Глава отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополит Волоколамский ИЛАРИОН рассказал корреспонденту "Ъ" ПАВЛУ КОРОБОВУ, почему священнослужителям запрещено участвовать в политической жизни России и для кого могут быть сделаны исключения из этого правила. Иерарх также разъяснил, в чем заключается смысл реформ церковного аппарата и в каких вопросах совпадают интересы Русской православной церкви (РПЦ) и государства.
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
— Каково, на ваш взгляд, положение Русской православной церкви в современном российском обществе?
— Я думаю, РПЦ занимает в российском обществе достойное место. На протяжении 70 лет XX века церковь была искусственно изолирована от общества, но после того как в 1988 году она вышла из катакомб, стало понятно, что, несмотря на семь десятилетий гонений, она обладает огромным авторитетом, что она востребована, что люди ждут ее возвращения в общественную жизнь. Вот с этого момента происходит возрождение церкви. Оно идет такими темпами, которые беспрецедентны для истории христианства. Согласно статистике, 25 тыс. храмов построены и отреставрированы за 25 лет. Это значит, что открывалось по 1000 храмов в год, по три храма в день. 800 новых монастырей. Это феномен, который не имеет аналогов в истории церкви, по крайней мере в новейшей истории.
— Сейчас довольно часто церковь критикуют за чересчур тесные связи с государством. Обвиняют в слиянии высшего духовенства со светской властью. Как вы относитесь к подобной критике?
— Думаю, эта критика необоснованна и несправедлива. Мы все живем в одной стране, никому не запрещено общаться друг с другом. У меня в кабинете бывают самые разные люди по самым разным делам и вопросам. Это и представители иных религиозных традиций, иных христианских конфессий, это и представители государственной власти, причем не только России. Вполне естественно для церкви выстраивать отношения с государственной властью. Наша церковь является многонациональной. И ее каноническая территория объединяет 15 государств, не говоря уже о том, что у нас есть епархии и приходы за пределами канонической территории. В каждой из стран патриарх налаживает контакт с первыми лицами государства: в России — это президент Владимир Путин, на Украине — президент Виктор Янукович, в Белоруссии — президент Александр Лукашенко и так далее. Когда патриарх посещает какую-нибудь страну, он встречается с главой государства. И это связано не с тем, что церковь сращивается с властью, а с тем, что церковь устанавливает с властью партнерские отношения. Эти отношения строятся на двух принципах. Первый принцип — взаимное невмешательство церкви и государства во внутренние дела друг друга. Второй принцип — соработничество церкви и государства по тем направлениям, где такое соработничество полезно и необходимо. Защита традиционных семейных ценностей — как раз одно из тех направлений, в котором церковь и государство могут работать без какого бы то ни было сращивания и вмешательства в дела друг друга.
— На ваш взгляд, церкви допустимо участвовать в политике?
— Церковь не участвует в политике напрямую. В том смысле, что она не создает свои политические партии, не поддерживает какую-то одну политическую партию в ущерб другой. Она не ассоциирует себя с тем или иным крылом политического спектра, с теми или иными политическими взглядами. У церкви нет преференции в отношении того или иного государственного строя. Церковь жила при разных политических режимах. И нашими прихожанами являются люди самых разных политических ориентаций. Но церковь оставляет за собой право давать оценку с нравственных и духовных позиций тем или иным политикам, высказываниям, их программам, и такая оценка очень часто дается — как церковью на официальном уровне, так и отдельными ее представителями.
— Эта оценка влияет на общественное мнение?
— Думаю, влияет на тех людей, которые прислушиваются к голосу церкви. Это не все общество, но это значительная часть общества. Церковь имеет большой авторитет в обществе, но есть люди, и это характерно для современного демократического общества, которых церковь в чем-то не устраивает, чем-то раздражает, которые с ней не согласны.
— В ходе последних выборов президента церковь критиковали: патриарх призывает голосовать за определенного кандидата. Такие выводы были обоснованы?
