Выставка современное искусство
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Василий Шапошников / купить фото
Художник Богдан Мамонов показывает в Московском музее современного искусства большой проект, посвященный семейной истории и увлечению его прадеда, Григория Шпеера, стереофотографией. Но главное на выставке — не документы, а эмоции, считает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
Григорий Шпеер, инженер из обрусевших немцев, был главным инженером Коломны и построил мост через Москву-реку, который стоит до сих пор. Шпеер увлекался стереофотографией и выписал себе из-за границы прибор под названием "таксофот", громоздкую конструкцию для создания и просмотра примитивного 3Д. В 1933 году он стал фигурантом одной из первых чисток "большого террора" и покончил с собой в тюрьме. У Шпеера было три дочери, одна из них не вынесла смерти отца и скончалась годом позже от тоски. Несмотря на то что приговор инженеру подразумевал конфискацию имущества, двум оставшимся дочерям удалось сохранить и таксофот, и снимки. Художник Богдан Мамонов, правнук Шпеера, занимается аранжировкой этого архива с 1998 года, но в ММСИ получилось, пожалуй, самое развернутое и окончательное высказывание на тему семьи и ее истории.
Перед нами, однако, не фотореалистические игры с фактурой старой фотографии и не краеведческий музей. Мамонов смело погружается в самые болезненные аспекты семейственности. Первый, исторический, слой травматичен, так сказать, коллективно: многие семьи числят в предках репрессированных родственников. Эта тема не то чтобы нова, но и не изжита — из метафорических и автобиографических осмыслений отсутствия близкого человека, кругами распространяющего чувство оставленности и на следующие поколения, в России впечатляют мемуары и вообще литература, но не изобразительное искусство. С ходу вспоминается только картина шестидесятника Дмитрия Жилинского "Арест" (1987), посвященная тому, как репрессировали отца художника. Мамонов эфемерность жизни в 1930-е годы тоже обыгрывает, расставляя в экспозиции бумажные вагончики и паровозики — знаки профессии прадеда. Один из них устремляется по железной дороге прямо в черноту одного из родных для выставочного зала каминов. Кроме того, Мамонов призывает на помощь Древний Рим и включает в экспозицию цитаты из жизнеописания Калигулы пера Гая Светония Транквилла. Кажется, что художник хочет выйти за пределы иррациональной и одновременно плановой кровожадности сталинской системы с помощью поэтического, в силу своей удаленности от нас, образа императора-самодура.
В теме пропажи и кошмара власти, однако, вводится неожиданный для спокойного течения семейной хроники фрейдистский мотив. На одном из видео Мамонов в образе сумасшедшего профессора прямиком из Викторианской эпохи рассказывает о ранних эротических переживаниях, связанных с фотографиями бабушки. Она присутствует и на копиях со стереофотографий, и на многочисленных полотнах то в окружении родственников, то в пустоте, как чудом сохранившаяся фреска. Этот сексуальный подтекст продолжается в исполненном библейского пафоса видео, на котором художника коротко стригут три юные девы (дочери?), а затем поливают ему голову ярко-красным вареньем.
Безусловно, рассматривание семейных альбомов — дело одомашненное, обычный ритуал, через который проходят новые знакомые и будущие родственники. Но каждый, наверное, хоть раз испытывал и ужас перед тем, как один за другим развертываются во времени все новые отцы и дети, а потом уходят под землю, оставляя на поверхности разве что фотоснимки. С одной стороны, приятно находить дедушкин нос и прабабушкин взгляд, с другой — понимаешь, что они не вечны. Впрочем, погружение в собственные гены способно и возбуждать витальность: Эрос и Танатос переплетены. Это банально звучит, но передать собственный опыт погружения в травму перерождения нелегко — а Мамонову удалось, причем не прибегая к самоцензуре.