Если основным сюрпризом первого тура президентских выборов было "поправение" еще недавно оппозиционных краев и областей Дальнего Востока и Сибири, то главным событием второго стало выпадение из казавшегося нерушимым "красного пояса" сразу нескольких регионов. И, похоже, именно это обстоятельство — в сочетании с неожиданно высокой активностью избирателей в "реформаторских" регионах — и оказалось решающим для уверенной победы Бориса Ельцина, которая теперь уже — после вчерашнего заявления Центризбиркома — стала официальной.
О странностях любви
То, что президент по сравнению с первым туром не только не уступил сопернику ни одного из "своих" регионов, но и вырвался вперед там, где он (иногда много) проигрывал, вполне поддается объяснению: именно на стремлении развить уже достигнутый успех строится классическая тактика повторного голосования. Куда неожиданнее то, что Ельцин получил поддержку там, где, казалось, ему совершенно не на что было рассчитывать, — в центральных областях "красного пояса" и национальных республиках, резко "покрасневших" 16 июня.
Татария и Башкирия уже заслужили звание самых "исторических" регионов. В том смысле, что, как гоголевский Ноздрев, все время попадают в самые невероятные истории. Сначала они удивляли мир яростной борьбой за особый статус, затем — не менее яростной поддержкой Москвы и лично президента, попутно — весьма своеобразной трактовкой общепринятых представлений о демократии. 16 июня, вопреки всем прогнозам, избиратели обеих республик поддержали Геннадия Зюганова, а уже 3 июля, словно начисто забыв о недавних предпочтениях, решительно отдали голоса Борису Ельцину. Причем если в Башкирии лидер КПРФ остался "при своих", нарастив менее 1%, то в Татарии за время между двумя турами в нем разочаровались сразу 10% избирателей, тогда как президента полюбили дополнительно 25%. Правда, любовь татарского народа к Ельцину начала давать о себе знать прямо начиная с утра 17 июня: именно тогда обескураживающее для Москвы соотношение голосов между президентом и его соперником (34,5% к 42,8%) в результате нескольких часов напряженной и скрупулезной работы республиканского избиркома изменилось до вполне приличного по общероссийским меркам уровня (39,4% к 39,2%). В связи с этим думские коммунисты пытались было поднять вопрос о том, что, мол, татарские власти итоги первого тура сфальсифицировали. Чего доказать не смогли, а иностранные наблюдатели, в Татарстане присутствовавшие, никаких нарушений не заметили. Сам же татарский центризбирком "перепады" в голосах объясняет до банальности просто: сначала считали село, а потом город — вот соотношение и выравнялось.
Резкие изменения в настроениях татарских и башкирских избирателей в период между турами могут и теперь вызвать у коммунистов искушение объяснить все злокозненностью местных властей и их сговором с Ельциным. Но несколько утрудив себя поисками более сложного, чем заговор, объяснения, можно прийти к иным выводам.
Избиратели Татарии и Башкирии (особенно сельские, которые составляют большинство) в силу особенностей менталитета и традиционного почтения к начальству отличаются высокой управляемостью. Вопрос состоит лишь в том, чего именно хотят начальники от народа. 16 июня их желание помочь президенту, судя по всему, было не слишком горячим, и предоставленные самим себе (а также коммунистическим агитаторам) избиратели голосовали в соответствии со своими, преимущественно консервативными, убеждениями. Перед вторым же туром установка местного руководства, видимо, стала иной, и чиновники всех уровней "пошли в народ". В результате массовой агиткампании крестьяне, многие из которых до этого ни разу в жизни не видели вблизи ни одного начальника, кроме председателя родного колхоза, дружно осознали свои ошибки и принесли свои голоса на алтарь демократии.
Естественно, столь разительные перемены в поведении властей редко происходят без соответствующего стимулирования сверху. И хотя Казань и Уфа и без того имеют чуть ли не все мыслимые льготы и привилегии, Москва после первого тура, видимо, нашла дополнительные аргументы, которые татарские и башкирские начальники сочли обещанием поощрения за свое "правильное поведение". Например, федеральную поддержку находящихся на их территории предприятий ВПК (которые местные власти опрометчиво попытались было взять на республиканское содержание) или новые внешнеэкономические льготы. Не последнюю роль могли сыграть и чисто политические причины: разница между Ельциным, позволившим республикам "проглотить" увесистые куски суверенитета, и Зюгановым, многие сторонники которого не прочь упразднить нацобразования и вернуться к дореволюционному губернскому делению, для озабоченных сохранением своей власти республиканских лидеров вполне очевидна. Не исключено, впрочем, что некая "расслабленность" национал-суверенов в первом туре имела и оттенок сознательности, а проще — шантажа центра: мол, может быть, и так. Тогда как поведение распропагандированных избирателей во втором туре "в переводе" означает: а может быть, и эдак.
