Лица Майдана

Коллективный портрет участников Майдана составить невозможно — разные люди, разные судьбы. И у каждого — своя история

Текст: Юрий Марченко. Фото: Ольга Старостина

"Мы были символом"

Андрей Хлеборез, 42 года, владелец магазина туристической и спортивной экипировки

Когда протесты только начинались, мы с друзьями устроили акцию "Тысяча флагов Евромайдана". За неделю собрали 30 тысяч гривен (около 4 тысяч долларов по тогдашнему курсу), еще 70 тысяч гривен (около 9 тысяч долларов) добавил я. На эти деньги выпустили 2 тысячи флагов ЕС с надписью "Украина — это Европа", 10 тысяч ленточек и все раздали. Потом жалел: это же сколько бронежилетов можно было купить!

В самооборону я пришел, только когда уже нельзя было поступить иначе. Сказал семье, что не могу сидеть дома. Попал в 14-ю сотню "Вольные люди". На баррикадах мы не стояли, "Вольные люди" — сотня рейдовая, атакующая. Если было нужно любое выдвижение за периметр, то всегда это были мы. Первыми начинали, первыми попадали под огонь. Мы всегда были самыми экипированными, маршировали красиво со щитами, в униформе, в бронежилетах. Когда выходила наша сотня, у людей возникала какая-то уверенность, они видели, что Майдан готов сражаться.

Сотня — это только название, у нас то 50 человек было, то 200. Но костяк из 15-20 бойцов всегда оставался. Возраст — от 19 до 50. Образованные люди, в шахматы играли, книги читали. С нами три дня итальянский журналист жил, с ним половина сотни на беглом английском общалась. Не знаю, можно ли было назвать наши порядки дисциплиной. Просто каждый, кто приходил, понимал, куда он и пришел и зачем. Обязательство — вот как это можно назвать. Я сам люблю выпить, могу себе позволить хорошие напитки, бурбон и ром ценю, но за полтора месяца в сотне мы вообще не пили.

Я сам десантник, мне эти порядки привычны были, в принципе. Литва 1989-1991-е — как раз период борьбы за независимость. Нас отправляли на Вильнюс, и пока мы ехали, из десантников переодевались во внутренние войска, нам выдавали палки и щиты. Получается, во время революции в Литве я стоял на стороне силовиков. Повезло, что в столкновениях участвовать не пришлось.

18 февраля на Институтской мы первыми вступили в бой. А это же центр Киева, деревца растут, вокруг них заборчики маленькие. И я о него споткнулся и упал. Пока выбирался из клумбы, вокруг уже один "Беркут". Встать на ноги не удалось — били. И я пополз. Мне там метров сорок ползти надо было, и все это время били, я только и дергался: голова, руки, корпус, голова, руки, корпус. Хорошо хоть в бронежилете был, а то бы переломали на хрен и ребра, и хребет. У меня фото есть — все туловище один сплошной синяк. Как попал в полевой госпиталь в Доме офицеров, уже не помню. Оказалось, что пока я полз, "Беркут" в упор резиной выстрелил. Когда из травмата в упор, то рана получается глубокой, еще и с накипью от пороха, с остатками пули.

Из Дома офицеров нас вывозил Автомайдан — это простые люди, добровольцы, которые решили помочь. Все, что делалось на Майдане, делали простые люди. Все эти баррикады, самооборона, все эти бутерброды, "коктейли", брусчатка, шины — все простые люди. Власть этого так и не поняла.

"Оказывали помощь всем"

Роман Котляревский, 33 года, менеджер по логистике

На Майдан я попал в середине января. Людям с обеих сторон конфликта требовалась помощь, поэтому я записался в волонтеры Красного креста. Медицинского образования у меня нет, вообще-то я менеджер по логистике. Но в вузе, как и все, проходил медицину, сдавал экзамен. Да и чтобы наложить повязку, остановить кровотечение, особенно глубоких знаний не нужно. Я прошел краткие курсы оказания первой медицинской помощи и начал выходить на задания с группой.

