Новая сцена Александринского театра представила премьеру спектакля "Камера-обскура", поставленного группой молодых московских авторов по одноименному роману Владимира Набокова. Смотрела ЕЛЕНА ГЕРУСОВА.
Набоковскую «Камеру-обскуру» на Новой сцене Александринского театра поставили как театр двух художников
Фото: Катерина Кравцова - Александринский театр
"Камера-обскура" — работа молодого режиссера, выпускницы Сергея Женовача Веры Поповой и художников — ученицы Дмитрия Крымова Александры Ловянниковой и молодого, но уже отлично известного сценографа Леши Лобанова. Актеры в этом спектакле не задействованы, на сцену выходят сами художники.
Эскиз спектакля был сделан в Москве в рамках проекта "Мастерской на Беговой". В Петербурге "Камера-обскура" стала редким пока примером визуального театра. Набоковский сюжет передан здесь схематично и внятно. И при этом оказывается лишен откровенного эротического флера первоисточника. Хотя погружение зрителя в нарратив романа начинается, когда публика еще рассаживается в зале, титрами про то, что жил некогда в Берлине человек, а потом бросил жену и детей и ушел к молодой любовнице.
Но вовсе не штопор любовных отношений или тема ухода из добропорядочной семьи к любовнице с сомнительной репутацией составляет драматургию этого молчаливого, медлительного спектакля — живое слово здесь не звучит, текст передается титрами или фонограммой. Эмоции героев намеренно стерты. Свет приглушен до полумрака.
Сценографическое решение разрывает фрагменты жизни на отдельные кадры, в которых крупные планы отданы вовсе не людям, а чаще предметам. Здесь нет биографий в их драматическом понимании и, в общем-то, нет характеров. Истории жизни героев переданы в комиксах, художники параллельно листают большие альбомы с картинками: "Магде 3 года", "Горну — 27", "Кречмару..." — это один из самых остроумных приемов и вместе с тем одна из самых печальных сцен. Изложение жизни героев здесь укладывается всего-то в несколько простых и вместе с тем беспощадных картинок.
Вот, к примеру, история Магды: на протяжении нескольких графических листов, вбирающих несколько лет, сюжет один. На заднем плане дымят фабричные трубы, девочку порют. Наконец девочка становится натурщицей и обзаводится сомнительными знакомствами. А рядом идут листы картин комичного благообразия буржуазной семейной жизни.
В целом новые авторы вскрывают "Камеру-обскуру" ключом монотонности и слитности важного и неважного. Бормочет радио. По ленте-транспортеру едут и едут чашки домашнего сервиза. И здесь же катится размером с чашку красный автомобильчик. Тупо качается в кресле перед телевизором с бесконечным мультфильмом про Лунтика дочь.
Современное, имеющее немалый маркетинговый успех, якобы свалившееся с Луны существо — забавная рифма выдуманному набоковским Горном зверьку Чипи. Роман ведь начинается со своего рода пролога о бедных маленьких грызунах — симпатичных трогательных жертвах не столько науки, сколько жестокости.
В спектакле заводные и бессмысленные хомячки заполняют сцену ближе к финалу. А ведущий мужскую сюжетную линию Леша Лобанов остается с обнаженным телом и меховой головой гигантской морской свинки. Мир образов этого спектакля, в котором нашлось место и истекающему кровью рыцарю, и предвоенному цеппелину, и красным сачкам, изобретателен и, в общем-то, самодостаточен. Именно фрагменты, отражающие суть бытия, и выходят здесь на первый план, намеренно нивелируя драматизм человеческих судеб, стирая значимость индивидуальных биографий. И достигая своими средствами пессимистического итога сгущающегося мрака и бессмысленности жизни, создатели спектакля оказываются в этой интонации очень близки к первоисточнику.