Теми же причинами, видимо, объясняется резкий рывок Ельцина и в ряде других республик, в том числе там, где в итоге он так и не смог обойти оппонента. К примеру, в однозначно вроде бы "красных" Карачаево-Черкесии, Северной Осетии и Мордовии президент приобрел по сравнению с первым туром более 20% голосов, а Зюганов потерял от 4% до 11%. Но, пожалуй, самую большую сенсацию преподнес Дагестан: рекордные для Зюганова 66,5% в первом туре сменились здесь не менее рекордными показателями роста поддержки президента (+25%) и падения популярности лидера КПРФ (-20%). В результате крупная победа Зюганова 16 июня обернулась сокрушительным его поражением 3 июля.
"Красный пояс" меняет цвет
Не менее впечатляющими выглядят успехи президента в еще недавно считавшемся безнадежно "пурпурно-красном поясе", в который входят области Центра России. Причем если победу Ельцина в не самой коммунистической Костромской области, где преимущество Зюганова в первом туре составляло десятые доли процента, еще можно было прогнозировать (президенту сильно помогли сторонники Лебедя, набравшего 16 июня более 23% голосов), то фиаско левого кандидата в Калужской (+3% в пользу президента) и особенно Ростовской (победа Ельцина с преимуществом в 10%) областях, очевидно, не могло присниться "вождям трудового народа" даже в самых кошмарных капиталистических снах.
Поскольку в "красном поясе" большинство глав местных администраций тайно или явно симпатизирует коммунистам, а потому их агитация в поддержку президента, по определению, не может быть эффективной (а порой и вовсе приносит совершенно обратный эффект), то теория "управляемого избирателя" вряд ли может объяснить происшедшую 3 июля "ельцинизацию" этих регионов. Поэтому гораздо более обоснованной представляется версия о том, что в данном случае против коммунистов сработала взращивавшаяся ими же в течение 70 лет традиция безусловного почитания более высокого (чем свое, местное) начальства, которая, кстати, уже не раз проявлялась во всем блеске в ходе местных выборов. В первом туре, когда окончательные перспективы выборов были еще туманны, жители центральных областей отважились на самостоятельное "творчество", голосуя в зависимости от настроения (плохого, если речь шла о Москве). Когда же вопрос встал ребром — или прежний опытный "барин", или новый и необстрелянный, — у многих как раз и сработал старый советский рефлекс.
Кстати, эту версию подтверждает и то, что в абсолютном большинстве регионов — в том числе и в проигранных президентом — прирост голосов избирателей в его пользу оказался во втором туре заметно выше, чем в пользу лидера КПРФ. Рекордсменами в этом смысле стали уже упомянутые Дагестан, Татария, Северная Осетия, Карачаево-Черкесия и Мордовия, где разница между "довесками" Ельцина и Зюганова составляет совершенно непонятные для среднего нероссийского ума 25-45%. Но и там, где этот показатель не столь ошеломителен, разрыв весьма ощутим: 6% в Волгоградской области, 7% в Астраханской, 8% в Бурятии и Ставропольском крае и даже 9% в Саратовской области. А если учесть, что существенную прибавку президент получил и во всех выигранных им в первом туре регионах (многие из которых к тому же удивили неожиданно высокой явкой), становится понятным, из чего сложилось его итоговое убедительное преимущество. Нельзя не отметить и того, что на тамошних жителей благоприятное воздействие оказал "фактор Лебедя" — они поддержали скорее его, чем действующего президента.
Поведение жителей российских регионов во время выборов еще наверняка станет предметом пристального изучения как отечественных, так и зарубежных ученых. Однако один вывод можно сделать уже сейчас: Россия, которая, по популярному среди демократов-интеллигентов выражению, "сошла с ума" в декабре 1993-го, теперь снова за этот ум взялась. Ум этот до сих пор остается несколько загадочным для стороннего наблюдателя. Но только не для российской политической элиты: она-то прекрасно понимает не только то, чего ждет вышестоящее начальство, но и то (коли уж это начальство пошло по пути демократических выборов), что нужно рядовому обывателю, как на него воздействовать и в какую сторону поворачивать его душевные метания. В конечном счете вышли мы все из народа...
ДМИТРИЙ Ъ-КАМЫШЕВ