Многие мои самые близкие друзья в эти дни тоже записались в волонтеры и были со мной плечом к плечу все это время. Красный крест придерживается нейтралитета, поэтому мы оказывали помощь всем. За последний месяц приходилось вытаскивать и бойцов внутренних войск, и активистов Майдана. Выносили из эпицентра столкновений, делали, что могли, и отправляли в скорые. Никаких сложностей с бригадами скорой помощи ни разу не было — принимали всех. Они ведь тоже понимали, что политическая ситуация тут ни при чем, просто люди нуждаются в помощи. Я и сам не придерживаюсь никаких политических взглядов — для меня победа наступает тогда, когда исчезает опасность новых жертв.

Утром 20 февраля, когда в Киеве развернулись масштабные вооруженные столкновения, мы с нашей группой продвигались вверх по улице Институтской, где вовсю шла стрельба, по дороге оказывая помощь пострадавшим сторонникам Майдана. Я не врач и не могу диагностировать характер всех ранений, но пулевых было очень много. Страшно почему-то не было. В такие моменты страх куда-то уходит и стараешься просто как можно быстрее делать свою работу. Наверное, в других обстоятельствах я бы очень боялся.

Раненых и погибших относили в холл стоящей над Майданом гостиницы "Украина". В то утро их начали приносить туда еще до нас, мы просто добавились со специалистами и медикаментами и развернули прямо на месте небольшой медпункт. Мы принесли с Институтской одного из пострадавших — у него было проникающее ранение легкого. Потом попытались вытащить еще одного, но ему, к сожалению, помочь уже не успели и констатировали смерть. Когда собирались выносить тело, в меня и попал снайпер.

Ощущения, мягко говоря, неприятные. Первое чувство — как будто очень сильный удар. На языке медицины это называется проникающее пулевое ранение с переломом бедренной кости. Врачи говорят, что реабилитация займет до трех месяцев. Татуировку вот на месте ранения всю раскурочило, придется поправлять.

Я много бывал за границей, в том числе в Африке. Там мне приходилось видеть, что случается во время и после вооруженных конфликтов. Бывал в горячих точках, где шла гражданская война, но никогда со мной ничего не случалось. А тут вдруг прямо в центре родного города — такое.

"Майдан сейчас соберется за 15 минут"

Кристина Бердинских, 30 лет, безработная

В конце ноября я уволилась из журнала, где проработала шесть лет. Последний мой рабочий день был 21-го числа, морально было очень тяжело: мало того что уволилась, так еще и провалили соглашение об ассоциации с ЕС. Легла спать. Просыпаюсь, а у меня в почте десятки сообщений — Кристина, революция! Так что начало я проспала, но для меня вопрос о том, выходить на Майдан или нет, не стоял.

Вскоре сам собой начался мой проект "Єлюди" ("Есть люди") — я просто общалась с людьми на Майдане и вывешивала их истории в Facebook. Проект сразу стал популярным, и сейчас его переводят на 14 языков, а английская страничка по числу подписчиков уже вдвое превышает украинскую — там почти 20 тысяч. Я всем объясняю, что "Єлюди" — это не о героях Майдана, это о простых украинцах, которые решили что-то делать, что-то изменить. Я специально почти не писала о бойцах самообороны, потому что боялась за их безопасность. И сразу решила, что у меня не будет ни одного политика.

При этом большинство людей, о которых я писала, сначала отказывались о себе говорить, потому что они делали это не ради пиара, а по искреннему порыву. Я знаю киевских предпринимателей, которые с самого начала протестов 21 ноября каждую ночь проводят на Майдане. Но написать о себе они так и не разрешили. Знаю одну харьковчанку, которая каждые выходные приезжает, работает волонтером и совсем не спит. Потом возвращается домой и отсыпается. При этом она достаточно обеспеченный человек, у нее свое агентство недвижимости, 15 человек в подчинении. А учитывая, что это Харьков, где к революции относились неодобрительно, это для нее был вполне серьезный риск.