— Думаю, нет, потому что прямых призывов голосовать не было. Патриарх на встрече кандидата в президенты Владимира Путина с руководителями религиозных конфессий обратился тогда к нему как к наиболее вероятному победителю выборов. Кроме того, те религиозные деятели, которые встречались с тогдашним премьером, хорошо знали его, знали других кандидатов. И в комнате, в которой происходило это собрание, было абсолютное единомыслие. Все руководители традиционных конфессий поддержали Владимира Путина, выразили благодарность за то, что он сделал для религиозного возрождения в стране. У нас был выбор из нескольких кандидатов, но только один из них являлся практикующим православным христианином. И это, конечно, для нас было очень важным показателем.
— В конце 1980-х годов XX столетия в парламенте СССР был ряд депутатов-священнослужителей, почему сейчас духовенству запрещено баллотироваться в парламент?
— Тогда заканчивал свое существование Советский Союз, начинались политические изменения. Представителей церкви стали приглашать в выборные органы. Поначалу церковь на это откликалась. Митрополит Алексий, будущий патриарх, был членом Верховного Совета СССР, еще ряд иерархов участвовали в работе выборных органов. Но в какой-то момент стало понятно, что для священнослужителей эта работа недопустима, потому что они так или иначе должны были ассоциировать себя с неким крылом политического спектра. Они вовлекались напрямую в решение политических проблем. Более того, это провоцировало священнослужителей участвовать в разных партиях, выступать друг против друга. Церковь увидела, сколько рисков связано с этой работой и насколько мало она соответствует ее самопониманию. И Священный синод принял решение отказаться от участия в политической жизни. Правда, не так давно принята оговорка к этому решению: в исключительных случаях, по благословению священноначалия, такое участие может быть допустимо. Оговорка связана с тем, что сегодня в ряде стран, например, на Украине, существуют раскольничьи сообщества, представителям которых (они называют себя священниками или епископами) не запрещается участвовать в выборах. В ситуации, когда, например, раскольничий священнослужитель баллотируется в какой-нибудь выборный орган, церковь может дать благословение каноническому священнослужителю на участие в выборах в этот орган.
— Недавно несколько депутатов предложили в Конституции отразить особую роль православия. На ваш взгляд, у РПЦ должны быть привилегии перед представителями других религий РФ?
— Не думаю, что мы должны искать каких-то привилегий или преференций с точки зрения закона, общественного положения. Я полагаю, что церковь должна занимать в обществе то место, которое оно заслуживает. Должна быть признана та роль, которую церковь сыграла в становлении и развитии российской государственности, общества и тех народностей, которые составляют сегодня единый российский народ.
— Российские власти прибегают к помощи РПЦ в решении международных проблем, если да, то по каким вопросам?
— У нас существует очень тесное взаимодействие с МИД РФ. В частности, создана рабочая группа, которая собирается два раза в год. Помимо этого едва ли не ежедневно мы взаимодействуем с МИДом по самым разным направлениям. Здесь надо сказать, что церковь никогда не является, в том числе и в международной политике, проводником каких-либо идей российского государства. У церкви есть своя повестка дня, свои интересы в международной сфере. Но нередко эти интересы полностью или частично пересекаются с государственными. В качестве примера можно привести позицию российской власти и РПЦ по Сирии и по Ближнему Востоку в целом. Для нас главной темой является сегодня защита христиан, проживающих на Ближнем Востоке.
— А государство помогает в решении проблем церкви? Например, перед недавним визитом в Италию президента РФ в западных СМИ появились сообщения, что после встречи папы Франциска с Владимиром Путиным последует встреча патриарха с папой. Это так?
— Это вполне возможно, но эти две встречи никак не связаны одна с другой. Мы ведь о встрече патриарха с папой уже много лет говорим. Но мы говорим о том, что эта встреча должна быть хорошо подготовлена. И мы готовим ее, встречаемся с руководством Римско-католической церкви. Я, например, встречался и с папой Иоанном Павлом II, и с папой Бенедиктом XVI, и дважды уже в этом году встречался с папой Франциском. Для нас встреча папы и патриарха — не самоцель. Для нас это один из этапов развития двухсторонних отношений. Мы такую встречу готовы будем организовать, когда почувствуем, что созрели предпосылки для нее. То есть устранены основные препятствия в отношениях церквей. Президент РФ встречался с папой как глава государства с главой другого государства. У президента не было никакого специального послания от патриарха, адресованного папе. Не ставилась цель подготовки или ускорения такой встречи. Встреча между патриархом и папой, я думаю, произойдет, но мы будем готовить ее исключительно в формате двухсторонних отношений с Римско-католической церковью.
