Премьера театр
Фото: Коммерсантъ / Михаил Гутерман / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Михаил Гутерман / купить фото
Московский театр "Современник" показал премьеру спектакля по пьесе американского драматурга Дональда Ли Кобурна "Игра в джин" в постановке худрука театра Галины Волчек и с участием двух ведущих артистов старшего поколения, Валентина Гафта и Лии Ахеджаковой. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Пьесе "Игра в джин" уже больше тридцати лет, но она принадлежит к числу театральных текстов, которые не могут устареть. Пьеса написана для двух пожилых артистов — а проблема занятости мастеров, дееспособных и любимых публикой, но мающихся от невостребованности, стоит перед любой труппой, вернее — перед любым руководителем театра. Трагикомедия о двух стариках, случайно встречающихся "перед заходом солнца", в доме престарелых, в России уже ставилась, и неоднократно, но пьеса Кобурна столь выигрышна во всех отношениях, что остается только недоумевать, почему она не идет в каждом втором театре, где есть две немолодые знаменитости.
Пьеса "Игра в джин" написана отлично: действие строится вокруг несложной карточной игры, за которую герой по имени Веллер Мартин усаживает свою соседку по богадельне Фонсию Дорси. Она — никакая не картежница, соглашается играть просто от тоски и одиночества, а он-то как раз искушенный игрок, но случается необъяснимое: пожилая женщина начинает раз за разом выигрывать у партнера. С роковой неизбежностью повторяется один и тот же сценарий: он раздает карты, начинается игра, и через несколько минут Фонсия объявляет, что у нее на руках есть определенное сочетание карт — тот самый "джин". Проходит несколько дней, картежники встречаются на том же месте и опять садятся за столик играть, но результат все тот же: она выигрывает, а он все больше недоумевает и злится. Конечно, самое главное происходит между раздачей карт и возгласом "джин!" — герои постепенно, партия за партией, вечер за вечером, открываются друг другу, то есть зрителям: ясно, что раньше, в молодые или зрелые годы, встретиться эти люди не могли бы, слишком уж разнятся их происхождение, взгляды на жизнь, социальный и имущественный статусы.
И без свидетельств рецензента понятно, что наблюдать за игрой, которую ведут Лия Ахеджакова и Валентин Гафт,— чистое театральное удовольствие. Два больших мастера, два "матерых" профессионала, две обаятельные личности, наконец, два тонко чувствующих друг друга партнера — какая еще может быть формула успеха для сценического дуэта? Ахеджакова и Гафт удивительно чутко держат равновесие между игрой друг с другом и для публики. Каждый из них точно знает, как подхватить малейший импульс, исходящий от партнера, умножить его своей собственной энергией — и потом послать в зрительный зал, но не грубой, уничтожающий все вокруг бомбой, а легким, точным мячиком. При этом технология у актеров разная: Валентин Гафт берет больше, так сказать, статическим обаянием, а Лия Ахеджакова — динамическим. Нужно видеть, как живет вся ее хрупкая фигурка, нужно слышать, как переливаются ее интонации: заветный "джин" она объявляет, наверное, раз двадцать, и каждый раз иначе — то торжествующе, то впроброс, как-то деланно равнодушно, то виновато, то задорно, то лукаво. Право, у меня и слов-то меньше найдется, чем у Ахеджаковой голосовых оттенков.
В принципе и двух этих актеров, просто сидящих за столом, здесь было бы достаточно для кассового успеха. Но очевидно, что Галина Волчек не хотела ни выжимать из зрителя сочувственные слезы, хотя бы и сквозь смех, ни совсем уже, по-антрепризному, замыкать актеров на тексте пьесы. Замысел режиссера становится понятен не сразу. Хотя подсказка заключена в решении пространства — художник Павел Каплевич построил на сцене вовсе не аккуратный американский дом престарелых, а какое-то заброшенное, разрушающееся пространство, когда-то, возможно, и бывшее обжитым и уютным. Но теперь на стенах блуждают какие-то странные тени, их подсветка меняется нелогично, словно по чьей-то иррациональной прихоти, а голоса посетителей, доносящиеся из соседних помещений, больше похожи на стоны и скрипы. И хотя игра актеров все насыщается и насыщается бытовыми подробностями, не избавиться от ощущения, что вокруг героев на самом деле никого нет и что их турнир происходит уже где-то за пределом земного бытия.
В последней сцене режиссерская горечь чувствуется уже не как привкус, но как внятный месседж. Оказывается, что оба героя в изрядной степени сами виноваты в том, что финал жизни им приходится коротать в своих одиночествах — и Фонсия, и Веллер не смогли найти общий язык с детьми, не обрели мудрости, не поняли молодых. Смягчать эту тему Галина Волчек явно не желает. Наоборот, она неожиданно форсирует, обостряет мотив вины, осознание которой к героям приходит слишком поздно. Накануне своего почтенного юбилея она не желает быть чувствительным адвокатом старости.