Самой болезненной для меня получилось история с первым погибшим — Сергеем Нигояном. Я рассчитывала, что мой проект — это о хороших людях, у которых все потом будет хорошо. И когда ты узнаешь, что человек, с которым ты общался, погиб — это очень больно. Никогда не думала, что у меня в проекте будут люди, которые найдут на Майдане свою смерть.

Я слушаю речи политиков — и мне грустно. Они уже говорят о Майдане в прошедшем времени. А ведь эта революция не такая как "оранжевая" — тогда протест был сугубо политическим, за кандидата Ющенко против кандидата Януковича. Теперь же люди шли на Майдан не за портреты, а за себя и свое будущее.

Политикам нужно прийти на Майдан, поговорить с бойцами самообороны, а потом пройтись по Институтской. Мне кажется, там сконцентрирована такая боль, что если они, сволочи, после этого посмеют воровать и снова работать только в своих интересах, то это будет настоящее кощунство. Я надеюсь, что политики — и старые, и новые — понимают, что Майдан сейчас соберется за 15 минут, надеюсь, что они поняли эту силу. Революция показала, что украинцы за свои идеалы готовы умирать. Конечно, должен пройти не год и не два, пока уровень жизни улучшится. Но они должны это сделать.

"В меня попали несколько раз"

Андрей Чмель, 36 лет, иерей Украинской православной церкви Киевского патриархата

На моей малой родине, в Херсоне, многие не поддерживают Майдан. Но сам я с неприязненным отношением по этому поводу не сталкивался. Это, конечно, дело самих людей, но я считаю, что политические взгляды не должны быть важнее, чем ценность человеческой жизни.

На Майдан я приезжал каждый раз после попыток штурма. 18 февраля приехал уже в четвертый раз — и получилось, что попал на сам разгон. Бог сделал так, что я выжил. Во время штурма я весь вечер стоял перед строем с двумя священниками-грекокатоликами, с которыми познакомился тут же. Мы просто молились и поддерживали людей. По нам неоднократно стрелял "Беркут", в меня попали несколько раз, в руку, дважды в голову. Если бы пуля летела на пару сантиметров выше, остался бы без глаза. Резиновую картечь, которая оставила отметину на моем лице, я зачем-то ношу с собой. Считаю, что нужно наказать всех преступников, которые виновны в гибели людей. Больше всего я жду суда над главным виновником и организатором убийств, то есть Януковичем.

Сначала Киевский патриархат не собирался протестовать против Виктора Януковича. Мы только хотели, чтобы он признал свою неправоту в конкретной ситуации. Если бы на первую попытку разгона Янукович сказал, что, ребята, это было неправильно, милиция превысила полномочия, то мы бы ответили: да, он не лучший президент, может, даже коррупционер, но избрали его законно и пусть будет. Но когда пролилась кровь, мы обязаны были выйти на Майдан.

Сейчас на Майдане наибольшая концентрация священников во всей стране. По христианским законам считается, что любая власть от Бога. Но христианин не только имеет право восстать против власти, которая нарушает базовые ценности, но и должен сделать это. Всех погибших можно считать мучениками за свободу Украины и ее лучшее будущее. Я очень хочу, чтобы через пять лет первый павший на Майдане, Сергей Нигоян, был канонизирован как покровитель мирного протеста.

Я священник и обязан только Богу, у меня нет семьи, с точки зрения биологии я практически мертв, ведь у меня не будет детей. Но каждый вечер мне было страшно, что те люди, которые так помогали мне и друг другу на Майдане, не дойдут домой. А на передовой, когда по мне стреляли, страха не было. Ведь рядом были мои братья. Я совсем не знал их, но они — мои братья.