"Бродил бесцельно среди окружающих"

Покушение 1 марта 1881 года, ставшее последним для императора Александра II, могло чудесным образом, как все предыдущие, оказаться неудачным или вовсе не состояться. Но из свидетельств раскаявшегося народовольца Льва Тихомирова следует, что кто-то из власть имущих подталкивал террористов и способствовал их успеху.

Евгений Жирнов

"Со страшной энергией и поспешностью"

Можно ли верить воспоминаниям ренегата? На первый взгляд — нет. Как можно доверять свидетельствам того, кто предал своих товарищей, раскаялся и из врага самодержавия превратился в убежденного монархиста? Но, если задуматься, смена взглядов не ухудшает и не улучшает его свидетельств — они остаются одним из описаний происшедших событий, из совокупности которых и воссоздается полная картина. Наоборот, точное знание предыстории воспоминаний позволяет оценивать их точнее. Кроме того, перемена точки зрения помогает автору, пусть иногда и неосознанно, описать то, что прежде не позволили бы идеологические шоры.

Именно так нужно смотреть на воспоминания Льва Тихомирова, революционера, близкого к руководству "Народной воли", который в 1888 году раскаялся, получил высочайшее помилование и возвратился в Россию из эмиграции. Среди множества написанных им до и после перемены убеждений трудов один из самых интересных — описание покушения на Александра II 1 марта 1881 года. Как подчеркивал сам Тихомиров, он не был участником событий, поскольку вернулся в Петербург утром 1 марта. Но он успел побеседовать с некоторыми участниками событий до их ареста и составил для себя представление о происшедшем, в котором было немало странных деталей.

В России ни для кого не являлось секретом, что в правящих кругах страны было немало недовольных политикой Александра II и его реформами. Именно из-за сопротивления этих представителей элиты многие начинания императора не доводились до логического завершения или так и оставались неосуществленными планами. Ходило немало слухов о том, что в гвардии и царской семье зреют заговоры, чьи участники ставили целью смену императора.

Осознанно или нет, но Тихомиров в своих воспоминаниях об убийстве императора неявно, но постоянно свидетельствует о том, что заговор в верхах существовал и что его участники подталкивали народовольцев к покушению.

Как писал Тихомиров, император до дня покушения по настоянию своей морганатической супруги княгини Юрьевской, опасавшейся бомбистов, две недели не ездил на развод в манеж. То есть не появлялся на улицах, выбранных руководителями операции — Андреем Желябовым и Софьей Перовской — для проведения теракта.

"Покушение,— писал Тихомиров,— заранее было рассчитано на поездку в манеж. Мина на Малой Садовой готовилась именно на этот случай. Метальщики бомб должны были явиться только подсобным орудием. Царь ездил в манеж обыкновенно по Невскому и Малой Садовой. Предполагалось взорвать под ним мину, а четыре бомбиста должны были докончить его, если бы при взрыве мины он не был убит. Мина была заложена на Малой Садовой, из сырной лавки Кобозева (Богдановича), в д. гр. Менгдена, почти у самого угла Невского проспекта. Бомбисты попарно должны были разместиться по обоим концам этого участка улицы".

Покушения 1 марта могло и не быть. Народовольцы не были уверены, что император поедет в манеж. Однако начались события, подталкивавшие их к действию.

"27 февраля 1881 г. был арестован Желябов на квартире Тригони... Это, конечно, произвело ужасное действие на Перовскую, которая его любила всеми силами своей глубокой натуры. Еще раньше она была в страшной тревоге за него, до того что она, для дела никогда ничего не жалевшая, дошла до стараний сдержать его, оградить от постоянного риска".

Но после ареста Желябова движимая теми же чувствами Перовская решила облегчить его участь, доказать, что он не участвует в покушении, а потому может избежать смертной казни: "И Перовская повела дело к исполнению со страшной энергией и поспешностью, которых бы не было в такой мере при самом Желябове".

Следующее событие, ускорившее покушение, произошло днем позже. Тихомиров вспоминал:

"28 февраля вдруг произошло неожиданно событие, наполнившее всех страхом. Полиция, при участии техника Мровинского, произвела осмотр лавки Кобозевых — по объяснению полиции, в санитарных целях — и ничего подозрительного не нашла. Это тем изумительнее, что, по словам полиции, дворников и соседей, сами Кобозевы и их посетители возбуждали во всех подозрения, и за ними даже следили, хотя, очевидно, очень плохо. Как бы то ни было, осмотр составлял очень грозное предостережение".

"Были мало пригодны для метания бомб"

Именно поэтому 1 марта Перовская, как только узнала о том, что император был на разводе, отправила команду на выбранное место покушения.

