Высокие цены на энергоресурсы сыграли важную роль в обеспечении социально-политической стабильности в России. Поддержание этой стабильности будет для Москвы одним из приоритетов в новой ситуации после сланцевой революции.
"Газпрому" во главе с Алексеем Миллером предстоит выбрать, кто из игроков газового рынка станет партнером России
Фото: Александр Миридонов, Коммерсантъ
В 1970-е годы средняя цена нефти выросла по сравнению с предыдущим десятилетием более чем в десять раз. Причем положительный эффект для Советского Союза был гораздо выше, чем для других стран--экспортеров нефти. Дело в том, что, в то время как страны ОПЕК снизили поставки нефти на мировой рынок, СССР, наоборот, увеличил производство нефти (с 285 млн т в 1970 году до 527 млн в 1979 году). Рост доходов от экспорта нефти во многом обеспечил социально-политическую стабильность СССР в 1970-е и начале 1980-х годов.
В конце 1980-х более чем двукратное падение цен на углеводородное сырье на мировом рынке привело как к социальной, так и политической дестабилизации СССР. В 1990-е ситуация на энергетическом рынке, учитывая инфляцию, ухудшилась даже по сравнению с предыдущим десятилетием. Фактически ситуация 1970-х годов повторилась в точности наоборот: Россия не только потеряла на цене, но и на объемах, снизившихся практически в два раза (до 305 млн т) по сравнению с пиком производства в 1987 году (569 млн т).
Начиная с 1999 года, то есть в период, когда Владимир Путин стал премьер-министром России, цены на нефть начали вновь расти. Причем в среднем по сравнению со второй половиной 1990-х цена нефти в 2000-е выросла более чем в четыре-пять раз. Одновременно восстановилось и производство нефти (до 480-490 млн т в год). А доля России в мировой добыче нефти в течение 2000-2013 годов возросла с 8,9% до более чем 13%.
При этом, даже несмотря на новый золотой период нефтяной отрасли для России, оставался открытым вопрос, как избежать потенциального снижения цен на энергоресурсы. Дело в том, что у Москвы нет действенных инструментов контролируемого снижения или повышения производства нефти. Например, в отличие от России у другого нефтяного лидера Саудовской Аравии есть запас мощностей, позволяющих ей в случае необходимости за короткое время нарастить или снизить добычу на несколько миллионов баррелей в сутки. Кроме того, ценовая позиция Эр-Рияда может быть существенно усилена за счет ОПЕК, в которой королевство играет существенную роль.
В отличие от нефтяного рынка на газовом в 2000-е преобладали трубопроводные, а не танкерные поставки. В свою очередь, наличие трубы обязывает как поставщика, так и покупателя. К тому же Россия является безусловным лидером на газовом рынке как с точки зрения доказанных запасов, так и добычи (по итогам 2013 года она уступит первое место США из-за сланцевой революции), в то время как по нефти она занимает лишь девятое место по запасам. Кроме того, ключевые конкуренты Москвы на газовом рынке в гораздо большей мере подвержены геополитическим рискам: тот же Иран находится под международными санкциями из-за своей ядерной программы. Соответственно, для обеспечения большей стабильности российское руководство в 2000-х сделало ставку на газ как главный инструмент укрепления своего международного влияния, поскольку Москве было проще влиять именно на глобальный газовый рынок. При этом вставал геоэкономический вопрос: куда направить основные экспортные потоки?
В 1990-е и начале 2000-х у Москвы было несколько альтернатив создания экспортной стратегии. В этот период, например, ряд российских нефтяных компаний начал танкерные поставки в США и одновременно по железной дороге в Китай. Но для газового экспорта основным направлением было выбрано европейское. Частично это связано с геополитической привычкой. Дело в том, что Москва и во времена холодной войны пыталась привлечь, в том числе и с помощью энергоресурсов, на свою сторону Западную Европу. Причем в пользу европейского варианта говорило сразу несколько факторов. Большую роль сыграли лично хорошие отношения, сложившиеся между Владимиром Путиным и рядом европейских лидеров (испанский премьер Хосе Мария Аснар, итальянский премьер Сильвио Берлускони, французский президент Жак Ширак, германский канцлер Герхард Шредер). В этом плане показательно, что основным рынком для газопровода "Северный поток" должна была стать Германия, а для "Южного" — Италия. Причем если "Северный поток" после окончания политической карьеры возглавил Герхард Шредер, то в проекте "Южного" преобладает итальянский менеджмент.
