Выставка поп-арт
Зрители могут проанализировать еврейскую серию Уорхола по Фрейду
Фото: Александр Щербак, Коммерсантъ / купить фото
В Еврейском музее и центре толерантности выставили серию Энди Уорхола "Десять портретов евреев XX века" из коллекции семьи бизнесмена Леонарда Блаватника. Рассказывает АННА ТОЛСТОВА.
В зале, обустроенном наподобие нефа с полукруглой апсидой, выставлено десять картин в фирменной уорхоловской технике "холст, акрил, шелкография". Это портреты Альберта Эйнштейна, Зигмунда Фрейда, Мартина Бубера, Франца Кафки, Джорджа Гершвина, Сары Бернар, Голды Меир, Гертруды Стайн, Луиса Брандейса и братьев Маркс. К каждому портрету прилагается популярная мультимедийная биография изображенного для тех, кто, допустим, не знает, что юрист Луис Брандейс был первым евреем среди членов Верховного суда США, а братья Маркс — знаменитыми комиками золотого века Голливуда. Стыдиться этого не стоит: Уорхол и сам не знал, кто такие братья Маркс и Луис Брандейс, а когда ему сказали, что Сара Бернар еврейка, не мог поверить. Серию заказал уорхоловский галерист Рональд Фельдман, ему и принадлежало последнее слово в выборе десяти персонажей.
В 1980-м "Евреев" выставляли в вашингтонском Еврейском центре и в нью-йоркском Еврейском музее — критики сразу же принялись обвинять Уорхола в эксплуатации еврейской темы и коммерческом расчете, хотя эксплуатация и расчет были скорее на совести Фельдмана, для которого Уорхол изготовил пять живописных комплектов "Десяти портретов евреев XX века", а также кучу шелкографий на бумаге. Вездесущий Боб Колачелло вспоминал, что, когда выставка открывалась в Вашингтоне, Уорхол в панике спросил его, что отвечать на вопросы о замысле, и он будто бы посоветовал: "Говори, что восхищаешься интеллектом и творческой одаренностью еврейского народа". Разумеется, Уорхол не избежал упреков в антисемитизме: дескать, между "Десятью евреями" и "Тринадцатью объявленными в розыск", сделанными для павильона Нью-Йорка на всемирной выставке 1964-го, нет особой разницы. Разницы действительно нет, как нет разницы между его "Евреями", "Мэрилин" и "Мао" — все это лишь медийные "иконы", штампы, подчеркнуто плоскостные, поверхностные, лишенные глубины, словно бы от многократного тиражирования они стерлись и уплощились. Разве что переведенные с известных фотографий лица в "еврейском" цикле накладываются на фоны в манере геометрической абстракции, что только подчеркивает отвлеченный характер образов. Хотя, можно, конечно, предположить, что таким способом художник хотел намекнуть на авангардную роль, сыгранную его героями — каждым в своей сфере деятельности.
Почему "Евреев" в этом иконостасе именно десять, остается загадкой. Христианская иконография, столь важная для грекокатолика Уорхола, тут вряд ли поможет: добродетелей и смертных грехов, как назло, по семь. Греческая мифология тоже не работает: муз, как известно, всего девять. Были, правда, соображения, что коль скоро из квинтета братьев Маркс изображены лишь трое, а значит, в общей сложности получилось двенадцать персон, то имеются в виду апостолы. Но тогда остается открытым вопрос, кто ж здесь Иуда? Есть еще истолкование в том духе, что это все аллегории — Науки, Философии, Поэзии, Музыки, Драмы, Силы, Справедливости. А вернее всего, это аллегория Славы в десяти вариантах — кто, как не персонажи популярного биографического чтива в жанре "сто знаменитых евреев", может послужить иллюстрацией к теме, всецело поглотившей Уорхола. Впрочем, куда безопаснее удовлетвориться интерпретацией, подсказанной Бобом Колачелло.