Если бы риска рецессии не было, его стоило бы придумать. Первый кризис в России, обусловленный чисто внутренними причинами, может оказаться полезным.
Фото: Reuters
Если вы не успели выучить слова "стагнация" и "стагфляция", не отчаивайтесь. Во-первых, у вас еще много времени. Из данных Росстата и не Росстата следует, что эти неприятности всерьез и надолго. А во-вторых, есть очень серьезный риск, что главное слово 2014 года все же будет другим. "Рецессия" — не просто спад, а спад два квартала подряд.
То есть это в развитых странах рецессия — это когда спад. А в развивающихся, которым свойственны догоняющая динамика и более быстрые темпы роста, так иногда называют ситуацию, когда темпы роста ВВП уходят ниже 3% в год. По этому определению, кстати, она у нас началась в IV квартале 2012 года, как только закончилась фаза восстановления после кризиса 2008-2009 годов.
Те события тоже можно было бы называть рецессией, но поскольку в дело вмешались сильные внешние факторы (прекращение иностранного кредитования и обвал цен на нефть), само падение оказалось глубоким и резким, а наши проблемы оказалось удобно списать на проблемы мировой экономики, прижились другие определения. Между прочим, вполне возможно, что тогда, даже в отсутствие внешнего шока, Россия получила бы свой локальный кризис: перегрев экономики был заметен еще с 2007 года и вполне мог закончиться остановкой роста или даже падением по чисто внутренним причинам.
Так или иначе, в 2014 году Россия может получить первую в истории "автономную рецессию" — еще одно выражение, способное подчеркнуть ваш интеллект и статус в пивной или соцсети. В этом сезоне — есть риск — оно станет особенно модным.
Плохой, кстати, знак. Журнал The Economist когда-то проанализировал собственную подшивку за несколько десятилетий и подсчитал, что частота употребления "R-word" (да-да, наравне с "F-word" это слово — почти табуированная лексика) растет за несколько месяцев до наступления собственно рецессии. Конечно, не вполне понятно, чего в этом исследовании больше — гордости за себя прозорливых или хорошо известного экономистам (и не только) факта: ожидания формируют реальность, прогнозы бывают самосбывающимися.
То, что с ожиданиями не очень, стало окончательно понятно еще в конце 2013 года. В IV квартале 2013 года Росстат зафиксировал заметное снижение потребительской уверенности. Главный фактор снижения — пессимизм относительно ситуации в экономике через год. При этом самый заметный перелом в ожиданиях случился у самой оптимистичной возрастной группы — 16-29 лет. Впервые за долгое время потребительская уверенность молодежи стала существенно отрицательной.
Социология промышленности в конце прошлого года тоже не отличалась оптимизмом. Конъюнктурные опросы ИЭП указывают на: "резкие негативные изменения" спроса на продукцию, "устойчивое снижение" планов выпуска, рост "интенсивности увольнений" и, наконец, на то, что балансы инвестиционных планов находятся "на уровне посткризисного минимума" (Сергей Цухло, 27 декабря 2013).
Утром в газете — вечером в куплете. По оценке Росстата, в январе 2014 инвестиции в основной капитал снизились на 7%(!) по сравнению с январем 2013. Реальные располагаемые доходы населения оказались ниже прошлогодних на 1,5%. А безработица снизилась, причем не только к январю 2013, но и к декабрю.
Проще говоря, иссякли все мыслимые источники роста: внешний спрос — вместе со стабилизацией цен на нефть (уже давно), потребительский — с остановкой роста доходов населения, инвестиционный — вообще ушел в минус, вовлекать в занятость больше, по сути, некого, цифра в 4,2 млн безработных больше похожа на оценку численности люмпенов, не способных даже метлу взять в руки.
Утешает одно: рецессия — полезная штука, позволяет собраться, взглянуть на себя критично, поставить реальные задачи и начать их, наконец, решать. Так случалось сотни раз в десятках стран мира. Нет причин думать, что мы здесь особенные.