Внешняя политика США при Джордже Буше-младшем создавала дополнительные условия для альянса между Москвой, с одной стороны, и основными европейскими столицами, Парижем и Берлином, с другой. Причем, несмотря на сдержанную позицию Еврокомиссии по энергетическому партнерству с Россией, реальных альтернатив у Брюсселя в начале 2000-х не было. Конкурирующий проект газопровода Nabucco, который должен был доставить в Европу газ с Ближнего Востока, из Центральной Азии и Закавказья забуксовал из-за отсутствия сырьевой базы.
В рамках этой стратегии Россия допустила ключевые компании из наиболее близких европейских стран к участию в проектах на своей территории. В частности, итальянские Eni и Enel, германская E.On и французская Total получили ряд активов, в том числе и добывающих, на территории России. Одновременно российские компании приобрели перерабатывающие и сбытовые активы на территории ЕС. Однако ключевым элементом российской энергетической стратегии стал запуск двух газопроводных проектов. Общие мощности "Северного" и "Южного" потоков (учитывая все проектируемые мощности, включая третью и четвертую нитки "Северного потока") должны составить около 120 млрд кубометров в год — это в четыре раза больше, чем нереализованный Nabucco, или в 12 раз больше, чем оставшийся от него проект газопровода TAP с ресурсной базой на Каспии.
Москва также рассчитывала, что энергетика станет основой экономического партнерства, включая и сотрудничество в высокотехнологической сфере. Российские госкорпорации активно начали сотрудничать с партнерами, прежде всего в Италии, Франции и Германии.
Несмотря на все эти попытки, на энергетическом фронте стратегического сотрудничества не получилось. ЕС изначально настороженно относился к перспективам попасть под чрезмерное влияние РФ. Например, полная реализация всех трубопроводных инициатив уже к 2020 году должна была увеличить долю российского газа в ЕС до 30%. Однако в условиях расширения рынка СПГ и сланцевой революции в Америке и Австралии объективная зависимость от России резко снизилась ("Власть" писала об этом в статье "И сбоку вентиль" в N48 от 3 декабря 2012 года). Поэтому проект европейского газопровода Nabucco спокойно закрыли именно в тот момент, когда появилась реальная перспектива газового экспорта в ЕС из Канады и США. Кроме того, Москва лишилась своих персональных козырей: в нынешней Европе на руководящих позициях нет "старых друзей" Владимира Путина, и даже канцлер ФРГ Ангела Меркель заметно снизила свою поддержку действий РФ в общении с коллегами в ЕС.
Таким образом, Москва столкнулась с нежеланием Европы строить стратегическое партнерство. Попытки реализовать проекты "Северного" и "Южного" потоков любой ценой (в том числе за счет газовых войн с Украиной и Белоруссией) скорее вызвали ответную оборонительную реакцию. Еврокомиссия в 2012 году начала антимонопольное расследование в отношении "Газпрома". Кроме того, был ограничен доступ газа из уже запущенного "Северного потока" в общеевропейскую сеть.
Шанхайская организация сотрудничества также была элементом политики Москвы в отношении Европы. Создание "восточного блока" позволило прочнее привязать входящие в ШОС нефтегазовые страны Центральной Азии, Казахстан и Узбекистан, к китайскому рынку, тем самым убирая потенциального конкурента для российского экспорта на западном направлении. Той же стратегии Москва придерживалась и в отношениях с Туркменией.
Что касается собственно китайского рынка, то Москва в течение 2000-х годов не раз упускала реальный шанс закрепиться на нем. Дело в том, что вплоть до 2008 года темпы роста экономики Китая составляли около 12% в год, что означало в том числе повышенные потребности в энергоресурсах. При этом необходимо учесть, что Пекин крайне болезненно воспринимал угрозу перекрытия поставок. Именно в этот период впервые появились сомалийские пираты, а экспортные возможности Ирана стали ограничиваться новыми санкциями. Соответственно, Пекин был очень заинтересован в Москве в плане создания альянса. Тем не менее Россию не устраивали предлагаемые Китаем цены, а потому переговоры велись без особой спешки, хотя еще в 2006 году во время визита Владимира Путина в Китай было подписано соглашение о строительстве двух газопроводов из РФ.
