Премьера / Театр
В «Мертвых душах» Кирилла Серебренникова играют только мужчины
Фото: Ира Полярная/пресс-служба "Гоголь-центра"
В московском "Гоголь-центре" режиссер Кирилл Серебренников показал премьеру "Мертвых душ" по Гоголю. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Подавляющему большинству зрителей "Гоголь-центра" ваш обозреватель искренне завидует — они не смотрели спектакль Национального театра Латвии "Мертвые души", поставленный Кириллом Серебренниковым в Риге почти четыре года назад. Поэтому остроумный, неожиданный и, что особенно важно, щедрый на радостные для актеров игровые возможности замысел режиссера для публики будет новинкой. Впрочем, из того, что инсценировка, сценография и режиссерская партитура "Мертвых душ" повторяет удачный рижский спектакль, никто секрета не делает.
От воспроизведения на московской сцене режиссерская модель ничего не потеряла. Огромный фанерный павильон, наглухо заполняющий всю сцену и несколько сужающийся в перспективе, создает неприятную атмосферу душного, опасного и безвыходного места — какой-то жуткой ловушки, и если вскоре после начала спектакля у вас так и не появится ощущения загробной жути, то режиссер, он же и сценограф "Мертвых душ", вам его "любезно" подскажет: буквально из стены появятся большие, в человеческий рост, деревянные ящики. Сей страшный (но и смешной тоже) мир населяют человекообразные оборотни — бомжеватого вида автомобилисты, играющие в прологе с резиновыми шинами и буквально на вкус определяющие, докатится ли эта резина до Москвы или Казани. Они кажутся самыми безобидными из обитателей придуманного Серебренниковым жуткого мира.
Как и в рижских, в московских "Мертвых душах" играют только мужчины. Гендерная строгость по отношению к Гоголю смотрится вполне оправданной, да и меру комизма строго определяет. Когда в качестве жены Манилова на сцену выбегает небритый мужик в женском платье, стоит ли удивляться, что их два отпрыска — отпетые террористы; когда в жену Собакевича оказывается переодет его суровый подручный, манеры сотрудника спецслужб у самого помещика тоже не удивляют. Смешнее всех оказывается многоголовое вдовье царство в поместье Коробочки — мужеподобные бабы, в свободное время приторговывающие у дороги старьем, едва ли не набрасываются на Чичикова от проснувшейся в них похоти. Уморительно смешная Коробочка, отлично сыгранная Олегом Гущиным, вообще едва ли не лучшая роль в "Мертвых душах". Очень хорош и витальный Алексей Девотченко в роли Плюшкина — здесь не банального скупердяя, а уже просто маньяка-некрофила: в его хозяйстве даже мертвецов не хоронят, а оставляют лежать на домашних столах.
Больше всего вопросов в "Мертвых душах" по-прежнему вызывает Чичиков — и именно с этим героем связаны главные метаморфозы, случившиеся в Москве по сравнению с рижской версией спектакля. По Серебренникову, Чичиков не является ни путешественником, трясущимся по российским дорогам, ни оборотистым жуликом-комбинатором. В рижском спектакле он казался не то мучеником, не то просто реактивом-катализатором, который своим появлением вызвал к жизни все эти фантомы, обступающие его со всех сторон и в конце концов вынуждающие его бежать не то из гиблого места, не то вообще из абсурдной, беспросветной жизни. Сам спектакль словно вглядывался в этот хоть и соседний, но все-таки чужой мир призраков, привезенный режиссером из России. Дистанция была как бы внешней, подчеркнутой песнями-зонгами на музыку Александра Маноцкова, и кульминацией спектакля становилась последняя из них — "Русь, чего ты хочешь от меня", которую латышские актеры пели по-русски, устало вглядываясь в огромное непознаваемое пространство, висящее рядом с ними.
В новых "Мертвых душах" самая интересная дистанция словно перенесена внутрь спектакля. Правда, зонги теперь играют больше ритмообразующую, нежели смыслообразующую роль, а вопрос "чего ты хочешь от меня?" сцена залу может адресовать с тем же успехом, что и зал — сцене. Зато напряжение между Чичиковым и окружающей его выморочной средой обострено, что, конечно, приносит большую пользу действию. Судьба Павла Ивановича — история человека энергичного, работоспособного и притом не лишенного романтизма, искреннего и готового к действиям, история рационалиста, столкнувшегося с расцветом иррационализма, история чужака, буквально смятого "своими".
На вопрос, каков именно этот чужак и в чем его "инаковость", Кирилл Серебренников приготовил два совершенно разных ответа — судя по тому, что на главную роль назначены два исполнителя, играющие в очередь. В том составе, который достался мне, Чичикова играет Семен Штейнберг — подвижный и способный молодой актер с явной, так сказать, неславянской внешностью. Он пока еще не вполне справился со сложной ролью, и, может быть, именно поэтому расстановка сил здесь кажется слишком очевидной и потому не самой интересной. В другом составе Чичикова играет Один Байрон — американец, ставший актером в Москве, прекрасно знающий русский, но говорящий с акцентом и отличающийся от прочих не внешним типом, а чем-то более важным — психофизикой.