"Еще во время слежения,— писал Тихомиров,— установленного за императором для того, чтобы узнать его путь следования, было замечено (кажется, Перовскою), что царский кучер при повороте с Инженерной на Екатерининский канал задерживает лошадей, так что карета едет почти шагом. Это место и было заранее намечено для бомбистов. Не знаю почему на это самое удобное место, где карета, так сказать, сама наскакивает из-за угла на бомбиста, Перовская поставила Рысакова, наименее надежного из трех. Должен сказать, что вообще вся компания метальщиков, кроме Гриневицкого, была выбрана довольно необдуманно. Ни за одного из них нельзя было поручиться в таком страшном испытании, сверх того они все были не очень сильны, не высоки ростом, а у Рысакова была вдобавок болезнь, заставлявшая его носить суспенсориум (применялся при некоторых венерических заболеваниях.— "История"). Они все (в том числе и Гриневицкий) фактически были мало пригодны для метания бомб, а нравственно (кроме Гриневицкого) не обещали для этого и достаточного самообладания. В этом отношении персонал был подобран неудачно, хотя его подбирал Желябов. Перовская же вдобавок поставила в первую голову самого сомнительного. В 30 шагах дальше по каналу был поставлен Гриневицкий. Еще дальше стоял Емельянов. Сама Перовская перешла на другую сторону канала и оттуда наблюдала за своей командой и за всем происходящим. Она мне рассказывала о хорошем своем впечатлении только от Гриневицкого. "Стоял,— говорила она,— таким героем, очень развязно, опершись спиной на перила"... О других ничего не говорила".

Первая атака оказалась безрезультатной:

"Император выехал в карете из Михайловского дворца. Его сопровождал в санях полицеймейстер Дворжицкий, а также конвойцы, казаки, на улице была и полиция, хотя, говорят, в небольшом числе, и народ, ждавший, как всегда, проезда царя. Когда карета свернула на Екатерининский канал, Рысаков бросил бомбу. Она брошена была, очевидно, в волнении с опозданием, не в надлежащую секунду, в след кареты. Взрыв ранил казака, какого-то прохожего и одного конвойца и несколько повредил карету, но не настолько, чтобы нельзя было ехать дальше. Сам император остался невредим. Он вышел из кареты и спросил, схвачен ли преступник. Рысаков был уже схвачен, его обыскивали, отняли кинжал и револьвер... Обстоятельства повернули сильно в пользу царя. К нему сбегались со всех сторон. Подбежали юнкера-павловцы, моряки и просто народ. Сам великий князь Михаил Николаевич, услыхав гром взрыва, бросился на канал, хотя застал брата уже умирающим. Во всяком случае, царь был уже окружен значительным числом разных лиц — конвоя, полиции, военных, народа".

"Ударил бомбой в землю"

Однако оставалось еще два бомбиста.

"В рассказах о 1 марте,— писал Тихомиров,— говорится, будто бы Гриневицкий стал к нему подходить. Это неправда, изобличаемая уже тем, что сраженный бомбою император упал на тротуар канала, прислонившись спиной к перилам, на том самом месте, где стоял Гриневицкий, а последний валялся тут же около. Дело в том, что Гриневицкий уже никак не мог подойти, когда сбежалось столько народа. При первом же шаге его он обратил внимание на себя и на свою бомбу в белом платочке. Что он думал, что он замышлял, никто не знает, он унес свои предсмертные мысли в могилу. Но он стоял неподвижно. Так прошло несколько минут, 3, 4, 5, никто не считал, конечно. Император Александр II бродил бесцельно среди окружающих, упорно не подымаясь в карету, не отвечая на уговаривания свиты, наконец вышел из окружающей толпы и направился тихо, поворачивая без надобности направо и налево, к тому месту, где стоял Гриневицкий".

Почему никто не сделал того, что было действительно необходимо: не сгреб в охапку императора и не увез его? Это так и осталось загадкой. Но император продолжал идти:

"Он потихоньку подвигался к Гриневицкому, который продолжал стоять неподвижно. Но вот царь подошел к нему вплотную, на два, три шага. Тогда Гриневицкий ударил бомбой в землю, и под гром взрыва жертва и убийца, оба пораженные насмерть, свалились рядом на панель канала".

Тихомиров годы спустя рассуждал о том, что могло бы произойти, если бы полицмейстер Дворжицкий исполнил свой долг:

"Если бы даже царь и прямо двинулся во дворец, мимо Гриневицкого и Емельянова, то они едва ли могли бы пустить в ход свои бомбы, когда Александр II был окружен полицией и войсками. Они бы могли перебить десятка два посторонних, но не могли добраться до царя. И тогда что же? Покушение 1 марта превратилось бы в простую попытку, подобную предыдущим, с тою разницей, что было бы уже последним, потому что у Комитета выбыли из строя все опытные террористы".

Видимо, это и не устраивало настоящих заговорщиков, игрушкой в руках которых стали народовольцы.