— Изменились ли отношения РПЦ и Рима после вступления на папский престол Франциска I?
— Они очень изменились к лучшему после вступления на престол папы Бенедикта XVI. Он сумел снять то напряжение, которое существовало при предыдущем понтификате. Бенедикт с большой чувствительностью относился к проблематике православно-католических отношений, при нем наши отношения приняли позитивный и поступательный характер. И я думаю, что если бы он не ушел на покой, то, может быть, состоялась бы встреча патриарха с ним. Но сейчас уже, конечно, мы не говорим об упущенных возможностях, а говорим о возможности встречи патриарха с папой Франциском. Мы видим, что папа Франциск очень по-доброму относится к православной церкви, это отношение проявилось еще тогда, когда он был кардиналом.
— Какие проблемы препятствуют встрече папы с патриархом?
— Главная проблема, которая остается в наших двухсторонних отношениях, это ситуация на Западной Украине, взаимоотношения между православными и греко-католиками. Эти отношения осложнились в конце 1980-х годов, когда греко-католики захватывали православные храмы. Я сейчас не хочу вдаваться в историю: взгляды на историю всегда бывают разные у конфликтующих сторон. Но конфликт не изжит, на Западной Украине немало мест, где православные по-прежнему лишены храмов, о чем мы напоминаем регулярно нашим партнерам в Римско-католической церкви. Правда, в последнее время у нас появились добрые вести c Западной Украины. Появилась надежда на то, что Львовская епархия Украинской церкви Московского патриархата получит участок и здание для создания духовного центра. Это то, чего мы не могли добиться в течение многих лет. Если это событие произойдет, оно, несомненно, скажется на скорости подготовки встречи.
— В Московском патриархате неоднократно заявляли, что встреча патриарха с папой не может произойти, в частности, из-за того, что католики на территории РФ занимаются прозелитизмом, то есть переманивают православных в католицизм. Хотя сами католики это категорически отрицают. В чем все-таки заключается прозелитизм католиков в РФ? Сама РПЦ занимается прозелитизмом на неканонической территории?
— Я должен пояснить, что мы понимаем под прозелитизмом и чем прозелитизм отличается от миссии. Под миссией мы понимаем миссионерскую работу либо среди наших верующих либо среди наших потенциальных верующих. То есть тех, кто по своим корням принадлежат к нашей традиции, тех, кто не состоит в других христианских церквах. Если речь идет о другой христианской церкви, с которой мы имеем отношения такого уровня, как наши отношения с Римско-католической церковью, то целенаправленная миссионерская деятельность с целью отторжения от нее отдельных членов является прозелитизмом. Поэтому у нас существует с римо-католиками уже в течение нескольких десятилетий негласный взаимный запрет на прозелитизм. На официальном уровне это признается и православными, и католиками, так же как на официальном уровне признается и то, что уния не является методом достижения единства. Тема прозелитизма католиков на территории России стояла очень остро в начале 1990-х годов. Нами совместно с российскими католиками была создана рабочая группа по решению трудных вопросов во взаимоотношениях, которая впоследствии была преобразована в рабочую группу по сотрудничеству и взаимодействию, эта группа рассматривала конкретные случаи, которые могли интерпретироваться как прозелитизм. Поэтому эта тема на сегодня в значительной степени снята. Мы не занимаемся прозелитизмом на канонической территории других церквей и ожидаем от других церквей, что они не будут заниматься прозелитизмом на нашей канонической территории.
— В ряде стран на канонической территории РПЦ в постсоветское время появились параллельные структуры других православных церквей, например, в Эстонии (Константинопольский патриархат), Молдавии (Румынская православная церковь). Каково отношение к этому Московского патриархата?
