Тихий источник

Оноре Домье (1808-1879) был главным французским художником XIX века в СССР. Все в нем было для этого превосходным: и рабоче-крестьянское происхождение — сын провинциального стекольщика, человека тяжелого ручного труда, выросший в бедности (отец возомнил себя поэтом, вырвал семью из благополучной марсельской жизни со своей мастерской и загородным домом и перевез в надменный и тут же обобравший его до последнего су Париж); малообразованный (никаких тебе гимназий, лицеев и академий, лишь несколько лет уроков у архитектурного графика Ленуара да сеансы в ателье бывшего натурщика Сюиса, в котором ученики учились друг у друга); ну и, конечно, революционно настроенный (все выпавшие на долю Домье французские революции он встречал восторженно, а на старости лет был даже членом Парижской коммуны). А еще он сидел в тюрьме за политическую карикатуру, высмеивал монархию и буржуазное общество, писал "поэтические образы простых людей". Такой удачной для советского официоза биографией в истории европейского искусства XIX века мог похвастаться разве что Гюстав Курбе, но бешеный темперамент гиганта из Орнана давал порой идеологические сбои — и любой рассказ о нем на русском был обречен на значительные купюры.

А вот Домье никаких особенных эскапад себе не позволял. "Три славных дня" Июльской революции заставили его видеть в истории не только смешное, но и трагическое. Полгода в тюрьме за стремительно ставшую популярной карикатуру на "короля-гражданина" Луи-Филиппа в виде жирной груши на тонких ножках для Caricature в 1831-м сильно подняли самооценку. Его политическая сатира становилась все более злой, а после ее запрета в 1834-м эта же злость обрушилась на "быт и нравы". Понятно, что политики во всех этих изображениях адвокатов, добрых буржуа, различных парижских типов было не намного меньше, чем раньше. Он был очень знаменит, но из бедности так в общем-то и не выбрался, а тому, что умер в своей постели, был благодарен помощи Жан-Батиста Камиля Коро, купившего другу небольшой дом в пригороде Парижа.

Принято считать, что именно карикатурой Домье и вошел в историю искусства. Это, конечно, так — французская карикатура до Домье была технически хороша, но в язвительности, остроумии, убийственной точности удара сильно уступала английской, которая уже в XVIII веке стала видом национального художественного спорта. Однако было в Домье что-то, что заставляло художников, как современников, от Делакруа до Дега, так и отъявленных модернистов, от Пикассо до Бэкона, коллекционировать его гравюры, цитировать его образы и отдавать дань в посвящениях. Это "что-то", впрочем, есть чистое искусство, которого от большинства карикатур вроде бы и не ждешь. И первым это увидел Оноре де Бальзак, воскликнувший: "У этого парня под кожей мускулы Микеланджело!" Знаток человеческих душ имел в виду моментальные скульптурные шаржи Домье, которые были эскизами к его будущим литографиям. Эта же скульптурная отточенность форм есть и в его живописи.

Лондонская выставка огромна (130 работ), достаточно уникальна (в Британии подобного смотра не было с начала 1960-х) и вроде бы не претендует на особую концептуальность. Название "Образы Парижа" нейтрально донельзя — чего еще искать в искусстве никогда практически не покидавшего столицу художника, всю жизнь специализировавшего на ловле лиц и типов. Однако отбор вещей говорит об особом взгляде кураторов на историю Домье. Слишком много блистательной живописи, слишком эта живопись, оторванная от груза именитых карикатур, самодостаточна. И слишком она оказывается неуместной в приложении к полотнам-современникам. Холеный серый цвет Домье впитают в себя Дега и Мане, "Дон Кихот" Домье вернется к нам у Пикассо, а его нервные графические линии на сочной живописной поверхности объявятся одним из основных приемов у постимпрессионистов и экспрессионистов, от Сезанна до Кирхнера. Домье станет важнейшим источником всего европейского авангарда, который часто брал не то, что было остро модно в момент возникновения, а то, что давало универсальные формулы. Сам же Домье о своем таком месте в вечности не помышлял. Зато его очень занимала незапятнанность репутации. Уже в старости он, убежденный республиканец, откажется принять орден Почетного Легиона от правительства Наполеона III, сославшись на то, что в его возрасте хочется смотреть на себя в зеркало без смеха. Тогда же во всеуслышанье отказавшийся от своего креста Курбе тихой иронии Домье не понял, для него это было признаком странной мечтательности. Зато актуальность негромкого сопротивления подлой власти хорошо оценил ХХ век.

Лондон, Royal Academy Of Arts, до 26 января 2014 года

Кира Долинина