После того как европейскую политическую сцену покинули Жак Ширак и Герхард Шредер, России стало гораздо тяжелее договариваться с ЕС по вопросам энергетики
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Реализация ориентированных в отношении Китая проектов началась после мирового кризиса, когда уже Москва была больше заинтересована в допуске к финансовым ресурсам Пекина. В итоге "Роснефть" и "Транснефть" получили беспрецедентный кредит в $25 млрд под залог поставок нефти, но проиграли по цене. Сегодня же зайти на китайский газовый рынок, как в 2000-х, уже не получится. Темпы роста экономики КНР значительно ниже, чем в 2000-е, но главное — Пекин создал большой задел, построив трубу из Туркмении и многочисленные терминалы по приему СПГ. Таким образом, заходить на китайский рынок компании из РФ будут уже на условиях Пекина. Получение китайской CNPC 20-процентной доли в проекте НОВАТЭКа "Ямал СПГ" — первый пример таких условий (аналогичные, правда, действуют и в отношении других поставщиков, например Австралии).
Фактически Москве так и не удалось реализовать свою энергетическую политику, основанную на отношениях с конечными потребителями. Обеспечение своих долгосрочных интересов на энергетическом рынке оказывается невозможным без повышения влияния среди основных производителей.
В существующем на Ближнем Востоке треугольнике Турция--Саудовская Аравия--Иран практически отсутствует возможность кардинального сдвига, пока за одной из его сторон не окажется сильный внешний игрок. Сейчас таким игроком являются США, однако Вашингтон пытается играть со всеми тремя державами одновременно, а потому постепенно теряет доверие даже лояльных союзников вроде Анкары и Эр-Рияда, что видно из документов WikiLeaks.
При этом для Москвы наиболее реальным сейчас выглядит альянс с Турцией. В отличие от остальных партнеров Москвы, для Турции отношения с Россией в энергетической сфере носят стратегический характер. Без согласованной политики могут пострадать и одни, и другие интересы. Замедление роста турецкой экономики неизбежно сказывается и на импорте российских энергоресурсов. Именно такая ситуация и сложилась в последние годы. В свою очередь, и переориентация российского экспорта может стать ограничением для развития турецкой экономики.
В политическом плане Москва может получить гораздо больше дивидендов от отношений с Анкарой. Дело в том, что только стратегическое партнерство с Турцией позволит России усилить свое влияние в Закавказье. Опыт такого партнерства по Закавказью существует. В начале ХХ века красная Анатолия пришла к соглашению с большевистской Россией по переходу Закавказья в сферу влияния Москвы в обмен на определенные территориальные уступки и военно-материальную помощь. В ходе войны в Грузии в 2008 году Турция не предоставляла возможности прохождения кораблей НАТО вплоть до окончания конфликта.
С энергетической точки зрения союз Москвы и Анкары фактически позволит лучше контролировать дополнительные источники поставок сырья на европейский рынок. Турция получает возможность стать настоящим энергетическим хабом, продающим энергоресурсы, а не просто страной транзита, как сейчас. В свою очередь, для Москвы это открывает возможность в альянсе с Турцией более существенно влиять на рынок ЕС. На этом фундаменте можно будет строить многие другие проекты: от логистических (транзитный коридор в Европу из Восточной Азии) до политических вроде совместной поддержки умеренных исламских партий в Центральной Азии в противовес радикалам.
Правда, партнерство осложнено несколькими важными факторами. Первый из них — стремление Турции вести свою игру со всеми окружающими державами. Так, долгое время Анкара использовала переговоры с Россией по прокладке "Южного потока" в ее исключительной экономической зоне как рычаг давления на ЕС по вопросу европейской интеграции Турции. Одновременно Анкара не отказывалась от поддержки Nabucco и TAP. Второй вопрос — проблема Армении, которая для России является ключевым партнером в Закавказье (и даже вероятным кандидатом на попадание в Таможенный союз). Третья проблема — конкуренция за влияние в Центральной Азии.
Наконец, главный вызов для России на этом направлении — долгосрочное падение привлекательности европейского рынка, на котором у России и так есть лишние мощности для экспорта. В условиях падения экономики и доходов бюджета России нужны новые источники доходов, то есть новые рынки для сбыта своего сырья. Свободные ниши же пока есть в Восточной Азии, хотя эти рынки сейчас предлагают менее выгодные условия, чем Европа.