Всякий знает: когда заключается какой-либо договор, в нем оговариваются форс-мажорные случаи — обстоятельства непреодолимой силы, возникновение которых делает выполнение договора невозможным. Форс-мажор — это война, землетрясение, наводнение, ураган, прочие стихийные бедствия. Но оказалось, что к форс-мажору относится и мнение высокого московского чиновника: его одного достаточно, чтобы, подобно урагану, сорвать выполнение любого договора. "Коммерсантъ" убедился в этом на собственном опыте: наши рекламные щиты, размещенные на улицах города, были сорваны столичными чиновниками.
В этом году "Коммерсанту" исполняется 10 лет. И нет ничего удивительного в том, что мы решили отметить эту дату.
Идея была в целом простая. Арендовать пять десятков поверхностей рекламных щитов, разместить на них наши постеры и раз в неделю обновлять. Год жизни страны равняется одному постеру. И так десять раз. В 1989-м, например, в России еще не было независимой прессы. Мы так и написали. На фотографии размером 3 на 6 метров был изображен товарищ, пьющий из горла бутылки, беззастенчиво завернутой в газету "Правда". Кто-то скажет, что не очень светлым вышел 1989-й год на нашем постере. Но уж какой был. Другого 1989-го у нас не было. Мы заказали в типографии 50 таких постеров. Два рекламных агентства-посредника заключили договоры с восемью владельцами щитов. И эти постеры вовремя появились в городе.
Со следующим плакатом возникли проблемы. На фото была демонстрация с плакатом "Коммуняки, покайтесь!" (все помнят эти демонстрации). И подпись: "Из Конституции СССР исключена статья о руководящей и направляющей роли КПСС". Владельцы щитов повесили только 30 постеров. Нам объяснили, что есть закон о рекламе и в нем, в свою очередь, есть политическая статья. Нам предложили утвердить тексты и фотографии у начальника управления по наружной рекламе Москвы Владислава Котова. Странно. В городе ежедневно появляются десятки, если не сотни, политических плакатов. На Ленинском проспекте, например, висит портрет Сталина. Сражаются путем публичной переписки поклонники и противники толлинга. А Борис Немцов вот выступает против депутатской неприкосновенности.
Мы попытались выяснить у Владислава Котова, в самом ли деле нужно утверждать у него тексты рекламных плакатов и все ли это делают. Например, на одном из недавно появившихся в Москве плакатов Юрий Лужков предлагает всем поучиться у него семейному бизнесу. Как этот постер проходил утверждение? Было ли сопротивление чиновничьей бюрократии? Если было, то как преодолели?
Пока мы все это выясняли, подошло время для 1991 года. "ГКЧП: последняя и неудачная попытка спасти советскую власть". Постер прошел "на ура". Очевидно, в нем московские власти никакой политики не нашли.
1992-й год мы встретили плакатом "Люди получили ваучеры, а Россия — приватизацию". Все 50 рекламных поверхностей были заполнены до отказа.
1993-й год. "Бои на улицах Москвы" провисели всю неделю, как и положено по договору с рекламными агентствами.
1994-й год. "Позорное начало проигранной войны". Ведь что было, то было. Но постер с фотографией обожженного пацана у подбитого бэтээра так и не появился на улицах города. На этот раз нас предупредили прямо в типографии: "Все равно ведь не пропустят, зачем вам тратить деньги на печать?" Мы пошли на компромисс и убрали (хотя сейчас и сожалеем об этом) слово "позорное", а также сменили фото. На нем пацана еще только стригли в армию. В городе появилось не более 10 щитов с этим постером. Впрочем, и они продержались не больше суток.
Почему это произошло? Рекламисты, стесняясь, рассказали нам, что в начале ноября состоялась встреча с Владиславом Котовым. В своей речи он несколько минут уделил "Коммерсанту" и его рекламной политике — и порекомендовал более разборчиво относиться к политической рекламе. Для большинства владельцев рекламных площадей этого оказалось достаточно, чтобы забыть о "Коммерсанте" как о кошмарном сне. Нам рассказали также, что 10 ноября одному нашему посреднику, "И. Р. Медиа", позвонили из агентства, которое развешивает постеры, "от г-на Никольского" — первого заместителя управляющего делами мэрии. Он, оказывается, ехал на машине, увидел постер и потребовал остановить рекламную кампанию "Коммерсанта". Она ему не понравилась. А Сталин на Ленинском проспекте, значит, ему нравится — ведь он до сих пор висит.
Давайте посчитаем. Одна рекламная поверхность обходится примерно в $400-600 в месяц. Итого примерно $30 тысяч. Плюс расходы на печать — еще $15 тысяч. И если бы "Коммерсантъ" не был издательским домом и не имел возможности размещать рекламу иным путем, кроме как за "живые" деньги, мы бы эту сумму просто потеряли — только потому, что кому-то из московских чиновников, глянувшему из окна мчащейся машины, не понравились наши фотографии и подписи к ним. Но ведь далеко не каждая частная компания, работающая в Москве, является издательским домом. А вот лишить таким образом денег, как выясняется, можно каждую.
АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