Данное определение, заслуженное в потомстве сподвижником Александра I Михаилом Сперанским, может быть применено и к сподвижнику Ельцина Анатолию Чубайсу. Что же до суждений современников, требовавших для Сперанского самой свирепой кары — вплоть до четвертования, — то и здесь два выдающихся бюрократа имеют между собой много общего.
Расхожее и во многом справедливое обвинение, предъявляемое политикам-демократам, сводится к тому, что они, одушевляясь, возможно, превосходными идеями, на практике явили редкостную административную импотенцию, зачастую сопровождаемую к тому же несытым лихоимством. Перечислять всех кумиров прошедших лет, очевидно, нет надобности — они жили средь нас. Но никто из воров и пустозвонов демократического разлива по степени порождаемого ими справедливого негодования и близко не лежал от едва ли не единственного политика данной плеяды, совместившего буржуазно-либеральную направленность своей деятельности с личной финансовой незамаранностью и редкостной административной хваткой. Отношение к Чубайсу, точно воплотившему набор общественных требований к идеальному политику-демократу, с очевидностью показывает, что казнокрадство или бездарность суть грехи мелкие и ничтожные по сравнению с грехом, незамолимым ни в сем веке, ни в будущем, т. е. с политическим успехом. Именно этот грех принес Чубайсу репутацию сущего князя тьмы.
Исторический опыт показывает, что данная репутация является дежурной практически для всех многолетне-влиятельных политиков, проводящих назревшие и даже перезревшие административные реформы. Г-жа Бонасье в беседе с супругом отмечала: "Кто говорит: Ришелье, говорит: сатана!", более атеистически настроенный г-н Монтескье называл кардинала "вреднейшим из французских граждан", многолетняя деятельность министра-президента князя Бисмарка была удостоена сходных эпитетов, "презренная тварь" Сперанский и "Столыпин-вешатель" украшают собой российский пантеон администраторов — гению администрации Чубайсу было бы просто несправедливо не заслужить аналогичных отзывов. Сходность исторической задачи, стоявшей перед этими администраторами, которую применительно к Сперанскому историк формулировал как "превращение рыхлой полуфеодальной империи Голштейн-Готторпов в регулярное европейское абсолютистское государство", означает на практике столь жесткое усекновение феодальных вольностей (от пирога которых немало крох перепадает и вассальной челяди), что со стороны обделенных никакие проклятия не покажутся чрезмерными.
Психологически такое ожесточение понять нетрудно. Кроме непосредственной ущемленности интересов, тут присутствует и сильная аберрация исторического чувства. При крайней популярности разговорах о "национальных задачах", "национальных интересах" etc. решение этих задач мыслится как всенародный радостный порыв к историческому прогрессу, а их решатели — как великие государственные мужи прошлого, именами которых называют улицы и боевые корабли. Мечты о демократическом (т. е. любезном народу) администраторе — типичный случай логической ошибки, именуемой contradictio in adiecto: если администратор, то заведомо нелюбезен, если любезен — заведомо не администратор.
Не менее распространенным является представление, согласно которому решение национальных задач должно сопровождаться отчетливым этнографическим колоритом. В применении к России, например, деятель должен обладать истинно-русской внешностью, изъясняться в духе "Ох ты, гой еси, подавай такси!" и (по возможности) публично уповать на небесное предстательство Богородицы. Любовь к такого рода колориту приводит к не менее интересным парадоксам. Генерал Лебедь, самоотверженно и упорно решающий ичкерийские национальные задачи и в оправдание этой своей деятельности изливающий на русскую публику все стандартные постулаты западного пацифистски-анархического сознания, тем не менее в силу врожденной ласковости лица и мелодического голосового тембра воспринимается как политик национально-почвенного склада. Администратор Чубайс, как лицо, никак не педалирующее местный этнографический колорит, тем самым воспринимается как представитель единственной (кроме московско-ордынской) известной русскому народу административной традиции, т. е. немецкой. Недовершенное в петербургско-немецкий период отечественной истории решение национальной задачи по превращению России в регулярное государство воспринимается как антинациональное измывательство, чинимое над Россией немцем-управляющим — в сильном несоответствии с генеалогией Чубайса в нем видят совершеннейшего штандартенфюрера, в лучшем случае — гехаймрата.
В этом смысле быстро вызревающий конфликт секретаря СБ и главы администрации президента РФ стремительно приобретает национально-культурный характер — генерал как бы воплощает в народных мечтах деяния Савелия, богатыря святорусского — "За то, что немца Фогеля, Хрестьяна Хрестияныча я в землю закопал". То, что при таком исходе вместе с Хрестьяном Хрестиянычем в землю окажутся закопаны и нормальные национальные чаяния России, не слишком осознается. Впрочем, у Бога чудес много, и вопрос, кто кого закопает, пока что покрыт мраком неизвестности.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