На встрече с двумястами доверенными лицами, представлявшими его в победной избирательной кампании, президент РФ предложил соратникам "поработать над национальной идеей", создать которую, по его мнению, можно в течение года.
В рамках политической гонки вооружений, которую Ельцин вел с коммунистами, пожелание вполне напрашивающееся. Некогда США создавали, допустим, ракеты с разделяющимися боеголовками — и тут же СССР приступал к созданию таковых же ракет. Поскольку коммунисты устами Зюганова и его духовного наставника Подберезкина уверяли, что в их распоряжении есть идеологическое чудо-оружие — конструируемая в фонде "Духовное наследие" современная русская идея, то и президент повелел приступить к спешной разработке аналогичного чудо-оружия.
Подберезкинская идея была не вполне русской, а скорее содранной с немецкой книги "Моя борьба" и сводилась к вариациям на тему классического "Дорогу нашим славным батальонам, Спасет страну коричневый оплот. С надеждою взирают миллионы На свастику, что счастье им несет". Да и счастья она не принесла не то что миллионам, но даже и самому Зюганову — идея оказалась пшиком, так что спешно приступать к конкурирующим опытам по части компиляции вряд ли есть смысл. На то, конечно, можно возразить, что есть идеи и идеи, и важно противопоставить ихней эрзац-идеологии вдохновляющую сограждан и выражающую сокровенные чаяния нации подлинную русскую идеологию, т. е. брать пример не с Гитлера, а с Гердера, много и хорошо писавшего о народном духе.
Но дело в том, что национальная идея не разрабатывается в течение года — она рождается в течение веков. Все, что может сделать человек (причем, конечно, один, охваченный внезапным вдохновением и уловивший голос нации, а отнюдь не коллектив из 200 доверенных лиц), — это отлить смутный голос нации в чеканные словесные, музыкальные, скульптурные, архитектурные или иные художественные формы, т. е. создать некий символ, воплощающий общенациональную идею. Таким символом, мобилизующим нацию, для французов бесспорно была "Марсельеза", для немцев — "Вахта на Рейне". Но символы такого рода создаются сами по себе — в момент высшего духовного напряжения сил нации — и утверждаются в качестве непререкаемой ценности сами по себе — как то случилось с "Марсельезой", в несколько месяцев ставшей признанным гимном Франции и наводившей ужас на неприятельские войска. Но тут нужен не Владимир Пресняков с Христиной Орбакайте, а Руже де Лиль, не Зураб Церетели, а Микеланджело, а таковые появляются не по заказу президента и не в намеченные календарные сроки.
Что действительно не может не беспокоить всякого болеющего о своей стране гражданина — это то смятение, в котором пребывает народ, измученный небывалой ломкой всего уклада российской жизни. Но такие проблемы решаются не идеологией, а верой и делами.
Делами — в том смысле, что правители не должны пьянствовать, мэры и министры не должны воровать, совершившие преступления должны подвергаться наказаниям, а трудящийся — достоин пропитания. Если это и есть идея, то никак не специфически русская, а вполне универсальная и давным-давно разработанная.
Верой — в том смысле, что во всякие дни, а тем более в столь непростые, как нынешние, всякий человек нуждается в мужестве, чтобы, не гневя Бога, достойно нести свой крест, и в мудрости и смирении, чтобы, понимая все несовершенство мироздания, не впадать в безумные соблазны. Но и это — совсем не идея, а сообщенная в Нагорной проповеди молитва Господня. Доверенные лица тут вряд ли придумают что-нибудь новое.
Если же верой и делами удастся поднять Россию после большевистской порухи, то, возможно, тогда Всевышний дарует России и символ, закрепляющий единение уже сплотившейся нации. Пока же национальной идеологией России может быть лишь чистое вольтерьянство — "возделывай свой сад".
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