАН
"Первый коллайдер в мире сделан в Новосибирске"
Я урожденный сибиряк, из Кемерово, мои предки ставили Томский острог в 1604 году по приказу Бориса Годунова. В Академгородке я с 1961 года, то есть почти с самого начала.
Сегодня часто говорят: "Мы хотим заниматься фундаментальной наукой". Это неправильно. Все забыли, что отцы-основатели Академгородка, включая алгебраиста Сергея Львовича Соболева, были практиками. Соболев был участником атомного проекта. А академик Николаев, директор Института неорганической химии, так научился чистить золото, что в Новосибирске до сих пор стоит аффинажный завод, откуда в запас страны идет золото, самое чистое. Был у нас и замечательный Герш Ицкович Будкер, он придумал сталкивать две ускоренные и энергетически сильные частицы, летящие со скоростью света. В результате должна была выделяться сумасшедшая энергия. Никто в это не поверил. Но Курчатов сказал Будкеру: езжай в Новосибирск и реализуй там свою идею. И Герш реализовал. Первый коллайдер в мире был сделан в Новосибирске под руководством Будкера. И адронный коллайдер, который делается сейчас, должны бы назвать его именем. Один итальянский ученый уже сказал: "А первым-то коллайдер сделал Будкер". Люди, которые приехали в Академгородок со своими школами, а впоследствии их ученики, занимались очень интересными, полезными и важными вещами, многие из которых были внедрены в промышленность.
По поводу РАН я считаю, что академия заслужила недавний переворот. В 1966 году в стране было 300 академиков. А через 40 лет стало под 2 тысячи! В академию стали избирать не за науку, а за кресло, которое человек занимает.
Фото: Максим Шер, Коммерсантъ
Михаил Щеглов, 69 лет, ведущий научный сотрудник Института ядерной физики СО РАН
"В 1990-е годы зарабатывал деньги ремонтом автомобилей"
В Академгородке я с 1967 года, живу здесь же. После окончания Томского политехнического института попал в плазменную лабораторию. Я всегда был экспериментатором, а не теоретиком. В советское время работал с крупными учеными, сейчас уже почти никого не осталось, многие уехали. В 1990-е годы предлагали уехать и мне, я тогда уже был, скажем так, довольно взрослым и этого не сделал. Здесь же в 1990-е годы я зарабатывал деньги для семьи тем, что ремонтировал автомобили. По вечерам, в дополнение к работе... В 1993 году у нас была зарплата 16 долларов. Потом начали платить, и от авторемонта я отошел. Сейчас жизнь теплится лишь в отдельных местах Академгородка. Когда Академгородок только создавался, творческий энтузиазм был высок, молодые ученые общались в клубах по интересам. Примерно с 1970 года это как-то стало исчезать, потому что наши партийные органы посчитали, что в Академгородке говорят не только о науке. Люди начали бояться и перестали общаться. А сегодня многие молодые защищаются, но встраиваться в нашу систему не хотят, уезжают.
После реформы РАН академики, я думаю, не пропадут. Если говорить о науке, то, если я правильно понимаю, новая концепция предполагает приход менеджера. Будет агентство, придут люди, которые станут руководить. В принципе, российская наука переживала это при Сталине, когда "господ" вышибли во Францию, остался пролетариат и начал создавать свою науку. И чем все кончилось? Генетику (и не только ее) давили, в результате к войне мы пришли без радио, без связи, без химии... Значит, не те люди пришли руководить наукой.
Фото: Максим Шер, Коммерсантъ
Аркадий Бауло, 54 года, доктор исторических наук, заместитель директора Института археологии и этнографии СО РАН по научной работе
"Пока еще тут не Бирюлево, но уровень падает"
В Институте археологии и этнографии, а соответственно и в Академгородке я работаю 21 год. Пришел в институт в 1990-е годы. Тогда институт выживал как мог, занимаясь в том числе коммерческой деятельностью, и несколько лет я работал помощником директора по коммерческой работе. Собственно, в науку пришел году в 1996-м. Я занимаюсь этнографией двух народов — хантов и манси. Специализируюсь на религиозно-обрядовой практике. Ищу в их культуре сохранившиеся островки традиционного общества, пытаюсь успеть их зафиксировать. Академгородок во многом схож с Севером, который я изучаю: и там и здесь старик хорошо знает традиционную культуру, сын знает хуже, а внук еще хуже. "Внукам", я думаю, на специфику Академгородка вообще глубоко наплевать. Число людей с интеллектом на лицах в Академгородке резко уменьшилось. Это видно. Пока еще тут не Бирюлево, но уровень падает.
Все согласны с тем, что реформа Академии наук нужна. Я вижу, что с 2004 года государство пыталось реформировать Академию наук, а та ни в какую не шла с ним на диалог. Поэтому считаю, тому, что произошло в конце июня — начале июля, есть две причины. Первая: государство, в котором мы живем, совершенно не заинтересовано в развитии образования и науки. В моем понимании уничтожается культура, уничтожено образование, я сам работал в школе, могу об этом говорить однозначно. Наука — последний оплот, который надо уничтожить. Вторая: считаю, что Академия наук сама создала такую ситуацию, когда государство, увидев, что диалог с ней невозможен, просто решило помахать топором.
Фото: Максим Шер, Коммерсантъ
Ирина Сальникова, 61 год, кандидат исторических наук, заведующая отделом музееведения Института археологии и этнографии СО РАН
"Мы можем лишиться раритетных вещей"
Мой музейный стаж больше 30 лет, многие годы работала одновременно и в городе, и в Академгородке. В ведении нашего отдела сейчас два музея — Музей истории и культуры народов Сибири и Дальнего Востока и Историко-архитектурный музей под открытым небом. Элитарность Академгородка, на мой взгляд, немного надуманная. Людей, которые его основали, уже нет. Третье или даже четвертое поколение — это уже не та интеллигенция, питерская и московская, которая когда-то была здесь. Миф об элитарности тем не менее остается и его, наверное, надо поддерживать. Здесь есть и университет, и крупные институты мирового уровня. Сохранение элитарности этого "островка яйцеголовых" может быть только за счет точных прикладных наук. Мне очень жаль, что стоимостная оценка возможна только по тем научным исследованиям, результаты которых идут в промышленность или в оборону. Все остальное не пощупаешь и не оценишь. А ведь гуманитарные науки — одна из основ нравственного развития человека.
Мне кажется, что реформа РАН ставит перед нами два вопроса. Первый касается земель, которые отведены Музею под открытым небом. По нашей концепции, мы бы хотели разместить объекты в экологическом контексте, в ландшафте. Но если не будет финансирования, большую часть площади у нас отберут. Второй вопрос в том, как заинтересованные лица будут смотреть на коллекции, которые мы храним. Раритетные вещи вполне могут уйти в головные музеи. Это, конечно, пагубно скажется на развитии археологической науки, потому что без источника нельзя ничего интерпретировать.