Три года жизни в Санкт-Петербурге, десять поставленных спектаклей — таков итог "творческой командировки" Начо Дуато в Михайловский театр. Свои театральные сезоны в городе на Неве господин Дуато завершил "Щелкунчиком" — одним из самых загадочных и мистических балетов отечественной истории хореографии. Сквозь петербургскую метель, замешанную испанским хореографом, пробиралась ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.
Фото: Коммерсантъ / Виктор Васильев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Виктор Васильев
Все 120 лет жизни этого балета хореографы пытаются постичь тайну партитуры Чайковского и найти консенсус между драматическим музыкальным напряжением и беспечными танцами Конфитюренбурга, протягивая нити из "сюжетного" первого действия в дивертисмент второго, превращая Машу-ребенка в принцессу и обратно, ради того чтобы понять: "Щелкунчик" это — балет взрослым о детях или балет для детей.
Начо Дуато сохраняет структуру традиционного детского "Щелкунчика": рождественский праздник — бой с мышами и победа главных героев — праздничный сон. Но он не по-детски жестко и прозаично вырывает Машу из мира грез, давая понять: мечты мечтами, а принцев (да и просто молодых людей с хорошими манерами) в этом мире вскоре заметно поубавится. К этой мысли приводит визуальное решение спектакля, созданное Жеромом Капланом, в котором воссоздается Санкт-Петербург, знакомый по открыткам начала ХХ века. Сквозь овальное окно вычурной формы видна панорама города с его шпилями и куполами, гости одеты по великолепнейшей моде эпохи ар-деко. Этот режиссерско-оформительский ход вызывает глубочайшую тоску и щемящую грусть. Понимаешь, что шалопаи в коротких штанишках, увлеченно бегающие с аэропланом и катающиеся на самокате, через несколько лет составят костяк расстрелянной Белой гвардии, премиленькие барышни-институтки с косичками сгинут в революционном урагане, холеные гости, небрежно набрасывающие на плечи роскошные шубы, вскоре станут "бывшими", а просторная квартира Штальбаумов будет уплотнена и населена Швондерами. Танцевально-исторической ностальгии подбрасывает и хореограф: подаренные Дроссельмейером куклы разыгрывают эпизоды фокинских балетов ("Петрушка" и "Шехеразада"), Щелкунчик-кукла решен профильной пластикой отдыхающего Фавна. Нашли в новом спектакле отражение и современные реалии: "Трепак" в дивертисменте второго акта в исполнении бравых морячков, несомненно, должен стать официальной танцевальной эмблемой Дня ВДВ. Дроссельмейер (Марат Шемиунов) напоминает Петра I, который на центральных площадях Санкт-Петербурга предлагает туристам за умеренную плату сфотографироваться на память, знаменитые царские усы и зеленый сюртук усугубляют сходство. Маша (Оксана Бондарева) излучает здоровый и задорный оптимизм "комсомолки, спортсменки и просто красавицы".
В собственной же хореографии господин Дуато явно недодуатил: фирменная, мгновенно угадывающаяся пластика покидающего Санкт-Петербург художественного руководителя балетной труппы, к которой приучен постоянный посетитель Михайловского театра, осторожно и микроскопическими дозами введена в тело спектакля. Знаменитая ассоциативность хореографии, удивительные мелодико-пластические переливы, танцевальная многозначительность и вариативная интерпретационность практически не нашли применения в новом "Щелкунчике". Большие классические ансамбли ("Вальс снежных хлопьев", "Розовый вальс") явно невелики (всего 16 снежинок!), и частные хореографические находки (танцевальный образ полярного сияния в "Снежинках") нивелируются грамотно сочиненными классическими комбинациями и линейными перестроениями кордебалета. Не удалось господину Дуато преодолеть дивертисментность второго акта: даже многозначительные стояния Дроссельмейера, то прячущегося за гигантским веером во время испанского танца, то манипулирующего огромным зонтом во время китайского, не смогли нанизать номера на единый драматургический шампур, каким Щелкунчик движением опытного мясника продырявил Мышиного короля (Машина туфелька в поединке участия не принимала).
Но, с другой стороны, сочиненная господином Дуато танцевальная партия Щелкунчика — это его шедевр на все оставшиеся времена. Леонид Сарафанов в заглавной партии танцует "уходящую натуру": его исполнение — это реквием исчезающему миру гармонии. Щелкунчик-принц — абсолютно идеальное творение фантазии господина Дуато, воплощенное в эталонной форме, обреченное остаться романтической грезой исчезнувшего мира.