— Негативное. Мы считаем, что там, где имеется одна поместная церковь, не должно быть другой поместной церкви. Поэтому мы не признаем и никогда не признаем так называемую Бессарабскую митрополию в качестве каноничной церковной структуры Румынской церкви, не признаем так называемую Эстонскую апостольскую церковь Константинопольского патриархата.
— Уже на протяжении нескольких лет православные Абхазии и Южной Осетии, которые находятся под омофором Грузинской церкви, просят патриарха принять их под свою юрисдикцию. Почему РПЦ не идет на это, хотя Константинополь и Румыния образуют параллельные структуры на территории РПЦ?
— Мы исходим из того, что изменение политических границ не должно вести к изменению церковных границ. Это тот принцип, которому Русская церковь следует во внешнеполитической деятельности. Вопрос этот очень непростой. Он стоит на повестке дня двусторонних отношений между Русской и Грузинской церквями. Этот вопрос решается в непосредственном контакте между Русской церковью и православным клиром Абхазии и Южной Осетии. Мы должны понимать, что помимо церковных правил, записанных на бумаге, есть еще реальная ситуация, реальные люди: мы видим, что в Абхазии трудится православное духовенство, которое не имеет никакой реальной связи с Грузинской церковью. В основном это клирики Русской церкви, которые были рукоположены в какой-либо епархии, а потом оказались на территории Абхазии. Среди них есть и этнические абхазы, и этнические русские. В той мере, в какой мы можем, мы им помогаем, потому что речь идет, прежде всего, о спасении человеческих душ. Мы понимаем, что "свято место пусто не бывает", и если православная миссия не будет в должной мере осуществляться в Абхазии, души людей будут улавливать либо раскольники, либо сектанты. Я думаю, что решать эту проблему надо путем переговоров всех заинтересованных сторон.
— После того как предстоятелем стал Кирилл, началась реформа церковного аппарата, появились новые структуры, например, высший церковный совет, ряд новых синодальных учреждений. В чем смысл этих преобразований?
— Это заметно улучшило деятельность церкви, потому что раньше синодальные отделы (церковные министерства) работали сами по себе, у нас не было объединяющего органа (совета министров). Сейчас, благодаря появлению высшего церковного совета, мы все знаем, что происходит в других отделах. У нас образовалось очень много межведомственных проектов, в которых участвуют сразу несколько синодальных отделов. У патриарха появилась реальная возможность получать полную картину того, как работают отделы.
— А вам не кажется, что это привело к разрастанию церковного аппарата, бюрократии? Ватикан, например, наоборот, намерен сделать церковную структуру более компактной.
— Но Ватикан хочет реформировать аппарат в сторону большей соборности. Это то, о чем говорил папа Франциск, причем ссылаясь как раз на опыт православной церкви. А соборность и предполагает совместные консультации и взаимодействие. Эта соборность сейчас у нас значительно усилилась. Например, в церкви недавно по инициативе патриарха Кирилла создан новый орган — межсоборное присутствие. Это дискуссионный орган, который позволяет представителям епископата, клира и мирян обсуждать насущные вопросы церковной жизни, давать рекомендации архиереям для того, чтобы те потом принимали решения на архиерейских соборах. Такая форма участия мирян в церковном управлении раньше у нас отсутствовала.
— Госдума приняла закон "О защите чувств верующих". Как вы относитесь к данной инициативе? На ваш взгляд, какое должно быть наказание за оскорбление чувств верующих и что надо понимать под этим термином?
— На принятие этого закона повлияли неприятные инциденты, которые происходили в последние годы, когда осквернялись храмы, когда ломали кресты на могилах или поклонные кресты, поэтому и возникла необходимость защитить чувства верующих специальным законом. Много было спекуляций вокруг этого: говорили, что теорию Дарвина теперь нельзя будет преподавать в школах и т. д. Конечно, речь идет о другом. Речь идет именно о том, что факты намеренного и публичного богохульства и святотатства должны быть уголовно наказуемыми. Я не знаю, какое должно быть наказание, но я думаю, что оно должно быть не символическим. Я думаю, в целом отношение церкви к этому закону положительное, потому что он ставит преграды для распространения эпидемии, которая началась в последние годы.